Антон Орлов - Западня для ведьмы
Он захватил увесистый кошель, потом распорядился закладывать экипаж, но Зинта остановила:
– До храма пойдем пешком, так полагается.
На улице он болезненно щурился. Бледный до прозелени, лицо разбито. Похоже, никто его в таком виде не узнавал, а что волосы крашеные – он не единственный разгуливает по Аленде с такой шевелюрой, у молодых аристократов это нынче модно, причем мода эта с него же и началась.
Перед воротами лекарка велела:
– Разувайся, войдешь во двор босиком. А ботинки оставь снаружи, пусть они достанутся какому-нибудь несчастному, который нуждается в них больше, чем ты. Это еще одно правило для тех, кто пришел повиниться.
– Что же ты сразу не предупредила?
– Потому что нельзя. Ты бы надел что похуже, а так поступать не годится.
Он расшнуровал и скинул иномирскую обувь из черной с зеленовато-фиолетовым отливом кожи и чешуйчатым рисунком. Зинта взяла его за руку, они вместе миновали внешние и внутренние храмовые ворота.
Между тем проходивший мимо парень, одетый добротно и франтовато – не иначе, приказчик из богатого магазина, – замедлил шаги, стрельнул глазами направо и налево, а потом подхватил с тротуара находку и кинулся бежать, неуклюже мотаясь из стороны в сторону, однако с изрядной прытью.
– Видимо, этот несчастный нуждается в моих ботинках больше, чем я, – заметил Эдмар ядовито.
– Не сожалей о суетном, придя на поклон к Милосердной, – строго одернула Зинта, после чего стремглав выскочила на улицу и крикнула вслед: – Эй, ты унес покаянные ботинки, поэтому отдай взамен свою обувь неимущему!
Везучий молодой приказчик, не сбавляя скорости, скрылся за углом.
– Наверное, это хорошая примета… – пробормотала лекарка с надеждой и, вернувшись к Эдмару, который опять мучительно скривился и сжал виски, позвала: – Идем. В ту комнату, где отдают себя на суд Милосердной, ты должен вползти на коленях. Тоже так полагается.
– Что ж, перед прелестной дамой не зазорно преклонить колени, а я не сомневаюсь в том, что твоя госпожа прелестна.
Выполнив это требование безукоризненно, даже с некоторой долей элегантности, он по знаку Зинты остановился в центре помещения с мозаичным узором на полу и покаянно опустил голову. Собралось несколько жрецов и жриц в бело-зеленых одеяниях.
– Эдмар Тейзург пришел повиниться перед Тавше в немилосердном поступке, а я, Зинта Граско, прошу за него о снисхождении, – произнесла лекарка трижды, громко и отчетливо, немного волнуясь, а потом шепнула: – Теперь говори сам, Тавше тебя услышит.
– Милосердная Госпожа, тебе известно о том, что я сделал, – голос Эдмара звучал почтительно, однако без самоуничижения, с оттенком достоинства. – Свою суть не отринешь, поэтому не буду притворяться, будто я безмерно опечален этим поступком, но я готов его искупить. Во имя твое я построю в Ляране большую лечебницу и найму хороших лекарей. Там никому не будет отказа, и те, кому нечем заплатить, получат там во имя твое такую же помощь, как платежеспособные больные. Все деньги до последнего гроша и прочие пожертвования от тех пациентов, которые не стеснены в средствах, пойдут исключительно на нужды лечебницы. Если кто-то приведет, принесет или привезет больное либо раненое животное, последнему тоже будет оказана необходимая помощь. Подобные лечебницы за счет государства есть в том мире, из которого я пришел, появится такая и в моем княжестве, во славу твою. Примешь ли ты мою виру, Милосердная?
– Тавше, и я за него прошу! – Зинта опустилась на колени рядом с Эдмаром. – Что с ним поделаешь, если он такой, как есть, но то, что он предложил насчет лечебницы, для многих будет хорошо!
И чуть слышно шепнула:
– Подожди, сейчас мы узнаем решение Госпожи.
Один из жрецов поставил перед ней бронзовую чашу с табликами – овальными деревянными пластинками для храмового гадания. Зажмурившись, Зинта погрузила туда руку. Дальнейшая судьба Эдмара зависит от того, что она вытянет. Если Прощение – значит, Тавше принимает виру, и вопрос улажен. Если Отвержение – Тейзурга немедля выдворят из храма, и в дальнейшем на милость Тавше он может не рассчитывать, да и Зинте заказано будет с ним общаться. Если Услужение – он должен пойти в рабство до тех пор, пока Тавше не решит, что с него довольно: того, кому достался этот таблик, обычно определяют в какую-нибудь лечебницу для самой грязной работы. Если Предупреждение – значит, обещанного недостаточно, чтобы загладить вину, понадобится что-то еще. Виновный может и не подчиниться, но тогда его постигнет гнев Тавше.
