Наталья Игнатова - Последнее небо
— Он? Они, так будет вернее. Да, уже на орбите. Вот-вот попытаются выйти на связь. Но время по-прежнему есть.
Я по природе своей, как ты знаешь, коварен и лжив, натура у меня подлая, а нрав змеиный, так что давай-ка я попытаюсь тебя искусить, обольстить или как там это лучше сформулировать с учетом того, насколько склонен к двусмысленностям стал в последнее время человеческий разум. Я попытаюсь. А ты, надеюсь, прислушаешься и примешь мое предложение. — Демир нагнулся вперед, поймав взгляд Зверя. Какое-то время они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом гость вздохнул и снова откинулся на спинку кресла. — Ты дорогого стоишь, — прошептал он, глядя в лицо собеседника — в зеркало глядя. Острые скулы, брови — стрижиными крыльями, тонкие, бледные губы и, главное — пылающие странным, страшным, властным и болезненным огнем глаза.
Зверь мотнул головой, потер лицо, словно снимая чужую маску, и вновь стал собой. Поежился зябко:
— Ты не человек.
— Ты тоже. — Демир был серьезен, словно вся легкомысленность сгорела в пламени чужого — его — взгляда. — Человек бы умер. Итак, — он взмахнул рукой, — вот тебе портал. Откроется он не сразу, я не хочу причинять этому миру лишней боли, но через час ты сможешь уйти. В рай. Твой собственный. Хотя, возможно, оказавшись там, ты сильно в нем разочаруешься. А вот мое предложение: оставайся.
— И умирай. Благодарю покорно.
— Ты можешь сдаться без боя. Вопрос не в этом, Зверь. Ты нужен мне здесь, и я уже объяснил зачем. Но нужно это не только мне, тебе — тоже.
— Да? — Зверь слушал гостя и раздумывал над небрежно брошенным: «можешь сдаться без боя». Ему самому такая простая мысль не пришла бы в голову.
— Я хочу рассказать тебе одну историю, мальчик. — Демир поднял глаза к низкому потолку, улыбнулся с легким злорадством. — Спешит твой летун. Они всегда спешат. Люди. И так часто опаздывают. Так вот, история не о людях. О нелюдях. А правильнее будет сказать, о не человеке, который когда-то… по твоим меркам очень-очень давно, полюбил человеческую женщину. Это был мезальянс столь откровенный, что ни у кого не возникло сомнений — связь недолговечна, и так оно и получилось. Но остался ребенок. Один-единственный ребенок, да еще и с плохой кровью. О нем предпочли забыть. Когда ангелы сходили к дочерям человеческим, от них рождались не только титаны. Попадались и выродки. Просто о титанах помнят, а выродки… зачем о них вспоминать?
Зверь разглядывал трупы на полу. Пересчитывал, словно сомневался, хоть и помнил прекрасно, что убил семерых. На взгляд казалось, что больше. Очень уж грязно… Стрелять будут сразу. Ни один человек, узрев этакую бойню, не сможет удержаться. Убьют. Не задумываясь. Не тратя времени на переговоры.
Заложники? Восемь живых и Пижон. Тоже. Живой. На Земле это могло бы сработать. Но не здесь. Отсюда деться некуда. Значит, убьют.
— А ребенок жил себе, — Демир хмыкнул, — и жил хорошо. В те времена люди позволяли себе куда больше, чем нынче, а благодаря отцовской крови этот человек мог не бояться ни болезней, ни бессильной старости, ни даже насильственной смерти. А вот сам он убивал. Ему нравилось убивать. И жил. Жить ему тоже нравилось. В отличие от тебя, он любил женщин.
Зверь покривил губы.
Его гость улыбнулся в ответ:
— О женщинах я вспомнил не в укор тебе, а для того, чтобы стало понятно, как получилось, что капли нечеловеческой крови можно найти в жилах многих людей. Понятия не имея о своем родстве, люди эти иногда встречаются, у них тоже бывают дети. А чужая кровь сильна. Сильнее человеческой. Как ни разбавляй ее, что-то да останется.
Он замолчал, пошарил пальцами в воздухе, вытянул бутылку темного стекла. С удовольствием сделал глоток:
— Люблю пиво. И знаю, что плебейство, а все равно. Эх, Зверь, женщин ты сторонишься, не куришь, даже вина не пьешь, и зачем все это? Чтобы убивать эффективней?
— Чтобы жить спокойней. — Зверь поморщился. — Зачем ты все это рассказываешь?
— Неинтересно?
— Непонятно.
— Ну, тогда слушай дальше. Итак, нечеловеческая кровь. Представь себе, дитя мое, что по какой-то нелепой случайности несколько поколений подряд… Нет, пожалуй, даже много поколений подряд люди, в чьих жилах есть эта зараза, заключают между собой браки и рожают детей. Повторюсь, они не знают о своей исключительности. Все действительно происходит случайно. Во всяком случае, настолько, насколько я могу быть в этом уверенным. А если не я, то кто? Что мы получим в итоге, Зверь?
