Денис Новожилов - Тридевятое царство. Война за трон
Иван заметил, что ему нравится молодой хан: не кровожаден, достаточно разумен, хорошо говорит на русском языке, сам весел и доброжелателен. Не было в нем ни капли той дикости или свирепости, которую Иван ожидал увидеть в предводителе десяти тысяч отборных головорезов, однако сила и власть ощущались. Чувствовалось, что этот человек привык, чтобы ему подчинялись, и случись чего, так и казнит на месте все с той же улыбкой. Расставались почти друзьями. Бердибек еще раз поклялся, что больше в набегах на Русь его воинов не будет, и сожалел о погибших.
– О том, что добычи взять не смог, он сожалеет, – пробурчал недовольно Ростислав, – остальное все маска да ложь их степная: увидал, что вместо золота тут только острое железо можно получить, вот и побежал сразу.
– А даже если так, – весело ответил ему князь Рогволд, – теперь Кощееву войску конец – победа наша верная.
Благодушное расположение испортил, как обычно, Святослав. Толстяк ворвался в княжеский шатер, весь пунцовый.
– Да что же ты делаешь, царевич, как же можно отпускать тех, кто наши деревни жег да людей убивал! – закричал черниговский князь с порога.
– Они не наши, эти деревни, они Василисины, – попытался поправить его Ростислав, но Святослав его оборвал:
– Наши они, русские, и Василиса – наша. И были они наши, и будут они наши.
– Хорошо, что тебя не слышит Василиса, брат, – попытался перевести все в шутку Рогволд, но толстяк шутливого тона не принял:
– Они немногих порезать успели, а чтобы за них отомстить, придется ой как немало головушек наших ратников положить. О них-то подумать надо? – встрял в разговор Роман.
– Пускай слышат, мы за эту землю пришли кровь проливать и за людей этих. Я-то еще помню, как единым царством жили, на Тридевятых и Тривосьмых себя не делили. А насчет остального я так скажу: каждый волк, что на землю нашу с огнем и мечом приходит, должен тут только боль и смерть видеть. Чтобы если и возвращался он в свое волчье логово, так только в виде побитой шавки – раны зализывать да волчатам своим рассказывать, чтобы не лезли сюда. И ценой уплаченной это не меряется, это просто необходимо делать – и все тут!
– Месть не красит человека, Святослав, и народ она не красит, – выступил против черниговского князя Илья Муромец. – «Око за око» ни к чему хорошему не ведет.
– Я не про месть толкую, – Святослав поостыл перед массивной фигурой Ильи, вставшего перед ним во весь рост, но не сдался, – говорю тебе еще раз, каждый враг должен не только знать, но и на шкуре своей чувствовать: на Руси его не добыча и слава ждут, а смерть и позор.
Ивану и самому было горько прощать кровь русскую, чувствовал он в словах толстого князя некую правду. Именно потому, что князь Черниговский высказывал те мысли, которые Иван от себя гнать старался, и разгневался царевич. Легко рассуждать о таких решениях, когда самому не надо их принимать и ответственность за них нести! В памяти всплыла давняя история, и Иван-царевич выпалил:
– Так что же вы Тугарина Змея отпустили тогда? Он и живой ушел, победителем, и с добычей богатой. Это меня тогда еще на белом свете не было, а вы, как я слышал, бежали от степняков – только пятки сверкали.
Иван-царевич намекал на известное событие набега Тугарина, когда отборная конница из детей бояр да знати схлестнулась в жаркой сече с кешиком, лучшими воинами степного войска, лично отобранными самим ханом, и, несмотря на превосходство в числе и вооружении, русская дружина бежала. В том бою участвовал и молодой Святослав.
Вопреки ожиданиям, черниговский князь не вспыхнул, как обычно, а нахмурился:
– Правда твоя, царевич, Тугарину мы проиграли, и не только ту битву. Он сильней нас оказался, тут уж выбирать не приходилось. Вот только ты не знаешь, как оно тогда было, и что такое кешик Тугарина Змея – не представляешь. Кто-то говорит, что степняки – они всегда степняки, а у нас и доспехи с оружием лучше были, и числом мы их превосходили. Правильно говорят, так оно тогда и было. Да и духом мы были сильны: пусть и младшие сыновья да молодежь в основном, а все из лучших родов, сплошь князья да бояре. Кони лучшие, доспехи лучшие. У степняков, у тех тоже все было хорошо, ты не думай, что они голыми шли. Они тогда уж десяток лет в боях провели, так что снаряжением своим от нас не отставали. И вот когда мы ударили копьями да за мечи-сабли схватились – тут мы и увидели, что такое кешик. Я тогда таким не был, – Святослав обвел рукой свой живот, – молодой был да лихой. С басурманином этим схватился, руку ему левую отсек, а он как будто и не заметил – рубит саблей, только успевай щит подставлять. Я тогда ему, исхитрившись, и правую руку отсек, так он зубами меня пытался достать. Срубил я его с коня – так он по земле ползет, кровь хлещет, как жив – вообще непонятно. И исхитрился он напоследок коню в ногу зубами впиться. Да так сдавил челюсть, что половина зубов раскрошилась. Так и помер, зубами вцепившись, не разнять было никак. Посмотрел я вокруг и увидел, что за каждого степняка мы тремя своими платим, а то и пятью. Вот тогда мы и отступили. Так я с этим степняком, вцепившимся в ногу коню моему, и отходил, конь хромал сильно, я тогда еле ушел живым. Конь мой верный так и не оправился от этой раны, до конца дней хромал. Говорили мне, забить его надо, а как я могу – он же товарищ мой ратный… Вот мы от какого врага отступили, царевич, да и то не сдались. Мы потом на обоз степняков налетели да разбили его. Война еще долго шла. Хоть и проиграли мы ее, а не срамили ни земли Русской, ни славы нашей воинской. Перед силой неумолимой отходили, но не сгибались и не ломались. Тугарин, он человек был особенный: прирожденный царь, бывают такие, что за волю его люди готовы и в огонь и на сталь вражескую. Твой дед, Финист – Ясный Сокол, таким был. Мы потом под его началом со степью поквитались.
