Елена Ершова - Царство медное
– Способность чувствовать, переживать, испытывать те или иные эмоции – это естественный процесс эволюции, – заспорил Виктор. – Это развивается из простейших инстинктов и это то, что отличает человека разумного от остального животного мира.
– Неверно, – перебил его Ян. – Животные знают, что такое страх или боль. Но контроль – вот что отличает разум. Если бы я не научился контролировать себя, я бы не пережил и первую зиму после перерождения. А Рихт поддался эмоциям и потерял контроль. Поэтому я легко смог его убить. Все бесполезное должно быть отсечено.
– Постой, постой, – вспомнил вдруг ученый. – А как же вопросы нравственности? Я помню, та ведьма, Нанна, рассказывала мне, что ты спас ее от односельчан. Ты уже тогда знал, что она понадобится тебе в будущем?
– Нет, – признался Ян. – Не знал.
– Тогда с твоей стороны это был высоконравственный поступок, не находишь? Значит, не такие уж вы бездушные механизмы, как любите о себе говорить? – торжествующе закончил Виктор.
Ян задумался. Думал долго. Похоже, слова Виктора привели его в замешательство. Наконец, он произнес:
– Может, ты прав. Я был еще солдатом. И многое не понимал. Но потом я понял. – Он помолчал еще и добавил: – Она похожа на меня.
– То есть? – уточнил Виктор.
Ян улыбнулся.
– Люди отвергли ее, – сказал он. – Травмировали. За то, что она была другой. Она могла умереть. Но выжила. Это было ее перерождение. И я почувствовал это, потому что переродился тоже, – его улыбка теперь стала похожа на оскал. – Ваш мир оттолкнул нас. И мы отгородились от него. Перестали быть его частью. Я учил ее жить с этим, как учили меня. Разница лишь в том, что я – окончательная, закрытая система. Она же продолжает цепляться за внешний мир, – он озадаченно нахмурился. – Я не знаю почему…
– Возможно, ей нужно что-то большее, – ответил Виктор.
– Я могу дать все.
– Нет, – покачал головой Виктор. – Любовь, верность… То, о чем рассказывается в книгах. Все, что кажется тебе бесполезным. Этого ты ей дать не можешь.
Машина въехала в город. Извилистая дорога сразу сменилась строгими улицами, преломляющимися под прямым углом на перекрестках, а тишина пригорода – гомоном толпы и шорохами автомобильных шин. Ян сразу притих, и Виктор подумал, что многолюдный Дербенд проглотит васпу, как песчинку.
Информационный центр представлял собой высотное здание, у которого сновали толпы народу. Виктор припарковался и некоторое время подробно разъяснял Яну, как найти архивный отдел, что спросить и как вызвать такси при необходимости. В последнюю очередь отдал ему телефон и карту города, где указал и свой адрес, и местоположение дачного поселка.
– Запомнишь? – спросил он под конец.
Ян утвердительно кивнул и сказал:
– Я запоминаю информацию с первого раза. В Даре не повторяют дважды.
– Ну тогда, – сказал ученый, – запомни еще вот что: не привлекай к себе внимание. И не ввязывайся ни во что без надобности.
Ян снова согласно кивнул и вышел из машины.
Виктор еще несколько минут понаблюдал, как его фигура движется сквозь толпу. Думал о том, как должно быть неуютно чувствует себя существо, всю жизнь прожившее в глухих лесах и вдруг попавшее в суету большого города.
И, хотя на Яне теперь не было его мундира и никто из людей не догадывался, кто находится рядом с ними, Виктор все равно замечал, как они неосознанно отходят, отодвигаются в сторону, освобождая Яну дорогу. Будто чувствовали движение некой силы, одно появление которой могло разрушить весь привычный уклад их жизни.
«Оса в муравейнике», – почему-то пришло на ум.
Виктор подождал, пока Ян не скроется в дверях центра, развернул машину и двинулся на запад. До начала похорон оставалось около получаса.
15
Letum non omnia finit
Он все же немного опоздал к началу.
Когда Виктор подъехал к кладбищу, отпевание уже началось. По воздуху разносился тяжелый запах ладана. С погибшими пришло проститься довольно много народу, и Виктору пришлось аккуратно протискиваться в толпе, выставляя перед собой венок, будто щит. Люди пропускали его молча, и ученый вспомнил, как так же молчаливо и аккуратно расступалась толпа перед Яном.
«А они мертвы, – подумал Виктор. – Все мои товарищи… Зато их убийца каких-то полчаса назад преспокойно зашел в информационный центр. И привез его сюда я…»
В глазах снова защипало, не то от ветра, не то от пронзительных звуков молитвы, не то от нахлынувшей вновь ненависти к Яну, к себе, ко всей этой чертовой экспедиции.
Две старушки в черных платках тихонько перешептывались за спиной Виктора.
