"Фантастика 2024-15".Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Респов Андрей
Судя по сереющему на востоке небу, рассвет не заставит себя долго ждать. Чертыхаясь и поминутно ныряя в развороченный стог, я довольно быстро отыскал детали своей одежды и амуниции. Последним был найден свёрток с подарком сапёров, предусмотрительно подвешенный на торчащий в опорном столбе гвоздь.
Уже подходя к войсковому лагерю, раскинувшемуся вокруг госпиталя, невольно залюбовался гигантской раскорячившейся медузой тумана, слоями переползавшего в распадок с холмов и истаивающего в низинах, там и тут оголяя колючие ветки зарослей густого кустарника, торчащие корявыми пальцами на фоне белых клубов.
— Стой, хто идёт?! — неожиданно остановил меня окрик.
Что ж, вполне ожидаемо, проверим, не накосорезил ли бывший сослуживец.
— Ефрейтор Пронькин! Горемыкин должен был предупредить. Пароль «Пушка»! — не удержался я от шутки. Минувшая ночь заставила душу петь на все лады.
— Остряк… Другой пароль! Иди уж, гулёна. Побудка скоро. Приказ вышел, госпиталь эвакуируют, ещё с ночи бардак зарядили.
— Спасибо, браток. А до меня тут никто не проходил?
— Так я Горемыкина только час назад как сменил. Никого не было, вроде, — почесал затылок солдат.
— Ладно, бывай, не кашляй, — подмигнул я часовому, и вправду имеющему простуженный вид.
Нда-а, а в расположении госпиталя и правда кипела работа. Вернее, от госпиталя на месте едва пробивающейся слегка примятой весенней травки, остались груды ящиков, сложенные палатки и горы тюков из старых больничных простынь.
Получается, я почти всё проспал. Лежачие пациенты скорым маршем грузились на весь имеющийся гужевой транспорт, для отправки к стоящему в четырёх верстах львовскому эшелону. Слово «эвакуация» на разные лады звучало отовсюду.
Всё это мне в перерывах между руганью и понуканием взмыленных санитаров поведал Вяземский, на которого я наткнулся посреди всего этого вавилонского столпотворения. На попытку узнать, где Ольга, Илья Ильич лишь досадно махнул рукой.
— Всех сестёр милосердия я ещё затемно отправил с самыми тяжёлыми к поезду, чтобы обустроить и проконтролировать приём остальных. Да и целее будут. Австриец обнаглел, как прусская подмога подоспела. Ольгу Александровну видел мельком. Сам видишь, Гаврила, аврал…
— Кстати, а чего спешка-то такая?
— По слухам, немцы ночью попытались повторно прорвать оборону, но уже на севере отсюда, в верстах тридцати. Им удалось дойти до третьей линии окопов. Не успели дивизии к ночи толком окопаться. Пришлось резервы вводить прямо с колёс. Слухи идут, народу побило…жуть! Ну да это всего лишь слухи. Австрияки же в сумерках четыре батареи передислоцировали и открыли огонь по нашему расположению на левом берегу. Казачки прохлопали. Да и то сказать: растянулись по фронту, расслабились… Ты разве не слышал канонаду в пятом часу утра?
— Да нет, Иван Ильич, спал крепко, — я попытался скрыть смущение за кашлем. Вот, значит, как? Нехорошо. И с Ольгой толком не попрощался, и, похоже, мы всё глубже в серьёзный замес попадаем.
Я со вздохом поддёрнул левый рукав шинели. Вытатуированный матрикул молчал. Или Смотрящий соврал, или Демиург сейчас на значительно большем расстоянии и «радар» не срабатывает.
— Иван Ильич, мне бы проводить вас до эшелона. В какую подводу пристроиться?
— Да что ты, голубчик? Битком же… давай уж здесь попрощаемся. Тебя всё равно твои санитары искали. Вам срочно на тот берег в батальон нужно. С часу на час могут дать приказ о передислокации. Так и в дезертиры угодить недолго!
— Нда-а-а, проблема…
Мои растерянные метания прервал рыжий Семён.