Лекарка перебирала таблики, молясь о том, чтобы это оказалось Прощение или, на худой конец, Предупреждение, и никак не решалась сделать выбор. Вдруг одна из маленьких деревяшек будто бы толкнулась в пальцы – да и на ощупь она была теплее, чем другие… Сама Тавше вмешалась, чтобы объявить свою волю.
Зинта вытащила табличку и, не открывая глаз, показала на ладони Эдмару:
– Это ответ Милосердной Госпожи, – от волнения ее голос дрогнул. – Посмотри, что за символ там нарисован.
Лишь бы не перекошенный черный крест – знак Отвержения, все остальное поправимо.
– Цветок с лучиками.
– Что?!! – она изумленно распахнула глаза.
– Это плохо? – настороженно уточнил маг.
– Наоборот, очень хорошо! Ох, Эдмар, это же Благодарность!
– За лечебницу? Стало быть, я прощен?
– За то, что ты сделал. Получается, твой поступок угоден Милосердной, и то зловредное существо тебе наврало, когда угрожало ее гневом. Наверное, ты положил конец какому-то злу. Будь ты доброжителем, мы с тобой вытянули бы Благословение, но Тавше не может благословить такого, как ты, поэтому она тебя просто благодарит. Сохрани это как талисман.
Эдмар взял у нее с ладони маленькую пластинку светлого дерева, с семилепестковым цветком, окруженным лучами: выдавленный контур заполнен позолотой. В следующий момент лицо, сведенное гримасой, разгладилось, он широко улыбнулся и отвесил поклон:
– Милосердная Госпожа, я тебе тоже безмерно благодарен!
Похмелье отпустило, поняла Зинта. Ему уже не больно, потому что его исцелила сама Тавше – если речь идет о магобое, сделать это под силу только богине. Следы побоев остались, но он и сам от них избавится.
Жрецы улыбались, искренне радуясь за того, кто удостоился Благодарности. Принесли некрепкого виноградного вина из храмовых запасов, и все понемногу выпили. Для Эдмара нашли пару сандалий, чтобы не босиком ему домой возвращаться.
– А как теперь насчет лечебницы? – спросила Зинта с некоторым беспокойством, когда вышли на улицу.
– Устрою, пусть будет. Нехорошо обманывать прекрасную даму. К тому же быть законченным зложителем скучновато, уж лучше я буду неоднозначной личностью – эта роль интересней, правда?
– Ну вот как можно этак рассуждать? – с досадой вздохнула лекарка. – Ты же так никогда не станешь просветленным доброжителем!
– Брр, хвала богам, что не стану. Может, завернем сейчас к Суно, исцелим его с помощью Благодарности?
– Не поможет, – грустно возразила Зинта. – Это ведь только для тебя. Интересно, кого же ты прибил и не этому ли радовались минувшей ночью Милосердная, Неотступная и Хитроумный…
– А как думаешь, кого?
Он смотрел на нее, чуть сощурив один глаз, с такой ухмылкой, точно уже обо всем догадался, а может, и с самого начала догадывался, и затеял этот покаянный поход в храм на всякий случай, чтобы подстраховаться, а то и ради эффектного спектакля – с него станется.
Сложив в уме один плюс один, Зинта серьезно заметила:
– Я думаю, не больно-то тебе и нравились те ботинки… Ладно, посмотрим, что будет дальше. Если что-то переменится, мы об этом скоро узнаем.
Он одобрительно усмехнулся и подмигнул ей, а после добавил:
– Забавно, что я бы не сбежал в Хиалу, если б не Дирвен. Я и вправду был до безобразия пьян, спасибо дорогому коллеге Зибелдону, мои мысли текли по изысканному и причудливому руслу – ты, наверное, видела черничный пирог, это была моя идея… Вот я и решил, что с нашим первым амулетчиком на самом деле приключилась этакая чудовищная оказия.
– Да уж… – лекарка фыркнула. – Надо ж было до такой небывальщины додуматься!
На следующем перекрестке она попрощалась с Эдмаром, который даже в поношенных сандалиях выглядел истинным аристократом, и поспешила в резиденцию Ложи. Дирвен кидал ножи в мишень на площадке для тренировок. Кого другого к нему не допустили бы, но для лекарки под дланью Тавше почти везде открыты двери.
– Послушай, что ты вчера нес под камзолом? – спросила Зинта, отозвав его в сторонку и понизив голос до шепота. – Я никому не скажу, честное слово.
– Это была дурацкая тыква. Все знают, что тыква, это не засекречено, хотя учитель Сухредлон сказал никому ее не показывать, – амулетчик пренебрежительно фыркнул. – Послали бы какого-нибудь мага на побегушках, а тут я мимо шел, достопочтенный Робелдон увидел меня и велел за ней сходить. Она из жареного семечка выросла, и когда достопочтенный Зибелдон выздоровеет, ее отдадут ему для исследований.
