Ксения Баштовая - Проклятые огнем
Пять лет назад
Эта идиотская идея пришла Мадельгеру в голову на третий месяц его злоключений. Позже, размышляя, как он вообще решился на такое, ландскнехт не мог это объяснить ничем, кроме временного помутнения рассудка, да и вообще, иначе как дуростью не называл. Но тогда, на службе у ведьмы, когда каждый день чувствуешь, как ошейник буквально жжет кожу, а проходя по коридорам замка, вынужден смотреть в откровенные и насмешливые глаза Селинт… На тот момент эта идея казалась самым простым выходом из сложившейся ситуации.
Мадельгер решил посмотреть на огонь.
Жить ему уже не хотелось, а муки, испытываемые, когда огненный дух гуляет по твоему телу… Да – именем Единого! – проще помучиться один месяц, чем неизвестно сколько влачить рабское существование, служа ведьме. Плюс, вырвавшийся на свободу стихиаль сможет нанести такие разрушения, что месть можно будет считать полностью свершившейся.
Трудней всего оказалось найти открытое пламя. Когда каждый боится случайно стать пленником саламандры, когда огонь в печи закрывается надежными металлическими створками, а факелы прикрываются специальными куполами – чтоб свет от огня падал только вверх и вниз и случайный взгляд не коснулся языков огня, – очень трудно на необходимое время задержать взгляд на пляшущих языках. А если к этому добавить, что Оффенбах понятия не имел, сколько надо смотреть на огонь, чтобы в тебя гарантированно вселилась саламандра…
Найти открытый огонь оказалось очень трудно, если не сказать вообще невозможно. Искать пришлось долго – заходить на кухню, пытаясь завести разговор с поварами, задерживаться по ночам на крепостной стене, пытаться тайком утащить огниво.
Наконец к исходу недели Мадельгеру удалось на полчаса остаться в гордом одиночестве неподалеку от горящего пламени факела. Но в тот миг, когда наемник уже был готов заглядеться на пляшущие языки, запястье ощутимо кольнуло. Ландскнехт опустил взгляд на руку, и ему захотелось взвыть в полный голос от безысходности – он совершенно забыл о знаке Единого, синеватыми линиями переливавшемся на коже.
Идиотская идея обернулась не менее идиотским провалом: одно дело, если ты, например, просто не задумался об опасности, грозящей каждому, кто засмотрится на огонь, и совсем другое – если ты банально забыл о том, что все твои попытки заранее обречены на неудачу.
Мужчина тихо ругнулся сквозь зубы, помянув Скримсла – водяного змея, – и, прикрыв факел колпаком, отвернулся от огня. И ведь как все хорошо начиналось – попал на обход коридоров замка, улучил момент, когда никого рядом не было, а следующая пересменка только через час, оказался неподалеку от горящего факела… И совершенно забыл о том, что ты неподвластен огненным духам из-за того, что в детстве пересекал границу с Дертонгом. И что самое обидное – сам-то Мадельгер этого путешествия совершенно не помнил! Слишком он был для этого мал.
Еще раз помянув в ругательстве водяных змеев, Единого и Того, Кто всегда Рядом, – причем сплелись они, по словам незадачливого ландскнехта, самым причудливым образом, – мужчина опустил взгляд и медленно пошел в обход своего участка.
Подковка на каблуке левого сапога слетела еще неделю назад, и если один шаг отзывался звонким цоканьем, то второй был практически неслышен. Вот и создавалось впечатление, что тот, кто идет вдоль коридоров, постоянно останавливается, раздумывая, идти или не стоит. Впрочем, сам Мадельгер особо не задумывался об этом – на душе и без того было муторно и тошно.
Осталось пройти совсем немного: завернуть за угол, дойти до следующего поворота и, развернувшись, идти в обратную сторону – пока никто не задумался о том, почему задерживается обходящий. Но мужчина вдруг замер, настороженно глядя перед собой: бледный свет, видневшийся из-за угла, вдруг начал усиливаться, яркое пятно начало расти… Расти так, словно кто-то снимал с факела защитный колпак…
Наемник, не думая уже ни о чем, рванулся вперед.
Он успел за несколько секунд до непоправимого. «Нанятый» всего с неделю назад – Мадельгер лично присутствовал при найме, в живом коридоре стоял, – мальчишка-ландскнехт, худой, большеглазый, лет пятнадцати на вид, такой, что и не поймешь, взрослый или еще ребенок, – уже почти снял с факела защитный колпак и злыми глазами всматривался в глубину пляшущего пламени. И было, было в этом взгляде что-то знакомое, что-то неясное, что-то смутно всплывающее из памяти…
Размышлять было некогда.
