Сергей Малицкий - Провидение зла
– Ваше Величество! Малум Тотум убит!
– И все? – усмехнулся король. – Где Пустула Тотум с отпрысками?
– Среди приглашенных от Утиса, – согнулся в поклоне Мурус.
– Дивинуса Тотум на помост, – приказал Пурус. – Он будет герцогом Лаписа. Но регентом… ни Тела Тотум, ни Пустула Тотум, ни Патина Тотум… Демон их раздери, ни одного мужчины в роду! Быстро, брата моего. Назначаю его регентом. Кастора Арундо за спину Дивинуса Тотума на помост! Пускай убирается в Лапис вместе с Курой и Лавой и наводит там порядок. Развели свеев… Ищите убийцу! И успокойте толпу!
– Пора, Ваше Величество, – кажется, уже был готов облизать сапоги правителя Софус.
Пурус медленно двинулся к помосту. Нанятые кричальщики стали заводить толпу, выкрикивать славицы. Вновь ударили колокола на храмах. Поднялись с мест предстоятели храмов и вместе с храмовниками двинулись к углам помоста, заключая обряд коронации в священный квадрат. Задудели трубы, но, когда Пурус встал на верхней ступени помоста возле трона императора Лигурры, наступила тишина. И в этой тишине громко, удивительно громко начал говорить Флавус:
– Милостью, оказанной Их Величеством, королем Ардууса великолепным Пурусом Арундо, возвещаю о коронации сего правителя на правление царством, именуемым Великим Ардуусом, во избавление народов его от бед и опасностей, ради процветания и благоденствия оных!
Вновь загремели трубы, но умолкли, повинуясь поднятой руке Флавуса. В другой руке он держал сверток.
«Ну, чем ты можешь удивить меня, советник, – подумал Пурус. – Больше, чем троном, удивить невозможно».
– Королевство Эбаббара, с гордостью принимая обет верности королю Пурусу, приносит ему великий дар, сохраненный из тьмы веков и являющийся свидетельством великих деяний. Это корона императора Импробуса, которая станет короной властителя Пуруса!
Пурус вздрогнул. Он ясно видел, как побледнели многие из будущих герцогов. Напряглись великие мастера магических орденов. Никто не знал, что могло храниться в кладовых Эбаббара. Но где еще, если не там? Ведь император Лигурры похоронен именно в Эбаббаре!
Флавус сдернул с короны ткань и, подойдя к Пурусу, надел собранный из четырех полуколец, сверкающий алмазами венец на его голову.
– Еще не все, Ваше Величество, – прошептал он, склонился в поклоне, отошел к тяжелому сундуку.
– Королевство Эбаббара, – продолжал звенеть над Вирской площадью трубный глас седого правителя, – с гордостью принимая обет верности королю Пурусу, приносит ему самый великий дар! Дар, помнящий руки Энки-спасителя! Дар, врученный императору Лигурры перед величайшей битвой при Бараггалле! Изгтовленный в кузницах Таламу – меч императора!
Пурус окаменел. Площадь замерла. Поднялись с мест великие мастера магических орденов, княжичи и вельможные гости. В полной тишине Флавус поднял над головой в сияющих рубинами ножнах меч, подошел к Пурусу, преклонил колено и протянул ему великую драгоценность. Пурус медленно, очень медленно взялся за рукоять и вытащил меч из ножен. Клинок сиял пламенем. Толпа охнула.
– Флавус Белуа! – громко произнес Пурус, положив клинок на плечо короля Эбаббара. – Полагаю тебя герцогом Эбаббарским и возлагаю на тебя надежды, как на мудрого правителя твоей земли и первого советника и помощника правителя великого Ардууса!
– Покоряюсь и служу! – громко ответил Флавус и склонил голову.
– Слава императору! – вдруг раздалось из толпы. Выкрик повторился, повторился еще раз, и вот уже вся огромная толпа, заполнившая площадь, кричала: – Слава императору! Императору слава!
Кама забыла о пирожках, когда через строй стражников стали проходить великие мастера магических орденов. Она испугалась высокомерия и злобы, сквозивших из Сола Нубилума, поразилась спокойствию даку Феры, восхитилась совершенством и силой Лакримы, вздрогнула от ненависти и тревоги Никс Праины, прониклась мудростью и спокойствием этлу Амплуса, но беспокоилась только об одном: чтобы никто из них не разглядел силу, чужую, холодную силу, бьющуюся в ее груди. А потом пошли вельможи, и она едва сдержала слезы. Прекрасный Адамас, благородный, пусть и одетый в простые одежды Фелис, величественный и веселый Фалко. Те, кто всегда вызывал ее восхищение, проходили мимо и не замечали ее. Она едва не пропустила Малума. Но когда увидела его самодовольный профиль, разглядела траурную ленту на его шее, забыла обо всем. Толпа вокруг свистела, кричала, прыгала на месте, чтобы разглядеть каждую деталь оружия, одежды, украшений проходящих вельмож! Каждую черту лица! Жест! Голос! Взгляд!
