Сергей Малицкий - Тень Лучезарного
– На пристань мы, – ответил Литус. – Есть где остановиться у пристани?
– Чего вам на пристани? – не понял паромщик. – Какого демона?
– Кораблик завтра придет за нами, – неожиданно ответил Литус.
– Ты бредишь, парень, или придуриваешься? – удивился паромщик. – Не будет завтра никакого кораблика. И послезавтра не будет. Ушла тут на днях последняя барка. С колдунами, но даже им вряд ли удастся пробиться. Да и куда? Куда пробиваться-то? Погань кругом!
– А вдруг? – еще крепче прижал к себе Лаву Литус.
– Ну, – крякнул паромщик, – даже не знаю. Я-то, прости меня Энки, думал, что все «авдруги» уже случились, но если ты говоришь… Посмотрим. А останавливайся, где хочешь. На этом берегу от пристани до замка никого не осталось. Пустые дома. Стража смотрит, чтобы ворье не шастало, а так-то. Присматривайся, коли в темноте глаз видит. Только пожара не учини.
Пожара Литус учинять не стал, а костер устроил. Провел Лаву по черным пустым улицам, на которых даже собак не было слышно, к пристани, вывел на мерзлый берег, выбил дверь в кривом сарайчике, вытащил оттуда пару свертков сетей, расколотил старую бочку, и вскоре уже Лава сидела на мягком и тянула руки к огню. За рекой с приглушенным воем продолжала грызть кирумский камень Светлая Пустошь, но с этой стороны, казалось, не было ничего. Только круг света, тепло огня и взгляд Литуса, который вроде бы смотрел на огонь, а вроде и нет. Разве угадаешь, когда и глаза слипаются, и силы, которых еще утром было столько, что и запруда не удержит, растаяли без остатка?
Лава хотела расспросить Литуса о корабле, о том, что она будет делать в Эбаббаре, мало ли, вдруг придется скрывать свое имя, но сон уже тяжелил веки, и даже вдруг прозвучавшие слова Литуса, что посоветуется он с Амплусом – высшим магом ордена Земли, куда пристроить ему жену, не обдали ее жаром лишь потому, что показались самим сном.
…Утром она проснулась от холода, но морозец щипал только за нос и щеки, все прочее оказалось прикрыто старым одеялом, под которым обнаружилось еще одно одеяло, а там и гарнаш Литуса. Сам Литус сидел возле костра, накинув на плечи сложенную в несколько слоев еще одну старую сеть, и помешивал что-то в котелке.
– Похлебки или каши не обещаю, но сладкий отвар из сушеных яблок с медом будет, – подмигнул он Лаве.
Ночь уже обратилась сумраком, который светлел минута за минутой, Лава ткнулась носом в висок Литуса, накинула ему на спину его гарнаш и спустилась к воде. Тут, у замороженных, припорошенных принесенной из-за реки пылью гнилых досок и заледенелых камней никого не было. Лава разбила ногой ледяную закраину, умылась и только после этого пригляделась к противоположному берегу. Ставший уже привычным за несколько дней гул не прекратился, но как будто стал глубже, словно его источник пытался зарыться в землю. За широкой полосой черной реки кирумский берег тянулся, словно раскатанный по стеклу пласт, но сам город по-прежнему был скрыт дымом или туманом, а может быть, сумрак, обращающийся в день всюду, там зацепился за развалины.
– Зачем уничтожать камни? – спросила сама себя Лава. – Они ведь только камни. Камни, и ничего больше.
Поднявшись от воды, она сразу приметила возле костра еще одну фигуру, но прежде чем отправиться обратно, огляделась. Та часть Утиса, что примыкала к дощатой пристани, теперь и в самом деле казалась мертвой. Если и были еще жители в городе, то они пропитывались страхом в домах, тянувшихся вдоль реки за переправой, за утисским замком, на той части берега, что уже граничил с Фидентой. Если бы не гул из-за реки, здесь бы царила тишина, только ветер еще хлопал отворенными ставнями на одном из домов, да детский плач доносился откуда-то со стороны парома.
– Доброго дня почивавшим! – поднялся от костра Джокус, когда Лава приблизилась. – Я, кстати, предлагал ночевать в замке сыну короля Эбаббара. Он отказался, и, как я понял, отказался за двоих.
Лава поклонилась принцу Фиденты, приняла из рук Литуса чашу горячего напитка и сырную лепешку и присела напротив второго сына короля Фиденты, теперь уже брата нового короля. Или брата почти короля. Или герцога?
– Когда коронация? – спросила она Джокуса, и он – вечно веселый чернявый красавчик, которому всегда все радовались, но как-то никогда не принимали всерьез, вдруг стер с лица улыбку и стал удивительно походить на своего недавно умершего отца, чего нельзя было сказать о Фалко Верти. Тот получился лицом в мать – прекрасную, но уже далеко не молодую Арому Верти.
– Или не будет коронации? – задала второй вопрос Лава. – Ведь может править и королева? Фалко и так… герцог.
