Елена Звёздная - Настоящая черная ведьма
Достав платок, торопливо вытерла слезы. У нас плакать не принято, совсем не принято, я знала, что Люсинда осудит.
И вот когда платок совала в карман, увидела клочок белой бумаги. Оборванный. И хоть не принято касаться имущества погибшей ведьмы, позволяя ему обернуться тленом, но повинуясь интуитивному порыву, взяла, развернула и… похолодела.
На бумажке было написано: «Скоро буду. Мадина».
— Телль, оставь, — прошипела подошедшая Люсинда.
Полагалось оставить. Запрещалось касаться чего-либо… Но я встала и, сжимая записку, решительно вошла в разрушающийся дом.
У каждой ведьмы свои правила — в мой дом можно было войти смело, Дохрай пропускал, а вот решившемуся что-либо украсть или же причинить мне вред я бы не позавидовала. Гардэм у Мадины был совершенно иным — не впускал никого в отсутствие хозяйки, оттого, уходя куда-то ненадолго, ведьма вывешивала на дверь записку. И если записка была, значит, ведьма планировала вернуться в течение получаса, не больше. И это не поездка в город — рынок меньше часа не занимает, значит, Мадина куда-то поблизости отправилась.
Дом откровенно устрашал своей чернотой и творящимся на моих глазах разрушением. Рушилось все: срывались с окон гардины, истлевая в момент падения, гнили цветы, тлен как пожар пожирал дерево. Но стол в лавке у Мадины был каменный, и на нем стоял поднос с гниющими уже булочками. И чайничек заварной, накрытый гниющим полотенцем… Мадина вкусно готовила. Не раз и даже не два раза бывало, что напечет булочек и едет ко мне, погоняя извозчика, чтобы привезти еще теплыми.
— Аэтелль! — Люсинда не оставила меня одну, вошла следом. — Аэтелль, нельзя входить.
Ничего не говоря, я схватила ведьму за руку и потащила к разрушающейся лестнице. Люсинда выругалась, наложила на ступени стабилизирующее заклятие и, проклиная все на свете, позволила увлечь себя наверх. На втором этаже, по щиколотку проваливаясь в гниющий пол, я подтащила ведьму к шкафу Мадины. Это у меня бардак и все в сундуке перемешано, а Мадина хозяйственная очень была, у нее каждое платье соответственно регламенту висело на подписанной вешалочке. И распахнув дверцы гниющего шкафа, которые тут же трухой осыпались, я с ужасом смотрела на единственные пустые плечики, над которыми все еще была видна надпись «повседневное платье».
— Телль, — Люсинда взяла за руку, — Телль, это неуважение к Мадине, идем.
Мотнув головой, срывающимся от бешенства голосом проговорила:
— Она не вступала в бой. И не рискнула жизнью, совершая какой-нибудь из запрещенных ритуалов, Люсинда! Она напекла булочек, заварила себе чай и побежала кому-то отнести несколько еще горячими, чтобы вернувшись попить чаю!
— Телль, понимаю, ты расстроена, но…
— Из платьев нет только одного повседневного! — Я указала на шкаф, который начал разрушаться. — Смотри сама! Ее убили, Люсинда, убил кто-то, кому она понесла булочки!
Но ведьма, ухватив меня посильнее за руку, повела к лестнице. Вовремя — едва мы начали спускаться по удерживаемым заклинанием ступенькам, как пол второго этажа рухнул и начала осыпаться крыша.
Мы покинули дом ведьмы, оказавшись на поляне, усыпанной белыми цветами. Жители города, видимо следуя нашему примеру, подходили к домику, шептали несколько слов и оставляли цветы. Это было так трогательно… мы не ожидали. Мимо лавки мертвой черной ведьмы редко кто пройдет, не плюнув, а тут…
Мы с Люсиндой постояли еще некоторое время, в молчании созерцая разрушение домика Мадины… Не прошло и часа, как он рухнул. Остались лишь ступени, на которых было заклинание Люсинды, да почему-то сопротивлялся тлену внушительный котел для колдовства, совсем как мой. Когда дом осыпался черной трухой, я отвернулась, пытаясь скрыть слезы.
И напрасно я так сделала — позади, шагах в десяти, стояли белый маг и морда. У Арвейна в руках было два белых цветка. Он улыбнулся мне, и через мгновение в моей ладони оказался совершенно черный платок. Прошептала «Спасибо», торопливо вытерла слезы и с невозмутимым лицом повернулась к месту, где еще недавно стоял домик гостеприимной черной ведьмы…
Потом Люсинда подозвала извозчика, мы сели в двуколку и уехали, а народ начал потихоньку расходиться.
