Сергей Дорош - Схимники. Четвертое поколение
Я встал и подошел к лежащему поодаль камню. Огромный серый валун, внизу обросший мхом, покоился здесь уже тысячи лет. Может быть, раньше он был частью крепостной стены. Но время стерло правильность форм и следы резца. Я закрыл глаза, прикасаясь к нему, почувствовал едва заметную внутреннюю вибрацию. Это заняло недолгие мгновения. Низкий протяжный звук, исторгнутый мною, нарушил тишину ночи. И валун брызнул во все стороны дождем обломков.
– Это очень просто. Гораздо проще «вопля гнева», – пояснил я. – Хорошо, что до этого не додумалась Ведьма. Ее ученики, искушенные в управлении чувствами людей при помощи звуков, точно так же могли бы обрушить часть крепостной стены Золотого Моста, теми же звуками. Плоть или камень – схимнику все едино. Это – чудо?
– Это – лицемерие, – ответил Зануда. Я видел, что эта демонстрация впечатлила его, но ученик мой стоял на своем. – Разве стоит с него начинать новый этап жизни людей? Когда-то все твои способности были для меня чудом. Но теперь я знаю, как ты это делаешь.
– И что изменилось? Думаю, для способного творить чудеса все они – обыденность. А для обычных людей – нечто невиданное.
– Но ты ведь не веришь! Твои способности – не от высших существ!
– Разве? Вот я вижу за поясом Самоты пистоль. И знаю, что его кто-то создал. В спусковом механизме, в отполированном стволе, в каждом изгибе резьбы на рукояти, во всем – он, этот создатель. А кто лучше схимников знает, насколько сложно человеческое тело? Во много раз сложнее пистоля или мушкета. Значит, и у него был создатель, у каждой травинки, каждой букашки. Я не верю в это, я знаю. И этот Создатель дал нам множество способностей. Тем же пистолем можно орехи колоть или гвозди заколачивать, а можно раскрыть истинное предназначение оружия. И то, что я развил в себе, изначально было Создателем заложено. Разве это – не свидетельство его величия?
– Ты не веришь – ты знаешь, сам же сказал. Разве можешь требовать от других простой веры?
– Не могу и не буду. Вера и знания должны быть едины, как голова и сердце. Холодный рассудок не должен противоречить душевным порывам, а вера – знаниям. Они дополняют и поддерживают друг друга. Веру легко перебить другой верой. Но когда она опирается на знания, нет твердыни прочнее. И сами мы должны умножать знания о мире, в котором живем. И, познавая его, глубже понимать того, кто все это сотворил.
– Ну это все… – Зануда замялся. – Непонятно. Непривычно.
– Вера не должна превращаться в нечто незыблемое, как и знания. Нельзя знать всего. Открывая что-то новое, мы должны не отмахиваться от этого, а вписывать в существующую картину. Такой я вижу новую веру.
Я ушел прочь от костра. Открывшееся только что понимание требовало осмысления в тишине. То, что я рассказал ученикам, – лишь верхушка, отрывочные мысли. Для того чтобы осознать то, что, по моему мнению, являлось замыслом Схимника, нужно очень много времени, размышлений и разговоров, ошибок, куда же без них. Но теперь, по крайней мере, я знал, для чего существую. Теперь у меня было нечто большее, чем сухой набор способностей схимника. Как тело оживает, лишь обретая душу, так и схима может ожить, лишь обретя цель.
Утром я поделился своими мыслями с братьями, но понимания у них не встретил. Когда я нашел их, они фехтовали на палках. Взять клинки в руки пока не решались. Но в их глазах уже сияла решимость идти до конца. Братья перешли черту, перед которой я все еще нерешительно топтался. И в бою они не остановятся перед тем, чтобы вынуть мечи из ножен.
– Бред все это! – отрубил Мятежник. – Не о том думаешь, брат. Нам сейчас главное – убийцу скрутить.
– Убийцы появляются и уходят, а схима остается, – возразил я. – Разве не важнее разобраться, для чего мы? Тогда будет уверенность в том, что защищаем не только свою жизнь, а нечто большее.
– Нахватался от Атамана ерунды про боевой дух, – проворчал Мечтатель. – Эти идеалы хороши в отвлеченных беседах. А в бою нужнее крепость рук и скорость ударов.
– Тебя ли я слышу, брат? Ты, проповедник идеалов, сейчас отрицаешь их значение? Что с тобой?
– Не знаю, может быть, я повзрослел.
– Видно, не стать книгочею воином, – с досадой произнес Мятежник. – Сколько тебя знаю, вечно, когда надобно обсуждать детали грядущего боя, ты заводишь разговоры о постороннем.
