Артем Каменистый - S-T-I-K-S. Человеческий улей
Это было последнее, что Карат увидел перед тем, как перед глазами опустился непроницаемый занавес.
Глава 33
Погружаясь во мрак беспамятства Карат не питал радужных иллюзий по поводу дальнейшего. Человек, в которого стреляют из гранатомета, даже при самом благоприятном развитии событий нуждается в квалифицированной медицинской помощи. Причем срочно.
Но здесь ему доктора и медсестры не светят. Никто не будет вызывает «Скорую помощь» по той простой причине, что в Улье нет ни ее, ни телефонов. Только внутренняя связь в пределах обитаемых стабильных кластеров. А если даже заметят, что истерзанное тело подает признаки жизни, добьют без малейшего сожаления. Пусть Карат и видел, что жертвы сцепились с приговорившими их сектантами, сила все же на стороне последних. Плюс Юпитером почти не занимались, а он, несмотря на все ранения, выглядел бодрым, мог и дальше продолжать кровавую жатву. Слишком много смерти на столь скромной площади, шансов раскрыть глаза еще раз не оставалось.
И тем не менее Карат их открыл. Правда, не оба, а всего лишь один. Второй или отсутствовал вовсе, или что-то мешало взглянуть им на мир, на совесть сцепив ресницы. Очень может быть, что все дело в корке на совесть запекшейся крови.
На улице светало, первые лучи поднимающегося местного Солнца, ничем не отличимого от старого и привычного, скользнули по крышам истерзанных пулями и осколками домов. За ночь здесь высадили гору боеприпасов, досталось всему чему только можно.
Тело Карат ощущал слабо, но что-то подсказывало — малейшая попытка пошевелиться заставит его об этом горько пожалеть. Но он почему-то не стал прислушиваться к голосу разума, со стоном приподнял голову, попытался было подняться, но скрутило так, что закричал. Или, скорее, замычал будто охрипшая корова.
Да уж. Плохи его дела, если даже заорать по человечески не смог.
Впрочем, нет нужды подниматься. Он лежит головой на чем-то относительно мягком, обзор из такого положения пусть и ограниченный, но не такой уж плохой. Перед глазом виднеется кусок ржавой тонкой арматуры, на ее загнутом конце висит плоский пакет с прозрачной жидкостью, которая стекает по тонкой пластиковой трубке. Судя по всему, кто-то поставил капельницу или Карату, или кому-то лежащему рядом с ним.
Еще видно часть площади, дома за ней и несколько обгорелых остовов машин перед ними. Они еще дымятся, но главное дело уже сделано, огонь до крошки сожрал все съедобное.
Кстати, грузовик, на котором Карат последний раз видел Юпитера, тоже никуда не уехал. То, что от него осталось, дымило куда гуще всего остального.
Десятки тел раскиданы повсюду. Некоторые в очень неприглядном состоянии, другие на вид очень даже ничего, хоронить не стыдно. Скорее всего выглядят даже получше Карата, и это с учетом того, что он все еще жив. В голову невольно закрадываются печальные мысли по поводу своего неприглядного состояния.
Краем глаза уловил движение. Старый знакомец — приблудившийся кот. Живой и невредимый. Сидит в двух шагах, время от времени слюнявит лапку, после чего тщательно оттирает макушку. Вид у зверюги безмятежный, он ничуть не огорчен печальным состоянием так много сделавшего для него человека.
Безмятежный?! Да у него такой вид, будто он всю ночь объедался высококачественной сметаной и при этом его ублажали сотни самых прекрасных кошечек Улья. Более счастливого кота трудно вообразить.
Карат, с трудом ворочая ставшим непослушным языком, выдавил:
— Гранд, ты скотина.
Тот при звуке человеческого голоса на миг прервал процесс умывания, уставился в глаза, или точнее глаз, затем равнодушно отвернулся и продолжил двигать лапкой как ни в чем не бывало.
— Мог бы хотя бы разбудить когда все началось. Я вообще-то на тебя надеялся, думал, что будешь охранять меня ночью, а ты умчался к бабам, и с концами. Кобель ты, Гранд, ох и кобель…
Глаза кота на миг воровато забегали, будто пытался найти аргументы, оправдывающие его беспечное распутство. Да нет, не настолько он умен. У Карата уже глюки предсмертные начинаются, вот-вот и услышит, как хвостатый заговорит человеческим голосом.
— Мать моя! Да он никак очнулся!
Ну вот, здравствуйте слуховые галлюцинации, кот и правда заговорил. Хотя голос у него какой-то странный. Хорошо знакомый. Он уже его слышал, и не раз, причем не от серого.
Скосил глаз, увидел, как со стороны дымящихся руин, что остались на месте штаба, приближается улыбающийся во весь рот Шуст.
— Карат, ты только не шевелись. Раз очнулся, значит, все нормально будет, оклемаешься. Я тут кое-что принес, вколю тебе, вырубишься и поедем.
— Стой, — постарался произнести погромче, но вышло немногим звучнее шепота.
— Стою. А чего стою и сам не знаю.
— От… Откуда ты взялся? Ты ведь ушел. За периметр ушел.
— Неправда, не ушел, а только собирался уходить. Но решил передумать. Мины и все такое. А потом тут начался концерт, закрутилось-завертелось. Ну думаю, ты точно в этом оркестре играешь на главном барабане. А я, негодяй эдакий, уже два раза крестника бросил, не по человечески это. Вот и развернулся. И видишь, Карат, как добр Улей к тем, кто бережет близких: вместо того, чтобы валяться где-нибудь за периметром с оторванными миной ногами, я жив и здоров, нашел тебя, и даже прибарахлился маленько. Тут много чего валяется, подбирать не успеваю.
— Постой… Валяется… Отсюда никто не смог уйти?
— Если бы никто не ушел, мы бы с тобой оружейными олигархами стали, нам бы фотомодели картошку жарили и пятки чесали. Тут столько стволов бабахало, что даже половины высаженных патронов на всю оставшуюся жизнь должно хватить. Ушли, многие ушли, и наши и килдинги. Вон какая свалка у шлагбаума, там и те и другие с баталиями прорывались. Кто-то себя не забыл при этом, много чего прихватил. Даже миномет, что там стоял, утащили, вот ведь жадины. Хорошо, что тебя их машины не раздавили. Выглядишь дохлым, и валяешься удачно, сгоревший броневик тебя прикрывал от колес.
— Что со мной?
— Ты очень хреново выглядишь.
— Я понимаю, что человек, в которого выстрелили из гранатомета, не может выглядеть хорошо. Но мне нужны подробности.
— Из гранатомета?! Это многое объясняет.
— И?
— С ногами у тебя все плохо.
— Обе?
— Да нет, целые, не оторвало, но потрепало нехило.
— Я говорю, досталось обеим?
— Ага. Порвало и левую и правую.
— Это хорошо…
— Да что же в этом хорошего?!
— Одной все время не везло. Ей вечно доставалось по полной, а второй ничего кроме царапин. Думал уже отрезать, очень уж невезучая. Но теперь оставлю.
