Марк Лахлан - Темный лорд. Заклятье волка
– Девы смерти поют…
Он стряхнул с себя исступление битвы. В темноте рыдали люди, выкрикивая имена своих жен, друзей и детей.
Он ничем не может им помочь. Даже если он освободит узников, их перебьют стражники наверху.
Элиф вполголоса проговорил имя.
– Адисла.
Имя девушки, которую он никогда не видел наяву, только мысленным взором, впадая в транс. Он представлял ее на фоне горного пейзажа и возносил молитву богам вод и снегов, чтобы никогда не повстречать ее в настоящей жизни. Он любил ее раньше, в других воплощениях, умирал за нее. Он умрет снова, но на этот раз навсегда. Она, он и другие люди стали игрушками богов, их смерти, их страдания приносят в жертву судьбе, чтобы отсрочить день, когда сами боги сойдутся в последней битве.
Хватит!
Он произнес другое слово.
– Рагнарёк.
Сумерки богов, когда погибнет старый безумный бог, одержимые кровью и сражениями боги будут повержены, и на земле воцарится мир. Время близится, думал он, время близится. Его видения завели его сюда, и до сих пор все в них сбывалось на деле. Конец богов уже близко. Он понял это по комете, которая освещала небо, по желтой мгле, которая висела над куполом собора, он почувствовал это в дымном запахе дождя над полем битвы. Ему предстоит кое-что сделать. Финал зависит от него. О́дин, князь асов[9], повелитель магии, поэзии, смерти, войны и безумия, поручил ему сыграть роль в этом представлении, чтобы отсрочить гибель богов. Только он не станет играть.
Он вспомнил горы, Стену Троллей с ее пещерами, вспомнил, как взывала к нему земля, как он спускался в темные недра, теряя по пути себя, следуя за призрачным волком. Пещеры внизу были пусты, в них царила кромешная тьма, и он шел, распознавая дорогу, как отыскивает ее животное. Он набрел на холодные озера, и ему показалось правильным сидеть и мерзнуть в их водах, он обнаружил острые камни, манившие его, словно мягкая постель. Страдая от голода, холода и боли, он открыл для себя замыслы бога.
Когда он выбрался из тех подземелий, где воздух двигался и что-то вздыхало, словно он оказался в легких спящего великана, он наполовину превратился в зверя. Он охотился как зверь, застигая жертву врасплох и убивая без копья и пращи, он дрался как зверь, когда спускался с гор, чтобы отнять у путников еду и одежду, совершенно не обращая внимания на их золото и драгоценности. Однако человек в нем не желал безропотно принимать судьбу, как принимает ее зверь. Он увидел ее в своих снах, ту девушку у воды, с играющим в волосах солнцем, он был навечно связан с ней, связан через боль, страдания и смерть, повторяющиеся из жизни в жизнь.
В своих видениях он встречал и себя самого, точнее, не себя, а своего брата, который был похож на него как две капли воды. Его брат был волком, настоящим волком, а не человеком, который ищет волка внутри себя, слушая в горах пение духов и исполняя вслед за ними болезненные обряды. Еще его брат был охотником, он выслеживал Элифа и девушку, он снова и снова приводил их к смерти на протяжении многих жизней. Бог О́дин находил способ воплотиться на земле и умереть от зубов волка, чтобы ублажить судьбу и отсрочить тот день, когда он умрет по-настоящему. Однако, умирая, он снова и снова заставлял страдать и умирать других. Бог был подобен водовороту на реке, а смертные были листьями, попавшими в эту пучину.
Лицо девушки во сне лишило его покоя, он знал, что его связь с нею похожа на любовь, только гораздо крепче любви, они связаны судьбой, роком. Он разорвет эту связь. Он разрушит козни богов, он убежит от нее, от своего брата, сам натянет нити своей судьбы, сам соткет ткань.
Элиф целый год прожил на той горе, страдая от мороза и жары, от голода и жажды, чтобы понять, как ему быть дальше. Он видел, что ему предначертано умереть от клыков брата-волка. Если Элиф сумеет избежать этой судьбы, если его убьет сам бог, тогда узор на ткани, возможно, будет испорчен, и он сам, его брат и девушка переродятся, свободные друг от друга, свободные от бога.
В итоге видения завели его в императорскую палатку на поле боя, но бог отринул меч и отказался его убить. Поэтому теперь ему предстоит спуститься под землю, чтобы найти нечто, скрытое там, – источник Мимира[10], за глоток мудрости из которого О́дин когда-то отдал глаз. Бог пришел с востока, это известно, и Элиф был уверен теперь, что угадал местоположение источника. Он находится здесь, внизу, под тюрьмой Нумеры, где-то в старых тоннелях, которые начинаются в самых нижних ярусах тюрьмы. И здесь он обретет мудрость и поймет, как приблизить богов к гибели.
