Сергей Дорош - Схимники. Четвертое поколение
Подбежал какой-то подросток, взял у Самоты повод коня. Юноши постарше приняли у Гордеца, Кислоты и Малышки их сумки. Бескен направился к одной из хижин – видимо, к своему жилищу, – опираясь на клюку. Самота пошел рядом с ним. Навстречу путникам выскочила целая свора кудлатых собак, огласивших горы оглушительным лаем. Их внимание прежде всего привлекли антские псы. Те сбились плотнее, оскалили клыки, и четвероногие помощники иверских пастухов попятились. Гордеца, по всей видимости, эта стычка совсем не смущала. Он не сомневался в способности лохматых родичей дать отпор кому угодно. Горцы и сами это поняли, потому отозвали своих собак.
– Почтенный, мы очень спешим, – заметил Самота. – Думали взять у вас коней и немного запастись провизией.
– Ай, зачем спешишь? – ответил старик. – Обидеть меня хочешь? Зачем ведешь разговоры о делах на пустой желудок? Мой сын, как увидел спасителя своего, сразу примчался в аул. Я велел зарезать самого упитанного барашка. Вино пить будем, шашлык есть будем, песни петь будем. Хороший гость – радость для хозяина. Дам тебе коней, дам тебе пищи в дорогу. Но все завтра. Сегодня вы все – мои гости.
Кислота, услышав это, тяжело вздохнул. Он слышал о болоте горского гостеприимства. Самых дорогих гостей не отпускали долго. А Самота к тому же спас сына главы селения от чего-то там.
– Время не ждет, – напомнил он чубу еле слышно. – Попируем седмицу – след простынет.
– Знаю, – ответил тот. – Завтра вырвемся. А сегодня никак нельзя. Большая обида для хозяев.
– Кого ты тут спасти умудрился?
– Младшего сына Бескена. На него в горах барс напал. Порвал хорошо. Я пристрелил зверя, перевязал раны юноши, принес в аул. После этого старик и назвал меня своим сыном.
Гостеприимные иверы выставили на улицу длинные столы. Сакля Бескена располагалась аж на третьем ярусе. Двором служила крыша нижнего жилища. А судя по тому, сколько собралось гостей, под нож пошел далеко не один барашек. Малышка оказалась единственной женщиной за столом, отчего почувствовала себя неудобно. Горянки лишь прислуживали. Но что удивительно, туда, где жарился на углях шашлык, их даже не подпускали. Там распоряжался седоватый ивер. Звали его Урызмаг. Обращались к нему все почтительно, и из обрывков фраз княжна поняла, что он является в ауле чем-то вроде признанного мастера по шашлыкам. Переговаривались горцы на своем наречии, которое включало очень мало венедских слов. Но из уважения к гостям старались больше говорить на привычном последним языке. Хотя, как заметила девушка, сидевший слева от нее Самота великолепно понимал иверский.
Место справа занял Гордец. Его псы тут же расположились под столом, выгнав оттуда местных собак. Те так и не решились вступить в битву с пришлыми гигантами, скалились, рычали, но отползали, поджав хвосты.
– Чуют, не по зубам им мои племяннички, – усмехнулся ант. – Еще бы, в детстве они учат нас, зато когда псеглавец убивает своего урода, уже он обучает собачью родню боевым ухваткам. А моим случалось один на один против имперских дружинников выходить.
Вместо чаш здесь использовали вместительные роги, отполированные, украшенные золотой и серебряной насечкой. Местное молодое вино обладало необычным терпким вкусом, казалось слабеньким, но Самота шепнул девушке:
– Осторожнее, иверское вино – коварно. Кажется, пьешь-пьешь – и ни в одном глазу. А потом пробуешь встать – а ноги-то и не слушаются.
Распитие вина тоже представляло собой весьма странное действо. Встал могучий чернобородый горец с круглыми глазами навыкате и горбатым носом, похожим на клюв хищной птицы. Все называли его тамадой. Вместо привычных кратких здравиц он начал длинную и витиеватую речь, иногда переходя с родного языка на венедский. Малышка вскоре потерялась в хитросплетениях его красноречия. То, что вещал тамада, походило одновременно на привычную здравицу, на детскую сказку, древнюю легенду, а иногда и песню. Так что когда он закончил под одобрительные крики, Малышка так и не поняла, за что они пьют.
Вино согрело, но ненадолго. И хоть теплый плащ немного грел, одежда на девушке была самая что ни на есть легкая, рассчитанная на жаркую погоду Золотого Моста. Заметив это, Бескен, сидевший во главе стола, подал знак кому-то, и вскоре на плечи Малышке накинули бурку.
– Возьми, красавица, в подарок, – улыбнулся старик. – Горы наши коварны, нельзя в путь без доброй бурки выезжать.
