Антон Орлов - Западня для ведьмы
Внизу правой голени у него набухла здоровенная гематома. Лягнула, как лошадь – и впрямь дура, кто же еще?
Всю дорогу до дома Зинта пристыженно молчала. Только за ужином спросила:
– О том, что у него шуба из демона, ты сразу догадался?
– Я видел, что шуба непростая, но поначалу решил, что это волшебная вещь. Каюсь, не пришло в голову, что он самого Серебряного Лиса на себе таскает.
– А кто этого Лиса в скалу тогда засадил, неизвестно?
Она задавала вопрос за вопросом, чтобы поговорить с ним хоть о чем, лишь бы он не сидел такой невеселый и отстраненный, как будто в далеком окне за стеклом. Отвечал он ласково – значит, сердился не на Зинту, несмотря на то, что она отмочила.
– Это был кто-то из другого мира. В Сонхи он надолго не задержался, как пришел, так и ушел. Видимо, Лис его допек сверх меры. Зато с Эдмаром они два башмака пара, оба любят помолоть языками да порисоваться.
– Да уж, – буркнула Зинта.
Позже ее начала грызть совесть. То, что учинил Тейзург, она не оправдывала: негоже так с людьми поступать, пусть даже с плохими, тем более что сам-то он разве хороший? Только напрасно она брякнула о том, как он поначалу, до того как стал могущественным магом, на прожитье зарабатывал. Ничего похвального в этом нет, но попрекать его этим не стоило. Эдмар ведь не только на себя те деньги тратил, еще и Зинту кормил, она тогда наконец-то начала есть досыта после нескольких лет жизни впроголодь.
В Молоне земли не особенно плодородные, продовольствие дорогое, а у лекаря под дланью Тавше, регулярно пропускающего через себя поток целительной божественной силы, аппетит изрядный, и вдобавок необходимость: не будешь есть за двоих, истаешь раньше времени. Зинта в прежнюю пору об этом не задумывалась, не настолько веселая была у нее тогда жизнь, чтобы она боялась истаять.
В Ларвезе ее повсюду старались хорошо накормить. Если ей доводилось лечить бедняка, у которого дома хоть шаром покати, за порогом ее обычно поджидали те из соседей пациента, кто побогаче, и зазывали к себе пообедать. Такие, как она, здесь наперечет.
Зато в Молоне, стране добрых коллективистов, избранных служителей Милосердной водилось в избытке: тамошние нравы способствовали воспитанию бескорыстных доброжителей, всегда готовых поставить общее благо превыше собственного, а Тавше, как известно, лишь над такими простирает свою длань.
Жалованье у Зинты было небольшое, что в Апне, что в столице, да и пациенты ей чаще всего доставались небогатые. Она не роптала: должен ведь и этих кто-то лечить.
С Улгером однажды попыталась договориться о том, что хорошо бы он поменьше пил, чтобы у нее была возможность побольше есть. Тот объяснил, что не пить не может, слишком больно его ранит непонимание окружающих, и к тому же он не думает, что Зинта преждевременно истает, она ведь сильная, и Тавше к ней благосклонна, поэтому он верит, что с ней все будет в порядке. Глядел он при этом до того страдальчески, что лекарка почувствовала себя бессовестно жестокой и больше к этой теме не возвращалась.
А насмешливый и беспринципный Эдмар, от пресловутого непонимания ничуть не страдавший, приносил домой вдоволь еды. Зарабатывал он на эту еду способом, от которого ранимый Улгер пришел бы в ужас. Когда Зинта начинала размышлять о вещах такого рода, ей казалось, что жизнь похожа на сплошную пеструю путаницу, и нет никакой возможности в этом разобраться, и если за какую-нибудь из перепутанных ниток потянуть, нипочем не угадаешь заранее, что вытянешь… По счастью, у нее было не так уж много времени для праздных размышлений.
– Решением Высокого суда Великой Державы Овдабы Нинодия Булонг признана виновной в попытке похищения четырнадцатилетней Талинсы Булонг, также в нападении на представителей власти и нанесении побоев, также в жестокосердии, которое проявилось в том, что она запрещала четырнадцатилетней Талинсе Булонг крошить на куски булку сдобную с ягодами лимчи сушеными засахаренными с целью поедания булки отдельно, ягод отдельно, злостно препятствуя таким образом Детскому Счастью последней, также в ненадлежащем исполнении родительских обязанностей, что проявилось в недостаточном присмотре за четырнадцатилетней девочкой, каковую видели на улицах Абенгарта без сопровождения взрослых, также в отсутствии материнского инстинкта, проявившемся в том, что при задержании Нинодия Булонг нанесла кулаками побои офицеру полиции, вместо того чтобы смирить свои чувства и не расстраивать наблюдавшую эту сцену четырнадцатилетнюю девочку, также в оскорбительных высказываниях в адрес Надзора за Детским Счастьем, также в причинении ущерба законным интересам службы Надзора за Детским Счастьем, каковой ущерб был причинен преступными действиями Нинодии Булонг, вознамерившейся вывезти четырнадцатилетнюю Талинсу Булонг в другую страну без разрешения Надзора за Детским Счастьем. Принимая во внимание доказанную вину жестокосердной Нинодии Булонг, Высокий суд лишает обвиняемую родительских прав в отношении четырнадцатилетней Талинсы Булонг. Обвиняемая приговаривается к одному месяцу тюремного заключения, а также к выплате компенсации за ущерб службе Надзора за Детским Счастьем в размере полутора тысяч ролтингов, штрафа в городскую казну Абенгарта в размере тысячи ролтингов и судебных издержек в размере трехсот пятидесяти двух ролтингов. Высокий суд постановил четырнадцатилетнюю девочку Талинсу Булонг, ради обеспечения безопасности изъятого у жестокосердной матери ребенка, поместить в приют для конфискованных детей, дабы в дальнейшем передать на воспитание в приемную семью.