Святослав постоял немного молча и, махнув рукой, вышел из шатра.
Рассказ князя произвел на Ивана впечатление, и все равно казалось ему, что поступил он верно. Его решение мертвых бы не вернуло все равно, а вот живых полечь могло немало. Будущий царь должен выше смотреть: удалось решить дело миром – и хорошо. Степняки себя победителями отнюдь не ощущают, бегут с неудачей. Да и отец заповедовал Илью слушать.
Словно уловив эти мысли, сзади к Ивану подошел Илья Муромец, положил свою огромную сильную руку царевичу на плечо.
– Решения правителя редко бывают легкими, обычно выбирать приходится между тем, кто умрет и когда, а не между тем, будут люди умирать или нет. Будут еще тяжелее решения, это еще цветочки. А сейчас ты все сделал правильно: войско Кощея без степняков обречено, мы сюда не за местью пришли, наше дело – державу восстановить.
После слов Ильи Ивану стало гораздо легче. «Какие же все-таки богатыри замечательные люди, – подумал он, – такие сильные и такие добрые».
А еще Иван-царевич по-другому взглянул на своего отца, князя Владимира. Сколько ему пришлось трудных решений за свою жизнь принять – кто знает. Как он там сейчас?
Глава 13
Собирательница диковин
Торговая ладья купца Афанасия шла по ветру уже второй день. Для гребцов это была большая удача, команда искренне радовалась нежданному отдыху. Кто-то спал на мешках с товаром, кто-то смотрел вдоль бортов на красоты окружающие.
Путь из варяг в греки – дело давно привычное, Афанасий еще мальцом так ходил на отцовской ладье: в Византийском государстве брали ткани да вино, в Киеве продавали что было выгодно, брали меха, серебро, товар ремесленный, от варягов везли кость моржовую, железо, а также то, что варяги привозили из набегов в далекие земли. Путь был опасный: лихих людей, что купцов норовят пощипать, по дороге хватало, да только каждая команда состояла из головорезов ничуть не менее лихих – иные в таком далеком походе не выживали. Трюм ладьи был набит мехами, что так хорошо шли в западных странах, но главный доход купец собирался получить не от них. Все знали, что Василиса Премудрая, старшая сестра князя Владимира, что княжила в Тридесятом царстве, была сама не своя от различных редкостей. Ей-то Афанасий и вез диковинку, птицу Гамаюн. До Господина Великого Новгорода оставалось совсем недолго, ладья уже миновала все пороги, и теперь можно было просто наслаждаться свежим воздухом да мерным ходом судна.
Три дня назад, когда ладья еще шла по просторам царства Тридевятого, на нее пытались напасть лихие люди. Они махали с берега руками и угрожали взять ладью на следующем пороге, грозили грозным именем Кудеяра, но Афанасий пустил стрелу, ранив одного из разбойников, и остальные с проклятиями отступили. У порога, как и ожидалось, стояла стража, и разбойники подступиться не решились.
Бывало, что и не так спокойно обходилось. Прошлой весной лихие люди тихо подошли к ладье ночью на плотах и, взобравшись на борт, попытались вырезать всю команду. Спасла бдительность поставленного на охрану морехода: он быстро поднял всех, и с разбойниками схватились на палубе уже во всеоружии. Одного новгородца из своей команды Афанасий тогда потерял. Умные разбойники старались обходить стороной ладьи со стягами Великого Новгорода: эти купцы славились нравом лихим и основательным, взять груз у новгородца было непросто. Однако лихие, бесстрашные и рисковые разбойники, те, кому сам черт не брат, никак не переводились. Долго такие не жили – Афанасий сам положил конец не одной такой ватаге. Сколько их на корм рыбам пошло в реках русских да морях заморских, уж и не сосчитаешь…
