Коллектив авторов - Далеко-далёко. Рассказы о детях
Когда сняли, посмотрели – собака была ещё жива; по собачьей морде текли крупные слёзы…
Домой Севок вернулся притихший и какой-то повзрослевший. На следующий день, ближе к обеду, пошли раненую собаку попроведовать и ещё издали увидели, что полог сохнет на заборе, а хозяйка их прогнала: «Идите уже, идите. Нету больше нашего Трезорки! Сгинул ещё вчера! Дед его уже закопал. Идите».
С той поры ребятня дворовая играла только во дворе, как раньше, а на новую дорогу уже не выходили, и не только потому, что запретили взрослые, а ещё и потому, что очень переживали, особенно Севок. Нет-нет да и вернётся к разговорам о бедном Трезорке.
А то отвлечётся и вспомнит про мяч.
Прошлым летом, на день рождения, подарили Севку мяч – резиновый, блестящий, тугой, полосатый – из самого Новосибирска, из командировки отец привёз. Мяч сразу же сделался достоянием всей дворовой ребятни; в какие игры только с ним не играли. От такой любви мяч пообтёрся и блестел, только если был мокрый, но всё равно верно дружил с ребятнёй.
Севок ожидал приятелей и старательно учился набивать мяч; получилось пять подскоков, а на шестой мяч скакнул в сторону и скрылся в зарослях крапивы и полыни. Севок «нырнул» за ним и нос к носу столкнулся с рыжей гладкошёрстной собакой, которая лежала в небольшой яме… и грызла свою переднюю лапу. Заприметив Севка, собака дружелюбно замахала хвостом. Севок уже знал (от матери), что так собаки поступают, если накололи лапу, или она болит.
Подошли приятели, и все вместе разглядели собаку и удивились: одного глаза у неё не было, а второй – со зрачком, покрытым бельмом; собака была слепа или почти слепа. Откуда и когда она здесь появилась, никто не знал. Когда старшие ребятишки захотели собаку погладить, она зарычала.
Ну что здесь делать? Решительно направился Севок к своей матери рассказать, посоветоваться, остальные ребята с ним. Глядь, а мать навстречу с коляской; в ней сестрёнка спит. Подошли, посмотрели собаку; собака виляла хвостом, словно без слов подчёркивала радость знакомству, оставив в покое на время свою лапу. Тогда-то учительница высмотрела, что из лапы торчит заноза.
– Сегодня отец с работы вернётся, попросим, он и поможет, самим нам не справиться. Я тебя хотела за хлебом послать, заодно и собаку покормишь!
– А вдруг она убежит? – засомневался Севок.
– С такой раной не убежит! – убедила мать.
Так и сделали: Севок покормил собаку, помыл руки и умчался за хлебом. Он спешил знакомой тропинкой, а в душе клокотала радость: собака, собака; Севок и сам не понимал, почему он так рад этому.
Вечером приехал отец и вместе с соседом Николаем, согласившимся помочь, быстро освободили собачью лапу от занозы. И уже со следующего дня собака, сначала прихрамывая, а потом уже резво бегала за мячом вместе с детворой, безошибочно выделяя радостным лаем своих спасителей и учительницу, и отца с Николаем, но больше всех почему-то она любила Севка. Как только с утра Севок выходил во двор, собака вырастала перед ним как из-под земли, всегда готовая к игре, и сопровождала его, куда бы ни направлялся Севок – в магазин или на молочную кухню.
Сосед Николай рассказал, что видел эту собаку – слепота дело приметное – во дворе соседнего квартала, и что она дворовая, а значит, ничейная, и зовут её Пальма, не Каштанка, не Моська, а именно Пальма; почему это так, он не знал. Слушающие соседи подивились, не поверили, но Николай позвал: «Пальма», – собака показалась, прыгая ему на грудь, показывала своё расположение. Так осталась Пальма в наших дворах, а сопровождая Севка или учительницу, умела выполнить команду: «Пальма, жди!» – и послушно сидела до их возвращения.
Осень брала своё, ночами похолодало. Севок пристал к матери с просьбами. На что она, стараясь ребёнка не обидеть, всё же твёрдо его урезонила:
– Смотри сам, ты уже большой, скоро в школу. Две комнаты, а нас четверо с маленькой сестрёнкой, да ещё кошка, черепаха, хомяки, куда ещё мы можем взять дворовую слепую собаку?
Севок понимал, но в душе закипали слёзы:
– Она же зимой замёрзнет!
– Попробуй бабу Ульяну попросить!
Севок понимал, что мать тоже тревожится за собаку, и если отказывается, значит, так надо, но боялся с ней расстаться.
До бабы Ульяны Севок добежал скоро, ведь это был тот самый нетронутый дом на повороте. Баба Ульяна не дослушала:
– У меня же есть собака. Так что, милок, извиняй!