– Нет уже великого Ардууса, – подал голос Литус. – Какой уж он теперь герцог? Ты пей горячее. Надо прогреть нутро, только не хватало еще заболеть.
– Да, – пробормотал Джокус. – Великого Ардууса уже нет. Думаю, это всем ясно. И не потому, что нет короля Пуруса. Кажется, сама затея была неудачной. Может быть, конечно, и ни одного атерского королевства не останется, но уж во всяком случае ясность нас не покинет. Вот он враг, вот друг, вот наш дом.
– А оттуда, куда ты отправляешься, ты сможешь разглядеть свой дом? – спросила Лава.
Джокус, который поднес свою чашу к губам, замер, потом уже привычно улыбнулся, подмигнул Лаве:
– Твоего дома тоже отсюда не видно. Конечно, ты не по своей воле его покинула, так, может быть, и я не по своей воле покидаю Фиденту? Или ты думаешь, что я пытаюсь найти местечко попрохладнее перед большим пламенем?
– Нигде не будет прохладного местечка, – сказал Литус.
– Я не хотела тебя обидеть, – пожала плечами Лава. – Не обижай и ты меня, предполагая за меня, что я могла подумать. Мне действительно интересно. Сразу хочу сказать, что и того, будто королева Арома решила сберечь свои золотые слитки, положив их в разные места, я тоже не думаю.
– Да уж, – тряхнул черными кудрями Джокус. – Слитки мы еще те… Вот Фалко вывел с Фелисом двадцать тысяч воинов из Ардууса, а корит себя, что не вывел всех. А из этих двадцати тысяч три четверти фидентцы. Знаешь, почему он не вывел остальных?
– Они не пошли, – прошептала Лава. – Туррис говорила с некоторыми из тех, что проходили мимо шатра. Она сказала, что они не пошли, а заставлять их было нельзя. Могли пропасть все.
– Не совсем так, – снова мотнул головой Джокус и даже прикрыл глаза ладонью. – Они не слышали слов Фалко. Они были околдованы Пурусом или кем-то из его слуг. С Фалко вернулись только самые стойкие. Мы пытались разобраться, у каждого или были хорошие амулеты, подаренные их невестами, матерями, или татуировки с именем Энки, или врожденная неуступчивость к магии.
– И ты боишься подобного? – спросила Лава.
– Я боюсь всего, – признался Джокус. – Как, впрочем, и каждый человек. Как ты, как Литус. Как Фалко, кстати. Но мой страх лишь живет во мне, он ни на что не влияет. Разве только добавляет мне осторожности и выдержки. Я отправляюсь в Эбаббар не от страха. Я никогда не был в Бараггале, а королем Фиденты может стать только паломник.
– Подожди, – не поняла Лава. – Но в Фиденте есть король! Ну, или почти король. Фалко. И королева еще жива, храни ее Энки.
– Жива, – согласился Джокус. – Но если эта война сотрет в пыль и королеву, и Фалко, должен быть кто-то, кто займет трон. И он должен быть паломником. Если война сотрет в пыль и меня, и останется кто-то из моих сестер, значит, и они должны будут посетить Бараггал.
– Но в других королевствах нет такого правила, – покосилась на Литуса Лава. – Я, во всяком случае, не слышала о таком…
– Это таинство, – прошептал Литус.
– Таинство, – кивнул Джокус. – Семь лет уже как не было ни одной коронации. Ты бы и не узнала об этом. Но теперь все иначе. И поэтому, кстати, я иду один.
– Как ты доберешься до Бараггала? – спросил Литус.
– Доберусь до Эбаббара, а там посмотрим, – улыбнулся Джокус. – Обвязавшись сухой берестой, в костер не полезу. У меня письмо к твоему брату, Сигнуму. Мать просит, чтобы он помог мне. Не того, чтобы он отправил со мной в Бараггал отряд, а чтобы дал мне службу до тех пор, пока война приблизит меня к святому холму. Не волнуйся, я помню, что ты не хотел бы, чтобы он знал о тебе. Правда, я не понимаю, почему. Все-таки он твой брат, пусть и двоюродный. Впрочем, это не мое дело. Понятно, что о Лаве мне тоже лучше не болтать. Вопрос в другом, если Син не ошибался, то сегодня здесь будет Тела? Та самая Тела, с которой, кажется, и начались все беды, навалившиеся на Анкиду. Ты не думаешь, что она расскажет Сигнуму о тебе?
Лава замерла, потом посмотрела на Литуса. Тот сидел, прикрыв глаза, перебирая пальцами так, что украшенная атерским узором чаша словно плыла у него в руках.
– Я не боюсь Сигнума, – наконец сказал Литус. – Но не хочу никаких встреч, потому что меня боится он. Или уж во всяком случае – не любит. Зачем расстраивать герцога? Пусть несет доверенный ему груз с честью. К тому же война только разгорается, зачем судиться друг с другом, если рассудить может и она?