— Гавр, хорошо, что ты ещё здесь! Держи, записка тебе, — он сунул мне свёрнутый вчетверо листок и унёсся, не дождавшись вопросов. Развернув записку, я прочёл строчки, написанные торопливой рукой баронессы:
«Гавр, прости, не попрощалась. Да и к лучшему. Береги себя. Вряд ли свидимся. Ни о чём не жалею. И ты ни о чём не жалей! Буду ждать встречи в любом из миров. Храни тебя Господь! Ольга Вревская…»
Подпись девчачья с вычурной завитушкой, напомнившей мне чёрный непослушный локон, который она постоянно заправляла за ухо. Эх, Евгеньевна, короткое у нас было счастье. Но ты права, ни о чём не жалею. Романтическая ночь закончилась не начавшись.
Переправляли нас на починенном плоту сторожко: настил, который утром при артобстреле изрешетило шрапнелью, то и дело заливало мутной речной водой. Остатки моего отделения присоединили к колонне пополнения брусиловской дивизии, прибывшей всё с тем же львовским эшелоном.
Совсем молоды ребята. Рекрутский набор весны 1915-го, они ничуть не походили на тех степенных солдат сибирского полка, с которыми я ехал в эшелоне. Кургузые шинельки, ботинки с обмотками и поблескивающий в сузившихся зрачках страх. Шли молча, почти не разговаривая.
Спустя полчаса погода решила прекратить делать нам тёплые реверансы. Зарядил холодный обложной дождь. Шинели очень быстро потяжелели, запах кислого пота сотен немытых тел усилился, смешиваясь с резким ароматом мокрой шерсти.
Лишь к десяти утра колонна достигла отведённого нам в штабе места в обороне: степь, перемежающаяся редким кустарником и невысокими холмами, насколько хватала глаз была изрыта несколькими линиями траншей, в которых продолжались земляные работы. Всё это напоминало разворошённый муравейник, где солдаты, и вправду напоминавшие отсюда насекомых, деловито сновали по уже вырытым переходам, тащили куда-то брёвна, доски, мешки с песком.
Посыльный от командовавшего колонной прапорщика указал нам в сторону возвышенности на левом фланге, куда-то между едва видневшимися отсюда стволами батареи полевой артиллерии, вокруг которых суетилась прислуга, ровняя лопатами передний бруствер: с маскировкой тут явно было не ахти. Вернее, совершенно никак. Хотя что я в этом понимаю? Может, здесь вообще третий эшелон обороны?
Не похоже: в десятке саженей перед линией окопов кое-где уступами, а где и вовсе как попало были разбросаны проволочные заграждения. Как и в несколько рядов, растянутые на столбах, так и усиливающие: на козлах, рамках и чёрт знает на чём ещё. Мда, похоже, здесь и правда всё всерьёз и надолго. Как бы мне не застрять здесь по причине позиционной тактики высокого начальства.
Подходя к указанному нам КП штурмового батальона, я продолжал вертеть головой, вникая и впитывая окружающую обстановку, как левое предплечье от резкой боли на мгновенье свело страшной судорогой.
Мне стоило неимоверных усилий не подать виду, лишь изобразить, что прихватило живот. Я махнул в сторону отхожей траншеи, тронув за плечо одного из санитаров:
— Еремей, я по нужде, живот прихватило, идите сами, — и поспешил отделиться от своего отделения.
Местный туалет, что называется, поражал своей простотой и функциональностью. Он представлял собой не особенно глубокую траншею, метров десяти, перед которой было укреплено вершковое едва ошкуренное бревно и колья, чтобы держаться. Вот, собственно, и всё. Нужду предполагалось по-братски справлять на виду у сослуживцев, сидя на бревне и обсуждая солдатское житьё-бытьё с соседями. Никаких тебе загородок, ширм и прочих антидемократических излишеств. Солдат на войне не стесняется в коллективе ни есть, ни срать, ни умирать у всех на виду.
Мне повезло, я оказался один. Траншея была уже основательно обжита, поэтому, стараясь вдыхать ртом, я осторожно поддёрнул левый рукав шинели.
Одна из татуировок матрикула, первая, что ближе к запястью, изменила свой цвет на ярко-зелёный и, кажется, даже мерцала, создавая впечатление живого шевеления под кожей. Я с замиранием сердца стал поворачивать её в разные стороны и чуть не заорал от вернувшейся боли: рука указывала строго на восток, в сторону позиций противника. И что-то внутри со злорадством намекало мне, что Демиург находится отнюдь не в наших траншеях.
Я поправил шинель. Значит, мне нужно туда, за линию фронта. Вернее, и высокой долей вероятности, на позицию немцев перед нашей линией обороны. Так явно выходило из рекомендаций по дальности действия новоприобретённой способности матрикула, дарованной Смотрящим.
