Ксения Медведевич - Ястреб халифа
– О Всевышний… – прохрипел мулла.
Услышав его хрипение, степняк обернулся. Улыбнулся, пожал плечами и поднял копье для удара.
В пустом небе безмятежно плыли облака. Летел миндальный цвет.
– О Всевышний… – снова прошептал мулла.
Джунгар ударил. Потом, морщась, выдернул наконечник копья из груди старика.
В небе ничего не изменилось.
Из рукава бессильно лежавшей руки высовывался клочок бумаги.
До того, как он пропитался кровью, любопытный взгляд мог бы прочесть последние новости, так будоражившие столицу.
«И представь себе, о Абу Салам, эмир верующих – да продлит дни его жизни Всевышний! – склонил свой слух к этим малоумным, поверившим в защитника-сумеречника! Мало того что сумеречника, так еще и сумеречника из племени нерегилей! Тебе приходилось слышать о нерегилях, о Абу Салам? Это истинное бедствие из бедствий, мятежники, упрямые и злобные, как дикие ослы, сражающиеся против всех из чистой ослиной злобы! Но словно и этого мало, захватить и привезти нерегиля отправили – кого бы ты думал?! Этого старого, выжившего из ума астролога Яхью ибн Саида!»
Написавший письмо еще долго возмущался и поносил глупость Яхьи и косность богословов, но, увы, оценить безупречный почерк и изящество оборотов речи было некому. К тому же лежавший в рукаве листок быстро намок от крови, и буквы расплылись.
В разоренный молельный зал влетели горящие факелы. Разметанная по полу бумага вспыхнула, огонь пополз по дереву разломанных ящиков и полок. Последними занялись брусья перекрытий.
К вечеру от мечети осталась груда обгорелых камней. Над ними все так же летели бело-розовые лепестки. В пустом закатном небе плыли облака и тихо кружили птицы.
Птицы, описывая круги, медленно снижались. Они знали, что их никто не прогонит. В вилаяте под стенами желтой крепости не осталось ни одной живой души.
1. Ночь договора
Мадинат-аль-Заура, 402 год аята
Дворец растревоженно гудел – и шелестел. Шепотками. Евнухи шептали невольницам, те – евнухам, сановники оглаживали бороды и важно кивали, подтверждая новость.
Истинно, истинно так: Яхья ибн Саид вернулся из путешествия на запад. Три года странствий завершились – старый астроном прибыл в столицу. И – против всех ожиданий и домыслов! – привез обещанное! Привез живого сумеречника из племени нерегилей! Многие считали, что это знак от Всевышнего. В конце концов, по слухам, именно такого самийа шейху Исмаилу обещал в пустыне ангел: мол, военачальник-нерегиль окажется в плену, а вы выкупите его жизнь. И купленный за золото чужой пленник не из числа людей станет служить халифату. Чудесное, чудесное избавление для аш-Шарийа…
В Львиный двор этим утром набилось столько людей, что на один молитвенный коврик садились трое. В левый зал за плотными занавесями прошли мать покойного халифа и ее доверенные невольницы. Говорили, что за место на коврах левого зала женщины харима платили две сотни динаров.
Все хотели увидеть чужеземного сумеречника.
И все остались жестоко разочарованы: Яхья ибн Саид не привез нерегиля во дворец, а почему-то оставил под стражей в пригороде. Зато с ним приехали двое сумеречных магов – один из Лаона, другой из Ауранна. Говорили, что их пригласили за огромные выплаты золотом и рабами – осмотреть иноземного самийа, доставленного Яхьей. Ну и присмотреть за ним, конечно. О нерегиле ходили самые разные слухи, и не все они были приятными.
Когда двое магов – в роскошной длинной парче, с надменными лицами, – шли в Львиный двор, их приближение угадывалось по вскрикам и возгласам: смотрите, смотрите, верующие, вот идут аль-самийа с острыми мордами и ушами, а за ними семенят крохотные джинны, придерживающие края расшитых золотом одежд!
Сейчас оба мага и астроном сидели перед халифом. За тройными шелковыми занавесями мелькали тени – по двору сновали невольники, разносившие шербеты.
Там, где изнывали от жары и ожидания охотники до последних новостей, бессильно плескался фонтан, в круглой мраморной чаше умирала вода, и солнечный свет ярился над полированными мраморными плитами.
В зале, где принимал халиф Аммар, стояла прохлада – поскрипывали опахала, на большом подносе медленно плавился лед. Маги сидели неподвижно – как большие кошки, сторожащие мышь. А вот Яхья ибн Саид явно тревожился – хотя и пытался не подавать виду.
– Я ожидал, что увижу свое приобретение, – недовольно поморщился молодой халиф.
В конце концов, он ждал три года.