Кама сунула руку в корзинку, подняла ее перед грудью и, когда благосклонно внимающий восторгам толпы Малум Тотум встретился взглядом с племянницей, нажала на рычаг самострела, спрятанного за ивовыми прутьями. Младший из братьев успел испугаться, но только испугаться, потому что короткая отравленная стрела с белым опереньем пробила ему подбородок и, наверное, вышла наружу из затылка, но Кама не разглядела этого, не насладилась местью, потому что в двух десятках шагов от нее вспыхнуло пламя, народ бросился в сторону, ее едва не затоптали, и она уже не видела ни Малума, упавшего с лошади, ни стражников, ринувшихся в толпу за кем-то убегающим, пока не почувствовала крепкий хват на локте и не услышала знакомый строгий голос:
– Иди за мной.
Дакит выдернул из корзинки самострел, бросил его кому-то под ноги, повлек ее к Храмовой площади.
– Это ты устроил вспышку в жаровне? – догадалась она.
– Да, – коротко бросил дакит. И чтобы избежать лишних вопросов, добавил: – Испугал паренька-водоноса, который отвлек стражников, тоже я.
– Но почему ты здесь? – не поняла Кама.
– Взгляни на часы на ратуше, – усмехнулся дакит. – Три часа. Мы же договаривались на три часа? Пора уходить. Или ты собираешься совершить еще несколько подвигов?
– Хотелось бы, – призналась Кама, – но меня пока устроит и отложенная месть.
– Старая жизнь уходит, – заметил дакит. – Если будешь оплакивать ее слишком долго, пропустишь новую.
– Но как ты меня узнал! – воскликнула она. – Я же…
– Ты хорошо изменила себя, – согласился дакит. – Но не для зоркого взгляда. Дакитка из тебя не получилась. Хотя та резня, что ты устроила на Северной улице, сделала бы честь любой воительнице. Но у дакитов не бывает рысьих клыков. Только волчьи клыки похожи на дакитские, но и с волчьми клыками придется повозится.
– Я готова повозиться, – кивнула Кама. – Мы зайдем к тебе? Или сразу отправимся? Купим лошадей? Где твоя поклажа?
– Мы не зайдем ко мне, мы отправимся сразу, и мы пойдем пешком, – сказал дакит. – Моя поклажа у одного знакомого стражника, который выпустит нас из города. Он мне обязан, родство с важным вельможей стало для него опасным, и я спас его семью, отправил их в укромное место.
– Я знаю его! – воскликнула Кама. – Он родственник Пуруса Арундо! Наверное, племянник? Он похож на него!
– А тебе не откажешь в зоркости, – удивился дакит.
– Но его ворота ведут обратно в ардуусскую долину! – прошептала Кама.
– Именно так, – согласился дакит. – Но в Бэдгалдингир можно попасть не только через ворота Бэдгалдингира. Хотя выйдем мы именно к ним. Но с другой стороны. Умеешь лазить по скалам?
– Умею, – твердо заверила Кама. – Почему ты согласился?
– Твой меч, – ответил дакит. – Он принадлежал моему другу, Сору Сойга. И я бы не взял с тебя денег, но отведу тебя только до Бэдгалдингира, дальше с тобой пойдет другой… Или другая. Хотя твои деньги ей тоже не очень нужны. Они потребуются тебе самой. Но чуть позже. Ты понимаешь меня, Камаена Тотум?
– Понимаю, – побледнела она. – Тогда скажи и ты мне свое имя.
– У меня простое имя, – пожал плечами дакит. – Можешь называть меня Йор.
…Через неделю, ободрав пальцы, колени и локти о скалы, Кама вместе с Йором спустится в самое начало Бэдгалдингира, почти к основанию великих башен угодников. Там Йор простится с Камой, вернет ей пять золотых и оставит ее у стола в углу трактира, притулившегося почти у главных ворот крепости. В углу трактира, в котором уже много лет назад угодник Син откармливал настырного лаэта Алиуса Алитера. Через час в трактир войдет тонкая фигурка и скажет те же самые слова, которые уже говорила Каме на трибунах ардуусского амфитеатра:
– Все пройдет. И этот праздник, и союз девяти королевств, и все, все, все, что ты видишь. Ты еще будешь вспоминать это время, Кама, и плакать о нем. Оно не скоро повторится. И если повторится, то не для нас.
– Все проходит, – повторит свои прежние слова Кама. – Мы становимся старше и видим все иначе.
– Многие не станут старше, – продолжит незнакомка. – Взрослые не станут стариками. Старики не смогут уповать на счастье собственных внуков. Мир подходит к концу. Или ты не чувствуешь? Ты должна! Оглянись! Краски мира бывают так ярки только перед его концом!