– То есть вы даже слушать не будете? – нахмурился я.
– Да что там слушать? Прибежал вчера Недотрога с горящими глазами. Полночи толковал, что знает, как скрепить Империю навсегда. И не только скрепить, а и другие народы в нее привлечь. Словом, из всего этого выходит, что снова кто-то отберет у простых людей право принимать решения. Чем твоя вера лучше песен Ведьмы?
– Песни влияли на людей напрямую. Они не позволяли даже помыслить по-другому. А новый порядок дает возможность выбора.
– Хорош выбор, ничего не скажешь. Хочешь – верь, не хочешь – расстреляем.
– Да не в вере дело, а в правилах, которые она установит. Ты ведь не сомневаешься, что взявший меч может от меча и погибнуть, а залезший в чужой карман – очутиться за решеткой? Почему же не возмущаешься этому ограничению выбора? Ведь он многих сдерживает от воровства и разбоя.
– Ну так это – законы жизни.
– А кто тебе сказал, что нет других законов? Например, относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе. Я ведь не говорю, что каждого нарушителя моральных правил нужно убивать. Достаточно будет людского презрения, отказа иметь с этим человеком что-то общее.
– Да не выйдет ничего из этого, – махнул рукой Мятежник.
– Это нереально, – поддержал его Мечтатель.
– Почему?
– К примеру, войны. На них сложно относиться к врагу так, как хотел бы, чтобы к тебе относились. Никто не хочет быть убитым. Это лишь в былинах да сказаниях герои настолько благородны, что готовы скорее пожертвовать жизнью, чем нарушить какие-то выдуманные правила. В жизни война – это другое. Мне ли не знать. Это кровь и боль. Это – горящие города. Защитники никогда не хотят уступать, каждый дом превращают в укрепление. Нападающие выкуривают их оттуда, как могут, в том числе и огнем. А когда из дыма пожарищ на тебя выскакивает человек, ты разряжаешь в него арбалет или бьешь мечом. И уже потом смотришь, кто это – вражий ратник или мать с ребенком. По-другому нельзя. По-другому погибнешь.
– Но в чем корень войн? Думаешь, они нужны простому народу? – возразил я. – Причина им – алчность и спесь правителей. Убери эти побуждения…
– Ничто не изменится! Среди людей были, есть и будут те, кто считает войну единственно достойным занятием. Антов возьми или иверов. У них каждый мужчина – воин. Да и чубы те же. Думаешь, они исчезнут просто оттого, что ты возродишь забытые верования?
– Согласен. И больше скажу, всегда будут среди людей отщепенцы, те, кто жнет там, где не сеяли, выходит на большую дорогу. Вот с ними и станут бороться те самые прирожденные воины. Ведь их на самом деле мало. Большинство предпочтет мирный труд. Я ведь вам про другое толкую. Про то, что совершивший преступление должен быть наказан независимо от того, сколько у него денег и власти. А для этого само мировоззрение людей должно измениться. Да, будут войны, будут случайные жертвы. Но если ратники отвернутся от своего собрата по оружию, проявившего излишнюю жестокость, такие исчезнут сами собой. Потому что один на войне не выживает. Если у купца, дерущего с покупателей по три шкуры, откажутся брать товары, он разорится или вынужден будет установить справедливую цену.
– Это прекрасная картина, – кивнул Мятежник. – Настолько же прекрасная, насколько невозможная. Такого никогда не было и не будет.
– Много чего раньше не было! Проще сказать, что ничего не выйдет, чем попытаться что-то изменить. Но допустим, что ты прав и попытка сотворить подобное общество – пустая трата времени. Предложи другую цель, которой могло бы послужить наше учение.
– Искатель, брат, давай разберемся с убийцей, а потом сядем и неспешно поговорим. Может, чего и найдем.
– Не найдем! Искали уже. Нам нужна Ведьма. Я расскажу ей все, что узнал о прежних верованиях, о том, почему они пали. В ее таланте создавать из разрозненных фактов целостную картину, думаю, никто не сомневается?
Братья переглянулись. Мне не понравилось их замешательство. Император тихо произнес:
– Давай пока не будем впутывать сестру в это.
– Если хочешь, давай посмотрим на твою идею еще раз. – Мятежник развел руками. – Значит, мы должны стать этими, как их, святовиками… святошниками…
– Священниками, – поправил я. – Ты-то должен еще это слово помнить.
– Мой отец переписчиком не был, – возразил он. – Как мы можем учить вере других, если не верим сами?
– Не мы. – Я покачал головой. – Схимник создал наше учение со вполне определенными рамками. Этапы жизни, через которые мы проходим, очень важны. И не только для нас, но и для учеников.