– А ты, о Яхья, принес лишь это, – и Аммар ткнул в лежавшие на шелковом платке предметы.
Разорванная нечищенная серебряная цепочка, деревянная шкатулка и обрывок серебристой материи с цветочной вышивкой.
– О мой повелитель! – неожиданно спокойно улыбнулся в ответ старый астроном. – Я… опасаюсь моего… ммм… подопечного. Мы имели возможность убедиться – нерегилю не по нраву, когда на него глазеют.
– Но разве не ты сказал, о Яхья, что на границе он дал слово не набрасываться на стражу и подчиняться ее приказам?
Ответ халифу пришел с неожиданной стороны:
– Вот именно. Он дал слово не убивать стражу. Но о зеваках, придворных и случайных путниках нерегиль не говорил ничего. Мы уже сделали все необходимое – опечатали знаками отсечения выходы из внутренних дворов. Ты встретишься с нерегилем ночью, когда все разойдутся.
Произнесший это лаонский маг вежливо склонил голову и очень неприятно улыбнулся, сверкнуло навершие золотой шпильки в узле волос на затылке. Халиф почувствовал, что начинает закипать от гнева. Впрочем, улыбка аль-самийа, народа Сумерек, всегда казалась Аммару злой. Приподнятые к вискам глаза, высокие скулы, узкий подбородок – стоит глазам сощуриться и губам изогнуться, как на лице проступает недоброе веселье. А еще раздражала их поддельная молодость – вот этому лаонцу, к примеру, сколько лет? Пятьсот, восемьсот? Ни дать ни взять смазливый отрок с холодными расчетливыми глазами старика, составляющего завещание.
Лаонец между тем продолжил свою речь:
– Однако вы скоро увидитесь. Нерегиль согласился на… встречу с тобой.
Аммар нетерпеливо кивнул. Как известно, волшебные существа могут служить человеку добровольно. Но чаще всего их верность приходится завоевывать силой. По древним, еще до основания аш-Шарийа принятым установлениям, на такой бой отводится три ночи. Впрочем, какой уж тут бой – скорее, беседа. Нельзя заклинаниями захватывать разум – зато можно запугивать. Обманывать – тоже нельзя. Зато можно изводить хитростями. Да уж, хитрость – это исконная ашшаритская добродетель, что уж говорить. Но и сумеречники на плутни горазды, этого у них не отнимешь.
Выигравший получает власть над проигравшим. Все честно. Победит Аммар – нерегиль станет верным слугой престола. О другом исходе поединка халиф старался не думать. Лаонский и аураннский маги прибыли за тем, чтобы все подготовить – и засвидетельствовать исход боя.
Аммар спокойно спросил:
– Нерегиль присягнет аш-Шарийа добровольно? Или… нет?
Лаонец предупреждающе выставил вперед золотистую узкую ладонь – подожди, мол. Не спеши. И насмешливо, по-кошачьи, улыбнулся:
– Нерегиль согласился либо подписать договор служения халифату, либо вступить с тобой в поединок.
От этой чуши у Аммара пошла кругом голова, и он даже глотнул ледяной воды с патокой:
– Подожди, о самийа, – поморщился халиф – зубы свело от холода.
Как его зовут, этого лаонца? Морврин? Морврин ап-Сеанах? Нет, такое выговорить он не в силах, пусть ломает язык кто-то другой.
– Вы видели это существо?
– Да, – одинаково наклонили головы оба сумеречника.
– Вы его осмотрели?
– Да, – снова поклонились, как ханьские болванчики.
– Так он согласился принести клятву верности престолу?! Или он решил вступить со мной в поединок?!
– Нет, – золотая шпилька лаонца и черный хвостик волос аураннца снова нырнули в одинаковые поклоны.
– А на что он, во имя Всевышнего, милостивого, прощающего, согласился?!
– Он согласился, что либо подпишет договор без поединка, либо вступит с тобой в поединок, – невозмутимо ответил золотистый, как ханьский карп, лаонец.
Тут Аммар взорвался:
– А что, он мог отказаться?!
– Да, – безмятежно ответили сумеречники – и снова нырнули в поклоны.
Яхья вежливо кашлянул.
Аммар опустил занесенную было для проклятия руку.
– Нерегиль мог отказаться вообще от всего, – подтверждающе кивнул астроном. – Недаром это племя так и зовут – «нерегили».
Действительно, так на ашшари называли большой орех, произрастающий на кокосовой пальме. Что значило это слово на языке аль-самийа, халиф не знал, но слышал, что переупрямить нерегиля – сложнее, чем разбить кокос без железного инструмента.
– И что бы он тогда делал, о Яхья? – поинтересовался Аммар.
– То же, что и всегда, – грустно улыбнулся старый астроном. – Орал, сквернословил и рвался с цепи.
