Ксения Медведевич - Ястреб халифа
И вот теперь их разделяла лишь тонкая прозрачная ткань.
Глубоко вздохнув, Айша взяла себя в руки и подняла занавес.
Дотронуться до плеча Тарега оказалось сложнее, чем она предполагала. Ее ладонь долго дрожала в пяди от роскошного золотого шитья парадной накидки. Внезапно передумав, Айша легонько провела костяшками пальцев по мертвенно-бледной щеке.
Тарег шевельнул ушами – и благодарно потерся о ее ладонь. Прямо как большой кот, горько подумала она.
– Мне иногда кажется, что вас двое, – печально прошептала Айша. – И тот, что приходит ко мне, – настоящий ты.
– Я не хотел засыпать, не дотронувшись до твоей руки, – тихо-тихо ответил он. – Мне кажется, что в этот раз я усну надолго…
Айша снова погладила прозрачную мраморную щеку – думая о предстоящей встрече, она представляла себя плачущей, но теперь слезы почему-то не набегали.
Вдруг он перехватил ее ладонь невидимым и немыслимо быстрым движением:
– Поклянись, что, пока я буду спать, вы ничего со мной не сделаете.
– Ты что?! – Айша обиженно выдернула руку из покорно ослабевших пальцев. – Как ты… да как ты мог такое подумать?..
В ответ он лишь дернул плечом. Обернулся, уставившись все тем же слепым распахнутым взглядом во внутренние комнаты. И позвал:
– Зариф?..
Тут же сообразил, что ошибся, и отмахнулся рукой – словно отсылая прочь призрак. Подбежала хрупкая девушка в сером траурном хиджабе:
– Да, господин?..
И подхватила Тарега под локоть, помогая подняться. Так и есть, идет в спальню. Сейчас ляжет и уснет…
– Я клянусь, – печально сказала Айша ему в спину.
– Благодарю, – сухо отозвались в ответ.
Даже не обернулся.
Когда невольница вернулась из внутренних комнат, она застала Айшу плачущей. Засуетившись, девушка хотела было кликнуть кого-то на помощь, но великая госпожа жестом остановила ее – что ж, посморкаться в платок она могла и сама. Вытерев насухо глаза и промокнув щеки, Айша жалобно вздохнула. Ей очень, очень не хватало Сальмы. Она сделала все, что могла, для вдовы Саида аль-Амина, Афры, – та как раз разродилась мальчиком. Но это не утишило ее горя. Сальма лежала в высоком кургане в долине Сагнаверчая, и никто, никто не мог заменить ее.
– Как тебя зовут? – обратилась Айша к застывшей в земном поклоне девушке.
Та робко подняла голову:
– Дана, о госпожа.
– По кому ты носишь траур, Дана?
Та замялась.
– Я знаю, что твой господин знал все о тебе и о твоем возлюбленном, – печально отмахнулась Айша.
– По Самухе, – горько уронила девушка – и разревелась.
Пару раз всхлипнув, Айша не сдержалась и заплакала снова.
Всласть наревевшись, обе принялись утираться рукавами и платками. Высморкавшись и осушив глаза, Айша решилась:
– Дана, скажи мне честно… одну вещь.
– Да, госпожа?.. – вздохнула девушка.
– То, что рассказывают… про три холма… это правда?..
– Какие три холма? – неподдельно удивилась невольница.
– Из голов, – мрачно сказала Айша. – Один холм из мужских, второй из женских, а третий из детских. Под Нишапуром.
Дана так широко раскрыла глаза и разинула рот, что Айше ничего не оставалось, кроме как облегченно вздохнуть:
– Ффу-уух…
– Это кто ж такую напраслину на сейида возводит? – сердито нахмурилась девушка.
Айша снова вздохнула, на этот раз печально. Напраслину возводили все кому не лень. А расспрошенные люди барида почему-то отказывались и опровергать слухи, и подтверждать их – мол, ужасающее бедствие случилось, и все тут. А сколько людей в городе погибло – то и сосчитать невозможно.
– А что во дворце, в Шадяхе, он всех до последнего младенца перебить велел – правда или нет?
Дана снова укоризненно покачала головой:
– Сейид, о великая госпожа, ничего не приказывал в те дни. Река разлилась, и могилы наших оказались на острове. На том-то острове господин и сидел день и ночь. А джунгары к нему переправлялись. А когда спросили, что с городом делать, сейид лишь отмахнулся – делайте, сказал, что хотите… Ну они и сделали, конечно, – джунгары, что с них взять… Только город, если хотите знать, как стоял, так и остался стоять – ну обрушилось там кое-что, дома на берегах посмывало, – но там же, говорят, мильон человек живет, что ему будет, Нишапуру этому!.. Другое дело, что перепугались они все крепко и против наших не сдюжили, это да…
– Фф-фуухх… – снова отдулась Айша – и вознесла про себя молитву Всевышнему.