– В закрытых гробах хоронят, – услышал он. – Говорят, везти нечего было: звери поели.
– Да и что говорить, – поддакнула вторая. – Места гиблые. Найди попробуй.
Виктор протиснулся еще ближе.
Четыре гроба стояли в ряд. Облака расползались дымными клочьями, пропуская сквозь прорехи медные языки солнца: они жарко облизывали полированные бока гробов. Виктору вдруг вспомнилось, как хоронили его жену – тогда гроб тоже был закрытым (разбитое лицо едва удалось собрать по кусочкам), и тучи, будто еще одна гробовая крышка, низко нависали над кладбищем. Виктор помнил, как порывистый ветер швырял ему за ворот пригоршни снежинок, и подумал, что непогода больше подошла бы такому печальному мероприятию. Так было бы легче. Гораздо легче, чем слушать, как молитвы и плач вплетаются в гомон воронья, в сухой шелест осенней листвы и поднимаются выше золоченых макушек тополей, где в прозрачной белизне вертит свои жернова рыжее солнце.
И это создавало в сознании Виктора некий специфический контраст: черный траур – на земле, золото и медь – вверху. Полосатый мир.
Священник закончил отпевание. Приглашенные на церемонию военные выступили вперед и дали три залпа в воздух. Настало время прощания с покойными.
Виктор подошел тоже, поставил венок к подножию памятника – сделали братскую могилу, с высеченной в граните эпитафией, которую Виктор перечитал дважды, но смысл все равно ускользал. Лишь солнечные искры плясали на медной табличке с именами. Глаза снова отяжелели слезами, и Виктор отошел, моргая и растирая пальцами щиплющие веки. От жары и духоты на лбу выступили капли пота, и Виктор махнул рукой, отгоняя назойливо вьющуюся муху. Краем глаза он заметил, как поджал губы молодой парень – родственник кого-то из погибших, и шагнул вперед.
Он что-то сказал Виктору, но ученый не расслышал, а потому просто сказал:
– Я соболезную…
– Засунь соболезнования себе… – с ненавистью выдохнул парень и плюнул под ноги.
Виктор остановился, отстраненно глядя в побелевшее лицо юноши. Но перед глазами все еще плавали солнечные круги, и жужжала над ухом муха. Виктор отмахнулся снова.
– Подонок! – сказал парень. – Что ты с ними сделал, гад?
Виктор моргнул, стряхивая оцепенение, разлепил пересохшие губы:
– Я… это был несчастный случай…
– Врешь! – выкрикнул парень. – Ты один выжил, и ни царапины на тебе нет! Как это получилось, скажи? Мерзавец!
Он замахнулся кулаком, но ударить не успел – сзади навалились мужики, скрутили парню руки.
– Ну, тихо! Тихо, тихо… – примирительно и настойчиво заговорил кто-то и крикнул в сторону: – Водки там налейте! Не видите, человеку плохо?
Парень отбивался, но потом ослаб и повис в руках мужчин безвольной марионеткой. Его плечи затряслись от рыданий.
– Уходите поскорее, – посоветовал незнакомый Виктору усатый мужчина. – И не сердитесь, такое горе у человека…
– Да… я понимаю, – ошеломленно пробормотал Виктор и скользнул обратно в толпу.
Ему казалось, что все смотрят на него с болезненным любопытством, и пот снова заструился по шее.
Виктор отмахнулся от насекомого, снова усевшегося на отворот его пиджака. Но теперь увидел, что это не муха, а оса. Она взлетела над его плечом, и Виктор отшатнулся, ударил по ней ладонью наотмашь. Она спикировала вниз и упала куда-то в траву. Виктора почему-то затрясло от омерзения. Он несколько раз вытер ладонь о брюки.
Гробы опустили в могилу. Родные покойных снова заплакали, когда комья земли застучали о крышки. Виктор поежился. Пот теперь сполз за воротник, под рубашку, струйкой стек между лопатками. Это вызвало волну какого-то щемящего чувства, словно кто-то стоит за спиной и пристально смотрит в затылок. Но никто на Виктора не глядел. Люди начали понемногу расходиться, и Виктор тоже побрел прочь. Он подумал, что надо бы заглянуть на могилу Линды, и свернул к кладбищенским воротам, где всегда стояли бабульки с живыми цветами.
Виктор размышлял между гвоздиками и хризантемами, когда чувство преследования появилось у него снова. Это было похоже на ледяные иголочки, покалывающие его лопатки и бегущие вверх, к затылку. В это же время знакомый женский голос произнес рядом:
– Возьмите хризантемы…
Виктор обернулся, и волна настороженности схлынула с него, как и появилась, а вместо нее пришло чувство облегчения. Потому что рядом стоял никакой не тайный преследователь, а Лиза Гутник, аспирантка из Славена.