Если при въезде в аул горцы показались Малышке угрюмыми и замкнутыми, то сейчас они предстали в другом свете. Может, вино развязало языки, а может, выпив вместе с гостями, их перестали считать чужими и сбросили маски холодной невозмутимости, только уже после третьего тоста, как здесь называли речь тамады, за столом начались шумные разговоры.
Лики каменных изваяний вдруг оказались живыми человеческими лицами, полными самых разнообразных эмоций. Прерывались разговоры, лишь когда тамада произносил очередной тост. Иногда с его разрешения слово брал кто-то другой. Если тост нравился, гости сопровождали его приветственными криками. Малышка поняла, что здесь это – целое искусство. И тех, кто не очень силен в нем был, не стыдили. Всем надо с чего-то начинать.
Самота меж тем разговаривал с Бескеном. Старый аксакал сам перешел на венедский. Понимал, что хоть и владеет иверским наречием его названый сын, но легче ему общаться на привычном языке. Сперва обсудили родню. Оказалось, у старика семеро сыновей, четверо из которых подались в Золотой Мост, двое погибли, а последний, младший Ломини, сейчас верховодил юношами аула. Сам он сидел напротив своего спасителя, по левую руку от отца, статный черноусый мужчина с трехдневной щетиной на подбородке, бровями, сросшимися на переносице. На плечи его вместо бурки была наброшена шкура барса. Как поняла Малышка, того самого.
То, что она ухватила из дальнейших разговоров, показалось весьма странным. Внуков у Бескена насчитывалось несколько десятков. А вчера старший из правнуков, Артар, взял жизнь своего первого врага. И пусть убитый им хунну был тяжело изранен, все-таки посреди ночи через глубокое ущелье при сильном боковом ветре уложить пулю точно в затылок, когда остальные промазали, – немалый подвиг. Малышка уже видела ружья горцев. Чуть короче чубовских, но калибр больше. Пуля в затылок должна была разворотить череп, как гнилую тыкву.
– Чужаки в последние дни так и рвутся в наши горы, – посетовал старик. – И что им надо?
– А сколько их прошло? – насторожился Самота. – Мы как раз и идем по следу одного венеда. Не могли ваши доблестные джигиты его видеть?
– Не волнуйся, сын мой, мы не убивали венедов в последние дни.
– Если бы вы попытались его убить, я бы скорее беспокоился о ваших воинах. Жизни их, конечно, ничто не грозило, а вот гордость пострадала бы.
– Неужели так страшен тот чужак, что лучший ученик молодого Атамана говорит о нем столь почтительно? – удивился Бескен.
– Он брат Атамана, старший, – веско заявил Самота.
Старик закатил глаза, прищелкнул языком и со значением посмотрел на сына. Тот покраснел и потупился. А Малышка отметила про себя, что Бескен назвал Атамана молодым. Сколько же лет ему самому? На первый взгляд – не больше шестидесяти. Но младший сын – ровесник Самоты, при этом правнук – уже мужчина. Что-то странное было во всем этом.
– Ломини предлагал снарядить погоню за чужаком, – пояснил чубу аксакал замешательство его названого брата. – Но я запретил. Почтение к моим сединам не позволило Ломини перечить, но я видел, он остался недоволен. Горяч слишком.
– Почтенный, ты сказал, что чужаков было несколько, – вмешался в разговор Кислота, сидевший напротив Малышки. – Не мог бы ты рассказать о них подробнее?
Сказалась привычка бывшего главы тайного приказа получать всю информацию. В это время очередной из гостей начал произносить тост. Все замолчали, внимательно слушая. Бескен одобрительно кивнул. Слова гостя понравились ему, он осушил рог вина, вытер усы и лишь после этого заговорил:
– Первый пришел дня два или три назад. Наши дозорные не заметили его, он прокрался подобно ночному ветру, хоть дело и было днем, но собаки подняли лай. Пятеро джигитов устремились по его следу, но чужак двигался очень быстро. Верховые не смогли его догнать, хотя в одном месте след его отпечатался достаточно четко и все поняли, что шел он пешком.
– Наверно, Император, – шепнул златомостец.
– До нас доходили слухи об Императоре венедов, могучем воине, объединившем их народ, но мы не думали, что он забредет в наши горы, да еще и один, без дружинников.
– Император – тоже брат Атамана, – пояснил Самота.
– Тогда нашим джигитам нечего стыдиться.
– Наоборот, то, что они умудрились взять его след и преследовать какое-то время, говорит об их мастерстве следопытов.
– Еще один появился следом за первым, но его перехватил третий на границах наших владений. День тот был пасмурным и дождливым. Горы задержали ненастье, шедшее с моря, но некоторые тучи все же прокрались. Ломини со своими людьми наблюдали за их поединком.