А потом мысленно извинилась перед тем, кто сейчас крепко спал в одной из спален обширного пустого дворца. Прости, о Тарег, думала она. Я виновата перед тобой. Но я больше тебя не предам, хабиби, – никогда. Клянусь Всевышним, о хабиби. Никогда не предам.
8. Невидимка
Из рассказов о славных деяниях и хроник:
Государям надлежит блюсти Божье благоволение, да возвеличится Его достоинство, а благоволение Всевышнего, да восславится Его имя – в милостях, оказываемых людям, и достаточной справедливости, распростираемой среди них. Когда молитвы народа – во благо государя, когда государство – крепко, со дня на день увеличивается, тому царю благоприятствует счастье и судьба, он приобретает в сем мире доброе имя, а в том – спасение. И спрос с него легче. Ведь сказано: царство существует и при неверии, но не существует при насилии.
Вот хадис. В предании от посланника – мир над ним! – приведено: на Страшном суде у тех, кто имел власть над народом, руки будут связаны на шее; если был справедлив, правосудие развяжет его руки и он отправится в рай; если был несправедлив – со связанными руками бросят в ад.
Еще рассказ. Говорят, что Амир сын Умара – да будет над ними обоими Божье благословение! – спросил у своего отца, уходившего из этого мира: «Когда я увижу тебя, отец?» Сказал: «На том свете». Сказал: «Хочу скорее». Сказал: «В первую, во вторую или в третью ночь увидишь меня во сне». Прошло двенадцать лет, и он его не видел во сне. Через двенадцать лет он увидел его во сне и сказал: «О отец! Не говорил ли ты, что я увижу тебя через три ночи?» Сказал: «Я был занят. В окрестностях столицы разрушился мост; мои смотрители не обратили внимания на это; у одного барана нога провалилась в дыру и сломалась – до сего времени я держал за это ответ».
Теперь о делах правления госпожи Умм Фахр ад-Даула.
Ибн Хальдун пишет, что ее приказом и на ее средства в столице прорыли канал Ахваз и заложили дома по обеим сторонам канала. Также ее стараниями в каждом квартале столицы построены были водосборы и устроены бани. Ситт-Айша щедро жертвовала на Дом Мудрости и покровительствовала ученым.
Госпожа Умм Фахр покровительствовала делам справедливости и пресекала беззакония.
Известен рассказ ибн Арабшаха о возвышении и гибели вазира хараджа в годы царствования Ситт-Айши. Госпожа склонила слух к жалобам людей и повелела повесить вазира на базарной площади на перекладине высотой в двадцать локтей. Так каждый проходил мимо и говорил: «Сколько богатств скопил Абу-аль-Фатх, и ни единого дирхема не возьмет с собой в могилу! Посмотрите на его одиночество на этом высоком месте! Где его друзья, где покровительствуемые, где просители? Все они покинули его в смерти».
Ибн Арабшах приводит также историю усмирения Мавераннахра. В 413 году аята тамошние эмиры привели на земли верующих племена огузов и поселили их в городах и поставили на постой в селениях. Эмиры говорили, что это для защиты границ, а сами брали отряды огузов и ходили войной друг на друга. Размещенные на постой степняки протягивали руки к имуществу жителей и бесчестили женщин, караванная торговля захирела, но эмиры не прислушивались к жалобам.
Когда такие вести дошли до Ситт-Айши, она послала эмирам гневные письма, на что те ответили, что огузам надо на что-то жить, а купцы всегда недовольны и жадны до прибыли. Тогда госпожа повелела эмирам прибыть в столицу, но те отказались под разными предлогами. Все ожидали, что правительница прикажет Тарику аль-Мансуру поднимать войска и идти в Мавераннахр, но так не случилось. Ситт-Айша лишь рассмеялась и велела всюду говорить, что мужчины и воины испугались женщины в браслетах. «Они устрашились женщины, слабосильной и ущербной разумом, как же они держат в руке копье?»
Один из эмиров, именем Сарбаз, устыдился насмешек и приехал в столицу с большим отрядом. Его и его сыновей на лодке отвезли в Речной дворец, а отряд остался ждать на берегу. В Речном дворце Сарбаза с сыновьями схватили и заключили в оковы. Их сослали в Агмат, и через два года все они погибли от того, что на них обрушилась кровля дома, в котором их поместили.
Другого эмира Ситт-Айша приказала схватить по дороге в столицу. Его заковали и сослали в Васит. Следом туда же отправили еще одного военаначальника из мятежных. Их поселили в одном доме и оставили при них слуг и женщин. Однажды утром один послал другому молоко, и испивший молока к вечеру умер. Все испугались, а потом выяснилось, что сосед не посылал ему молока. Когда же о происшедшем забыли, оставшегося в живых эмира ночью вывели в сад, посадили в яму и залили сверху водой. Сыновья мятежников устрашились и бежали в степь к огузам, и более о них ничего не было слышно.