Вместе с Пальмой, дождавшейся его, Севок возвращался домой и не знал, радоваться ему или плакать: если бы Пальма осталась у бабы Ульяны, то это была бы не его собака, а так, может…
Осень уменьшила число дворовой братии – остались только дошкольники – Севок, Коська и Наташка, а так как они были из второго дальнего дома, то Севок считал своим, в первую очередь, делом – заботу о Пальме.
Наутро, после завтрака, учительница распорядилась: «Пойди Пальму покорми, потом нарядимся и в поликлинику с сестрёнкой поедем».
– Она, что ли, заболела? – удивился Севок.
– Нет, её взвесить надо, да и зубки показать докторам, так полагается! Тебя тоже в коляске возили!
Севок быстро справился с поручениями и стал собираться в поликлинику – он облачился в выходную одежду: тщательно сохраняемую, опрятную, и отглаженную, и любимую, ещё бы! Синие штаны, похожие на школьные форменки, а рыхлый, ручной вязки, «в пятнушку», свитерок и стёганый жилет – вообще предмет его гордости и зависти дворовых ребят. Сейчас даже не верится, но когда он первый раз увидел «товарчик», который учительница получила в качестве оплаты за сшитый пододеяльник, он ему совсем не понравился: что он чёрно-синего цвета – это хорошо, но зачем рядами белые снежинки, а между ними ещё и бледно-красные розочки…
Но мать тогда успокоила расстроившегося сына – я тебе такую стёганку из него сошью: тёплую, красивую, как у лётчиков или моряков, или даже у пограничников.
И правда, стёганка удалась на славу: отстроченная красным в густую клетку, с двумя рядами металлических блестящих пуговиц, и уж неизвестно, что касается мнения лётчиков, моряков или пограничников, но дворовая ребятня сразу заприметила Севину обновку, и, судя по числу заказов, обрушившемуся на Галину Андреевну, она была оценена по достоинству.
Меж тем быстрые сборы были закончены: нарядная сестрёнка восседала в коляске, Севок за ней присматривал, пока закрыли квартиру; и потом двинулись в путь, конечно, в сопровождении Пальмы.
Добрались без приключений до первого диванчика в небольшом скверике, где обычно оставляли Пальму, Севок скомандовал: «Пальма, жди!» – и поспешили в поликлинику. Пальма потащилась за ними. Теперь уже Галина Андреевна прикрикнула: «Пальма, жди!» Собака села под диван, но как только они тронулись в путь, собака вновь тронулась за ними.
– Ну что ещё за наказание?!
Собака не повиновалась, а вести слепую собаку по городской улице до поликлиники было невозможно, да и поджимало время.
Мать решилась: «Сева, попробуй, уведи собаку обратно и подожди нас в нашем дворе. Я на тебя надеюсь и постараюсь побыстрее. Никуда не уходи, сынок!» Это решение не обрадовало Севка, тогда она выдвинула последний аргумент: «Ты же старший, ты мой помощник! И не ты ли отвечаешь за собаку?» В этих словах матери Севок прочёл и гордость за него, и надежду на него, и повиновался.
Когда Севок повернул обратно и собака пошла за ним, Галина Андреевна вздохнула и поспешила в поликлинику, тревожась, она не замечала, что почти бежит с коляской.
Вернулись они, сделав все необходимые дела, но учительница не переставала тревожиться, пока не увидела Севка одиноко сидящим в их дворе. Севок их заприметил тоже, сразу кинулся к ним: «Пальма сдыхает», – и зарыдал.
Учительница ничего не поняла:
– Где она?
– У нас на площадке…
– Постереги коляску. Сама посмотрю!
Мать схватила дочь на руки и поспешила в подъезд.
Пальма уже облизывала щенков, когда озабоченная учительница поднялась на свою площадку.
Щенки – сытенькие, шоколадно-мокрые, слепенькие, – тыкаясь головками, расползались по розам стёганки, пока их мать, Пальма, приводила их в порядок.
– Сева, посмотри сюда! – позвала мать сына. – Пальма жива.
Забежал Севок и не мог нарадоваться:
– Какие маленькие, какие хорошенькие!
– Что нам с ними делать-то?!
– Только не выкидывать! Только не выкидывать! – взмолился Севок.
– Да ну тебя! Конечно, не выкидывать, но и здесь на площадке оставлять нельзя! А давай мы их в нашу стайку в подвале пока перенесём, а потом отец с работы придёт, тогда и придумаем, что с ними делать! Что же ты новую стёганку не пожалел? Подстелил?!
– Я думал, она умирает… как Трезорка!
– Ой, как жаль! Но теперь уже ничего с ней не поделаешь, будет стёганка теперь Пальмина.
– Ага, – просветлел Севок, – будет Пальма с розами.
Они перенесли щенков в стайку, Пальма, неотступно следуя за ними, перешла сама.
Пришедший с работы отец, узнав новость, обрадовался меньше, чем ожидал Севок:
