Евгений Лобачев - Поход скорпионов
Шли молча. Пожалуй, все, что было у нас сказать друг другу на данный момент, мы уже сказали. Эписанф вышагивал во главе процессии, приняв на себя роль проводника. Хотя на первых порах эту миссию вполне успешно могла выполнить и городская стена – мы отошли от нее, когда до западных ворот оставалось не больше дюжины дюжин шагов.
Миновав неширокую пустошь, Эписанф уверенно повел нас в негустую кипарисовую рощу. И почти сразу же я почувствовал, что мы совсем недалеки от цели. Дразнящий пряный аромат жареного мяса был лучше всяких указателей. Мне даже любопытно стало, смог ли Эписанф заранее точно определить время своего возвращения, или его рабыня настолько хороша, что почувствовала, когда хозяин соизволит вернуться к временному очагу.
Впрочем, очень скоро посторонние мысли вылетели у меня из головы. Четырехколесная повозка, крытая матерчатым тентом, показалась из-за деревьев, но не она привлекла мое внимание. Неподалеку от повозки размеренно жевала траву привязанная к дереву гнедая кобыла, довольно низкорослая, но крепкая и жилистая. Она окинула нас оценивающим взглядом, словно прикидывая, насколько увеличится вес повозки и не стоит ли ей требовать доплаты. Немного в стороне дымился недавно потушенный костер. Однако и лошадь, и кострище составляли лишь фон чудесной картины.
Хотя нет, то была не картина. Это была поэма, сложенная великим мастером, это была музыка, виртуозно исполненная на самых лучших инструментах. Слова не в силах передать всего великолепия, самые красочные эпитеты будут тусклыми и блеклыми… Хм, пожалуй, я проголодался даже сильнее, чем предполагал.
Прямо на траве перед повозкой был расстелен отрез плотной ткани, на котором и располагалось то, что привлекло мое внимание. И не только мое, могу в этом поклясться.
В центре на большом круглом блюде величественной горкой грудились еще дымящиеся свиные ребрышки, явно зажаренные на углях. Не знаю, сумел ли Эписанф сохранить свежее мясо с самой своей Андронии, или его рабыня кроме очевидных кулинарных талантов была еще и славной охотницей, да это и не слишком меня волновало. Главное, мясо выглядело убийственно аппетитно – щедрые куски сочной мякоти на тонких косточках, покрытые золотистой корочкой. Рядом стоял объемистый кувшин, с капельками влаги на округлых боках. Похоже, вино – или что бы там ни было – укрывали от лучей солнца в ближайшем ручье. Ощущая затылком горячее дыхание светила, я невольно сглотнул, глядя на этот очевидно холодный кувшин.
Это была, так сказать, основа, но это было еще не все. Были еще крохотные, может, не только что испеченные, но выглядевшие очень свежими лепешки, натертые чесноком, тонкие обжаренные кружочки кабачков, кроваво-красные перцы, стрелы зеленого лука со слезой, грозди винограда и ломтики маленькой круглой дыни… Если Эписанф привык так завтракать каждое утро, убей меня не пойму, почему он такой тощий.
– Я сказал Лаите, что собираюсь совместить завтрак с обедом, – ответил варвар на мой мысленный вопрос.
Можно ли представить себе занятие более глупое, чем созерцание голодными глазами манящих яств, когда никто не мешает тебе их попробовать?
Я был голоден, мне не мешал никто, и поумнел я быстро, заняв место поближе к блюду с ребрышками. Может быть, и следовало дождаться приглашения хозяина, но, рассудил я, уже вонзив зубы в горячее мясо, так как мы теперь одна команда, я вполне могу не считать себя гостем за эти столом.
Либо Глазу пришла в голову та же мысль, либо он просто отдался на волю инстинктам, но к трапезе он приступил едва ли не быстрее меня. Варвар, впрочем, тоже не заставил себя долго ждать.
Освободив от мяса пару косточек и уничтожив три или четыре лепешки, я вспомнил, что и жажда мучит меня не в меньшей степени, нежели голод. На какой-то миг опередив жадно тянущуюся руку Глаза, я схватил кувшин и сделал большой глоток.
Это было белое вино, братцы! И что это было за вино!.. Густое, терпкое, в меру сладкое, но без приторности, оно дарило прохладу телу и согревало душу. Нечасто мне доводилось отведать такого вина, а уж если сравнивать с тем пойлом, что я имел неосторожность один раз попробовать в харчевне Суслика… Для более-менее правомерного сравнения это вино следовало наполовину разбавить водой, а потом дать ему скиснуть, и все равно оно пилось бы приятней.
Я сделал еще глоток. Волшебно. После такого благородного нектара не возникнет желания орать похабные песни или бить морду соседу. Хочется слушать флейты или сочинять стихи. У меня недурно получалось в свое время, скупой на похвалу Мирдгран пару раз даже ставил меня в пример остальным ученикам…
Грустные мысли я прогнал на сей раз без труда. Ведь кувшин еще почти полон, мясо приготовлено очень умело, с какими-то незнакомыми мне, но изысканными специями, теплые лепешки исчезают во рту сами собой. А ведь есть еще кабачки, и перцы, и фрукты…
Кувшин переходил из рук в руки почти без остановок, пока не стал совсем легким. От груды ребрышек остались несколько самых постных кусочков, лепешки были съедены все. Лениво крутя в руке ломоть дыни, я лег на спину, подставив лицо высоко поднявшемуся солнцу. Один недостаток у такого с позволения сказать завтрака все же имелся – после него я был совершенно не способен к активным действиям любого рода. Если бы сейчас вооруженные стражники вдруг повыскакивали на поляну со всех сторон, обвиняя меня в самых страшных преступлениях, я был бы не в состоянии даже попытаться бежать или защищаться. Я бы только попросил отнести меня к плахе на руках, так как перспектива идти пешком пугала меня сильнее любой казни.
Что я – даже обычно ненасытный Глаз смотрел на остатки еды осоловевшим взглядом. Для его простого внутреннего устройства была невыносима сама мысль о том, чтобы оставить что-либо несъеденным. Он мучительно боролся с собой, и проиграл эту битву, и лег на спину рядом со мной. Казалось, еще немного, и он замурлычет как домашний кот, мода на которых докатилась в последние годы и до Земли скорпионов.
Эписанф вина пил заметно меньше нас, однако в поглощении пищи, что удивительно, почти не уступал. «Ничего, мы его откормим», – подумал я, щурясь на солнце. А что же он раньше-то?.. Или Лаита готовит ему только в походе, а в доме у него другая кухарка? В таком случае он просто остолоп…
– Знаешь, Эписанф, как только разбогатею, я, наверное, куплю у тебя Лаиту, – полусонным голосом проговорил Глаз, и я понял, что вопрос об отправке рабыни домой больше не стоит.
Варвар, очевидно, тоже это понял, потому что расплылся в улыбке и сказал только:
– Она ведь не знает ни слова на вашем языке, Глаз.
Глаз фыркнул:
– Что с того? Я возьму ее не для разговоров. Хотя… я даже готов выучить пару слов на ее языке.
– Какие же? – улыбнулся я, примерно догадываясь об ответе.
– В первую очередь – «ребрышки» и «лепешки».
– Боюсь, дружище, в таком случае ты скоро обгонишь меня по части веса, – засмеялся я.
Глаз лениво покосился на меня, хотел было придумать в ответ какую-нибудь колкость, но, как видно, думалось ему с трудом. И я его понимал.
– Послушай, Эписанф, – сказал Глаз после парочки оглушительных зевков. – Покажи-ка товар лицом. Должен же я видеть, что покупаю.
Действительно, Лаиту мы пока еще не видели. Это не сильно меня огорчало, результаты ее работы интересовали меня гораздо сильнее того, как она выглядит. Но теперь, когда я был сыт и умиротворен, мне, признаюсь, тоже стало любопытно. Может, я с Глазом еще поторгуюсь…
Эписанф недовольно нахмурился, я так думаю, заводить разговор о продаже рабыни всерьез он не намеревался, надеясь, что блажь быстро вылетит из головы Глаза. Сразу видно, что он плохо знал моего друга.
Варвар выкрикнул пару слов на незнакомом мне языке в сторону повозки.
Прошло всего несколько секунд, и из повозки совершенно бесшумно выбралась… ну, наверное, Лаита, ибо кто еще это мог быть. Вот только насчет «товар лицом» у Глаза накладочка вышла. Так как тонкое создание невысокого роста было с ног до головы закутано в непроницаемые черные тряпки. Когда я говорю «с ног до головы», я именно это и имею в виду, без каких-либо преувеличений. Что это за покрой одежды, я не знаю, но скрыты были даже лицо и волосы. Женщина начала проворно складывать посуду в большую корзину, и все, что мы могли видеть, это тонкие белые руки, то и дело высвобождающиеся из плена кошмарных одеяний.
– Что это, Эписанф? – потрясенно спросил я.
– Это? Лаита, – пожал варвар плечами.
Что ж, если хочешь получить глупый ответ, задай глупый вопрос… Пришлось внести некоторую корректировку.
– Я имею в виду, что на ней надето?
Если он опять даст мне точный и бессмысленный ответ, я, пожалуй, преодолею свою лень и двину ему в зубы. Наверное, варвар интуитивно почуял опасность, по крайней мере, ответ его был развернутым. Быть может, даже чересчур…
– Понимаешь, Бурдюк, мы – очень демократичный народ. Рабам мы разрешаем многое, если это не мешает им выполнять свою работу должным образом. Даже на их религиозные предрассудки, бывает, глядим сквозь пальцы. Что взять с раба… Так вот, на родине Лаиты – а она родом из диких южных стран – женщины одеваются именно так, и я не счел необходимым чинить какие-то препятствия.