В дрожащем свете факела Элиф обыскал стражников. У того, кто нес факел, оказалось огниво и трут. Он взял их себе. Потом постучал факелом об пол, чтобы погасить, и тюрьма снова погрузилась в кромешную тьму. Когда погас свет, люди стонали и сыпали проклятиями, умоляя снова зажечь факел, однако он не стал. Волку свет нужен куда меньше, чем тем, кто идет по его следу.
Элиф двинулся дальше в темноте, его вели инстинкты, обостренные обрядами и медитациями, он ориентировался по запаху, по отголоскам криков людей, по отсвету других факелов.
Хитаерос наконец-то заметили отсутствие товарищей, с криками побежали вниз, неся с собой огни. Когда воины наткнулись на мертвые тела, Элиф давным-давно ушел по тоннелям в недра земли, чтобы встретиться с судьбой, ища, как и О́дин, смерти.
Глава десятая
«Варварская официя»
Луис, задыхаясь, бежал по Средней улице. Желтизна неба сменилась чернотой, темные тучи, которые он видел над морем, теперь расползались над городом, словно чернила в блюдце с водой. Ветер с песком хлестал по лицу. Когда от усталости он замедлил бег, пот под рубашкой тут же заледенел, как будто ему на руки поставили холодную припарку.
Переполненный дурными предчувствиями, он обогнул Нумеру и побежал в сторону дворца. Солнце скрылось, улицы были залиты синим полусветом. Облака приобрели ненормальный темно-серый, почти черный, оттенок, они казались такими тяжелыми, будто вот-вот упадут и накроют его. Даже в Нормандии не бывало таких дождевых туч. Он задрожал, но не от холода. Неужели это очередная проделка чародеев? Вдруг его вызовут, чтобы он немедленно объяснил суть происходящего и отвел угрозу?
Тревога за Беатрис не отпускала его, прогоняя прочь остальные страхи. Где же она? Может, ее забрал начальник священных покоев? Или кто-то еще? Он глубоко задышал, стараясь успокоиться. Должно быть, это препозит. Никакой обычный злоумышленник не оставил бы печати.
Он взбежал по ступенькам дворца под высокий портик, где не фризе были изображены сцены битв и побед. Два грека-стражника преградили ему путь.
– Я слуга начальника священных покоев, – сказал он. – Так мне велено сказать.
Стражники оглядели его с головы до ног.
– Ты схоластик, причем не из лучших.
– Я схоластик начальника священных покоев.
– Тогда где твое шелковое платье и башмаки? Почему от тебя разит доками вместо запаха благовоний и масел?
Луис стоял на своем.
– Я схоластик Луис, назначенный начальником священных покоев на важную работу. Я должен назвать себя у входа во дворец, где меня ждут мои комнаты и одежда. Работа срочная, и если вы меня задержите, то пеняйте на себя. Когда начальник спросит, почему я не сделал того, что он велел, я отвечу, что вы не пустили меня, нарушив его приказ.
Стражники ничего не ответили, но один из них ушел во дворец. Вернулся он с коротышкой в желтом шелковом халате и в треугольной синей шляпе.
– Эта дверь не для бедняков, – сказал коротышка. – Если хочешь просить милостыню, ступай на кухню с другой стороны дворца.
– Я слуга начальника священных покоев, – сказал Луис, – я схоластик Луис.
– Боже мой, это ты? – Коротышка изумился так, будто ему сказали, что его зубочистка, которую он сломал после обеда, была щепкой с креста Иисуса.
– Подобающее… – Луис старался подыскать слова, – подобающее одеяние мне обещано. Отведи меня к жене. Я знаю, что она здесь.
– Об этом мне ничего не известно.
– Ее должны были привести примерно час назад.
– Моя смена только началась. – Коротышка изучал свою дощечку с записями. – Ты в этом списке, – сказал он, – и тебя ждут с нетерпением. Входи и сейчас же иди прямо через зал.
Луис вошел, и мир переменился. Снаружи, под клубящимися тучами, все здания казались синими и серыми. Здесь же, в свете ламп, на всех предметах играли тысячи богатейших красок.
На улицах почти не было людей, а здесь, хотя зал был огромный, собралась настоящая толпа. Для Луиса все вокруг было чудом, предстающим в свете масляных ламп, которые давали мягкий желтый свет. Все поверхности были как будто живые. На полу была выложена мозаика из цветов и водяных лилий, изображающая пруд, из середины которого выскакивали сверкающие медные рыбки. Стены были обрамлены деревьями, но не теми деревьями, что растут в лесу. Эти были сделаны из золота и серебра, с плодами из рубинов и листьями из зеленого стекла. Их ветви сплетались под потолком, между ними проглядывали серебряные луны и мерцающие звезды – алмазы или стекло, он не смог определить. Богатые и красивые люди сидели и лежали на кушетках, слуги в золотистых и изумрудно-зеленых туниках, отделанных кружевами, подносили им напитки и закуски в кубках и тарелках из серебра.