Судья умолк и перевел дух. У Плясуньи голова шла кругом от его речей, так и хотелось выпалить: «Да что ж это за белиберда?!», но она благоразумно сдержалась.
Лицо у нее опухло, под левым глазом красовался синяк, на запястьях – ссадины от наручников. На нее вначале шикали, чтобы она «это» прикрыла, а то неприлично, однако Нинодия, наоборот, запихнула пышные кружевные манжеты под верхние рукава, выставив запястья на всеобщее обозрение. Пусть полюбуются, как ее отделали.
– Пожалуйста, оставьте меня с маменькой, – жалобно попросила «четырнадцатилетняя Талинса». – Мы же ничего плохого не совершили…
– Девочка, пойдем, – над ней нависло суровое бледное лицо дамы из службы Надзора. – Мы отвезем тебя туда, где о тебе будут с любовью заботиться.
Змейка с покорным видом поднялась со скамьи. Да, это безумие, и оно в этой холодной богатой стране повсюду, как плесень на лежалом хлебе или сыпь на теле больного, подцепившего собачью пестрянку. Служба Надзора за Детским Счастьем пусть и не имела отношения к волшебству и не ворочала большими деньгами, но пользовалась в Овдабе громадным влиянием.
Не бывало такого, чтобы Надзор проиграл какую-нибудь тяжбу, ведь признай суд его неправоту, пусть даже очевидную, – и сразу поднимется шум: значит, вы против Детского Счастья, вы за жестокое обращение с несчастными крошками? При этом мнение самих несчастных крошек принималось в расчет, только если оно совпадало с утверждениями блюстителей из Надзора. В остальных случаях его игнорировали: мало ли что там мелет очередная неразумная крошка? Так что Дирвен Кориц или Талинса Булонг могли говорить что угодно, для овдейского суда в их словах было не больше смысла, чем в скрипе плохо смазанной двери.
Плясунья и Змейка еле успели обменяться растерянными взглядами, когда их повели к выходу из сумрачно-помпезного зала, каждую под своим конвоем.
Влипли. Из-за ягод лимчи, как и предсказывала когда-то вещая бабка Данра в деревне песчаных ведьм. Хотя не будь той злополучной булки, блюстители Детского Счастья нашли бы другой повод.
«Боги, защитите меня от тех, кто защищает мои права! – мысленно взмолилась Хеледика, переиначив иномирское изречение, услышанное однажды от Эдмара. – От тех, кто их нарушает, я и сама как-нибудь отобьюсь…»
Сновидческие горы пока еще были неразличимы в лиловых тенях полярного утра, но Салдун Заячья Лапа знал, что они на месте. Горы уйти не могут, просто они до поры прячутся, словно морж или вырастающий со дна камень под толщей студеной темно-зеленой воды.
Четверо изможденных кораблекрушенцев-найденышей, которых звали Куду, Вабито, Сохнор и Мофну, чувствовали себя скверно, однако из последних сил рвались на юг. Чуют, что там их дом. Если помрут в тундре, их духи тут не останутся – птицами умчатся в ту сторону.
На стоянках они чаще молчали, но изредка лопотали меж собой по-своему. Салдун их речей не понимал.
С севера им в спины задувал свирепый ледяной ветер: убирайтесь отсюда, не задерживайтесь. Это Великий Белый Пес гнал их прочь.
Глава 3
Дирвен и куджарх
Выставка Великого Светлейшего Собрания занимала обширную территорию в центре Пергамона. Земля там сплошь упрятана в белокаменный панцирь, в плитах вырезаны фигурные выемки для охранных знаков. За минувшие с прошлого Собрания пять лет бронзовые магические символы потускнели, но в ходе подготовки к нынешнему мероприятию их начистили до блеска, и теперь они могли соперничать с позолоченными шпилями выставочных павильонов, похожих на миниатюрные королевские дворцы.