Оффенбах вцепился одной рукою в плечо мальчишке, резко рванул парнишку на себя, разворачивая от опасного пламени и разрывая невидимые, но уже такие ощутимые огненные нити, протянувшиеся из глубины пляшущих языков, а второй рукой одновременно прихлопнул пламя, полыхающее на факеле.
Коридор погрузился в темноту. Слышно лишь было сбивчивое, гулкое, даже с какими-то подсвистываниями, дыхание мальчишки. Мадельгер за плечо подтащил его к сероватому, едва заметному во мраке провалу окна-бойницы и зло прошипел:
– Жить надоело?!
Он ожидал чего угодно: оправданий, фраз «я не хотел, оно случайно», насупленного молчания – но совсем не того, что мальчишка вытянется в упрямую струну и резко выплюнет:
– Надоело! И что?!
Оффенбах медленно разжал руку. Он мог, конечно, предположить, что он конченый идиот, но что их таких внезапно окажется двое… Это было для мужчины внезапным открытием. И не сказать, что очень уж приятным.
А мальчишка стоял, не отрывая от него напряженного взгляда, и по его тонким, упрямо сжатым губам было видно – честно говорит, действительно надоело.
– Почему? – только и спросил ландскнехт.
От этого короткого вопроса его собеседник малость смешался, а потом ожесточенно дернул плечом:
– Я должен радоваться рабскому ошейнику?!
Мадельгер дернул уголком рта – то ли усмехнулся, то ли скривился:
– Есть более простые способы свести счеты с жизнью.
– Например? – В голосе не было ни малейшего намека на интерес.
– С башни. Вниз головой. – Кажется, в ответе проскользнула ирония.
Мальчишка ее легко почувствовал, ощетинился:
– Если умирать, так не в одиночестве. Госпожу Аурунд бы еще прихватить. Да продлит Тот, Кто Всегда Рядом, ее дни… на сковородке! – На последних словах мальчишка вздрогнул всем телом, вцепился обеими руками себе в голо, словно ему не хватало воздуха… Хотя почему «словно»?
Впрочем, видно, этих коротких слов было недостаточно для того, чтобы ошейник сжался навсегда. Уже через мгновение юный ландскнехт убрал руки и замер, хватая ртом воздух.
– Поосторожней со словами, – фыркнул Мадельгер. – Хотя… Ты ж хотел умереть? Вот тебе простейший способ. – Задумываться о том, что всего несколько минут назад был таким же идиотом и так же пытался всмотреться в огонь, чтобы призвать в свое тело саламандру, не хотелось.
Мальчишка зло сжал челюсти и отвел взгляд.
– Звать тебя как, самоубийца?
– А какое это имеет значение?!
– Интересно просто, как зовут дурака, решившего поступить так же, как и я, – пожал плечами мужчина.
Юный ландскнехт бросил на него удивленный взгляд и тихо вздохнул:
– Орд. Орд Цейн.
– Орд… Острие клинка… – тихо протянул Мадельгер. – Говорящее имя.
– Я с севера. У нас принято давать имена, связанные с войной и оружием, – тихо буркнул молодой наемник.
– Я в курсе, – в голосе Оффенбаха проскользнула непонятная ирония. – Уж будь уверен.
Орд вновь отвел взгляд, а затем, когда поднял глаза на собеседника, на лице его была написана упрямая решительность:
– А я все равно повторю! Саламандра, вырвавшись, разнесет весь этот замок по камешкам! Я повторю! Я все равно повторю!
– И-ди-от, – вздохнул ландскехт. Уж он-то, после неудачной попытки, чувствовал себя умным и многоопытным. – Ты задумался о тех, кто здесь останется? О других пленниках?
– А смысл?! – В голосе Орда горела ничем не прикрытая ярость. – Ошейники не снять. И неизвестно, снимутся ли они, если госпоже Аурунд случайно, не приведи Тот, Кто Всегда Рядом, упадет на голову камень. Так зачем тогда жить?!
Логика в его рассуждениях, конечно, была. Но просто стоять и смотреть на то, как кто-то сводит счеты с жизнью, Мадельгер не собирался. А то, что вселение в себя саламандры – попытка самоубийства, было понятно даже идиоту.
– А не много ли ты берешь на себя, решая за всех?!
– А если они не решают сами?! Если все прячутся по закоулкам, боясь сказать слово против, боясь задохнуться в тот же миг?
– Ты тоже как-то не возжелал прекратить дышать.
– Я делаю хоть что-то!
– Так и они делают! – рявкнул Мадельгер.
– Что?! Что они делают?!
На миг повисла пауза… Но ответить надо было. Надо было хотя бы что-то сказать, иначе все эти уговоры, весь этот диалог оказался бы пустой болтовней.
– Его зовут Энцьян, – ляпнул он первое, что пришло в голову.
– Что? Кого?