— Вырождение, — буркнул убийца, почему-то с необыкновенной отчетливостью представив себе длинную цепочку близкородственных связей.
— Именно! — удовлетворенно кивнул Демир. — Вырождение всего человеческого и, — он многозначительно поднял указательный палец, — возвращение к норме не человеческого. Женщина, которая родила тебя, и мужчина, который тебя зачал, были родными братом и сестрой. Тихо, тихо, мальчик! — Очень длинная рука легко нажала на плечо, удерживая Зверя на месте. — Я говорю лишь о родстве по настоящей крови. Странные люди. Ты ведь помнишь их, правда? У тебя хорошая память, ты и рад был бы забыть, да не можешь. Странные. Очень. Но все-таки люди. Пусть даже в каждом из них было всего ничего от людей. Внешность. И образ жизни. Они боялись себя, верно?
Он сделал паузу, ожидая ответа.
Зверь молчал. Искал возражения, но возразить было нечего. Да, отец и мама были… странными. И они действительно… действительно боялись. Чего-то. Или кого-то. Себя?
— Себя, — кивнул Демир, — они боялись. А вот ты уже не боишься. Ты слепо, на ощупь, учишься тому, что в других условиях, будь ты воспитан другими, настоящими, получалось бы само собой.
Зверь молчал. Он не верил ни единому слову. Пытался не верить. Потому что такого не могло быть. Что за бред? Чужая кровь. Люди. Нелюди. Какие еще нелюди? Не бывает таких!
— Ну да. Не бывает. И волки не сбиваются в стаи в конце весны. И лесные звери убегают, когда видят человека, а не ластятся к ногам. И не выжить человеку в горящем автомобиле. И невозможно подчинять себе людей одним только взглядом… а сейчас уже и смотреть не нужно — достаточно лишь приказать…
— Кто я? — тихо спросил он.
— Если возвращаться к аналогии с ангелами, ты даже не титан. Ты — чистокровный ангел. Это я для наглядности, чтоб раз и навсегда избавить тебя от иллюзий по поводу твоей человечности. А реально, — Демир вздохнул, — реально у нас есть агнцы, пастыри и волки. Пастыри понятно откуда и зачем. С агнцами тоже, я полагаю, все ясно. Ну а волки — это моя работа.
— Зачем?
— Отчасти по злобе, — признался Демир, — а отчасти для того, чтобы агнцы не расслаблялись. Я ведь тоже люблю их, мальчик. Пусть не так, как Тот, Другой, но все-таки… А ты особенный. Волчонок, выросший в овечьем стаде, ты жил с ними и ты пожирал их. Впрочем, сравнение некорректно. Люди не овцы. Люди могут за себя постоять. — Он сделал последний глоток и с сожалением отставил бутылку. — Странный такой волчонок… — продолжил задумчиво. — В лапах путаешься, клыки молочные еще не выпали, из повадок волчьих одну только освоил — убиваешь качественно, зато сколько в тебе того, что всем другим и не снилось. Подчинять себе людей и животных ты толком не умеешь, хотя, казалось бы, чего проще? Зато вещи неживые, человеческими руками сделанные, слушаются тебя, и не просто слушаются, а любят преданно. Жизни чужие правильно употребить не можешь, зато можешь их отдавать, делаешь это не задумываясь, понятия не имея, что такие, как ты, отдать просто не способны. Ну не дано вам. Не для того я вас создавал. Ты не умеешь летать сам по себе, без всяких человеческих штучек, а ведь это курс магии для детского сада… Об этом можно и не говорить. Вижу. На слово «летать» тебя и так вскидывает. А между тем только твой брат нашел в себе мужество освоить управление — нет, не болидом, обычным автомобилем.
Он улыбался, Демир-искуситель, лукавый ангел, змей с пылающим взглядом. Он улыбался. Закурил неспешно. Глянул в глаза:
— Твой настоящий брат, волчонок. Ты младший в своей семье, но поверь мне, быть младшим не так уж плохо, У тебя ведь никогда не было старшего брата.
— Нет, — Зверь покачал головой, — нет, это не я сумасшедший. Это ты! — он оскалился в ответ на улыбку Демира. — Я заглянул к тебе в душу, или что там у тебя вместо души, и я знаю, что это ты рехнулся. Давно. Еще когда был ангелом.
— Чего тебе больше хочется, мальчик, — с неожиданным сочувствием спросил Искуситель, — оторвать мне голову, чтобы впредь я думал кому и что говорю, или все-таки поверить? Поверить в то, что у тебя есть дом. Дом, где тебя любят и ждут, давно, с первого мига твоего рождения. Твой отец искал тебя, волчонок. Он был с тобой повсюду на Земле, он пытался докричаться до тебя, но ты ведь знаешь — даже я не мог прийти без приглашения. А ты не приглашал.
— Не верю.
— Я не спрашиваю, веришь ты или нет. Я спрашиваю, хочешь ли ты поверить?