У моей лавки ведьма остановила извозчика и решительно вошла ко мне первая, демонстрируя доверие, которого раньше между нами не было. Я на миг остановилась, заметив, что мне не просто починили дверь — ее заменили другой, более новой и крепкой. Войдя, обнаружила на столике связку ключей, видимо от нового замка.
— Гардэм у тебя! — удивленно воскликнула Люсинда.
— Ночью пришел, — пояснила я.
— Белый!
— Ты же знаешь, у меня был второй источник от двоюродного деда, к нему и привязала. Чай?
— Настойка есть?
* * *К вечеру две черные ведьмы напились в хлам. Ничего удивительного, ведь еды у меня толком и не было, не до нее как-то оказалось в последнее время. Я напилась первая и, стащив мантию, пошла красить свежеустановленную дверь в черный цвет. Получалось плохо, потому что рука постоянно соскальзывала вместе с кисточкой, и в результате у меня оказалась покрашена и дверь, и стекло… Оригинально вышло.
— Телль, ты вывеску заляпала, ик, — сообщила Люсинда.
Она к малярным работам приобщаться не пожелала, но, вытащив на порог кресло-качалку и прихватив бутылку с черничной настойкой, продолжала пить, командуя фронтом работ.
Но вывеску я никак не могла заляпать. Вывеска же выше…
Присмотрелась. Сфокусировав зрение, которое отказывалось читать прыгающие буквы, прочла «Продается».
Ах ты ж гад!
Нет, в другое время отнесла бы вывеску сама и к мэрии тоже бы сама прибила, но после всех возлияний с прямохождением имелись непреодолимые трудности…
— Таксарн элдарриэ агартайн! — скомандовала я, направив палец на вывеску.
Вывеска встряхнулась, оторвалась от фасада, прыгнула на четыре тоненькие черные ножки и бодро заковыляла через всю площадь к мэрии. Раздались крики, преимущественно мужские, и выстрелы. Снова выстрелы… еще выстрелы…
Поскуливая, вернулась простреленная в нескольких местах вывеска, как побитый пес забилась мне под ноги, дрожа и продолжая скулить.
— Не поняла… — пробормотала в хлам пьяная ведьма.
— Гарнизон утром прибыл, — покачиваясь и размахивая бутылкой, пропела Люсинда.
Наклонившись, взяла поскуливающий предмет, продемонстрировала коллеге и пожаловалась:
— Они мне вывеску прострелили!
— Серьезно? — Люсинда пыталась сфокусировать взгляд на мне.
— Абсолютно! — Я была возмущена до глубины всей свой черноведьминской души.
— Надо воспитывать, — решила ведьма.
Я придерживалась того же мнения. Поправила косынку, нет, краска, конечно, черная и черные волосы не сильно бы испортила, но регламент проведения малярно-строительных работ предписывает быть в косынке, а не в шляпе, потом рубашку, пояс на брюках, заткнула за пояс кисточку… с нее, кажется, капало, но не суть. И, держа вывеску под мышкой, направилась на разбирательства с теми, кто посмел неуважительно отнестись к черной магии.
Встречный народ несколько расплывался, но заклинание «Дакрахео» окрасило зеленоватым тех, кто вообще в вывеску стрелял. Группка солдат обнаружилась неподалеку стоящими и взирающими на злую пьяную ведьму — видимо, они тут охотиться на мою вывеску собрались. Пошатываясь, подошла к неучам и злобно спросила:
— Вы стреляли? — Вопрос риторический, заклинание четко на них указывало.
Да и вывеска, заскулив, торопливо закивала.
— Э-э-э, — протянули солдаты.
Пехотинцы, к слову. Форма песчаная походная, мундиры слегка потрепанные, оружие явно часто стреляющее, лица дебиловатые, что свидетельствует об участии в боевых действиях. Просто кто поумнее, те или в командовании, или в тылу, или как морда — в разведке, а эти типичное пушечное мясо.
— Ну?! — Я когда пьяная, я вообще грозная.
Солдаты переглянулись, тот, что постарше и, судя по физиономии, из боев вообще не вылезал, пробасил:
— А у нас техника отработанная — увидал нечисть, стреляй.
Треснула вывеской. Молча. Спокойно. Чисто для профилактики.
Солдат обалдел. Шишка на его лбу начала стремительно краснеть и надуваться.
— Нечисть, идиот, это живое существо. А вывеска — неодушевленный магический предмет! Осознай разницу!
А еще когда я пьяная, я вообще ни разу не вежливая.
Но и они не далекого ума оказались.
— Сдурела, девка?! — взревел шишастый, хватаясь за приклад.
Да, и никакого чувства самосохранения… Придется учить.
И тут позади меня раздалось очень робкое:
— Кхм, госпожа ведьма, так мало солдат пришло.
Мы оторопели. Я — от наглости заговорившей позади меня девицы, солдаты на меня вылупились по типу «Ведьма?!».
