Туллио Аволедо - Корни небес
Алессия стоит передо мной. Я никогда не видел ее столь прекрасной.
— Дюран мертв, — говорит она мне. — Теперь ты свободен.
— Свободен? — Я качаю головой. — Свободен, чтобы делать что? И идти куда?
— Свободен, чтобы завершить твою миссию.
— Моя миссия… У меня ее больше нет, этой миссии. Ты не поняла? Все предают всех…
— Ты — нет, — шепчет она, дуя мне в шею. Потом, смеясь, уходит, прежде чем я мог бы попытаться дотронуться до нее.
Она мастерски ныряет в воду.
Я смотрю, как она отдаляется, уплывая от света, направляясь в глубину.
Тело Дюрана уже исчезло в пропасти.
Я погружаю руку в воду. Пальцы дотрагиваются до камня.
Бассейн глубиной меньше десяти сантиметров. Когда я дотронулся до него, он стал тем, чем является на самом деле. Но иллюзия пожрала человека…
— Говори со мной.
У Патриарха усталый, нечеткий голос. Постепенно ужасная рана в горле затягивается, и понимать его становится все легче.
— Ты спас мне жизнь…
— Это было наименьшее из того, что я мог бы сделать.
— Но я видел твою рану. Это невозможно.
— То, что ты видел, возможно. Ты это видел. Это произошло. Это было. Это возможно.
— Я не понимаю, что ты такое. Ты живой? Ты призрак?
— Я то, что я есть. Дотронься до меня.
Я протягиваю руку к его шее.
Мои пальцы проходят сквозь плоть, не испытывая никакого ощущения, кроме легчайшего зуда.
— Многие из тех звезд, что ты видишь на небе, умерли много миллионов лет назад. Их свет — это свет мертвых звезд.
— Я не видел ни одной звезды уже двадцать лет.
— Попробуй представить ее. Небо показывает тебе реальность: то, что ты видишь как реальное небо, на самом деле состоит из звезд, свет которых шел от них к нам много лет. Все эти лучи родились в разное время. А мир все тот же. Материя — это всего лишь одна из фаз жизни, и, притом, не самая важная. Ты должен сойти с рисунка, если хочешь увидеть рисунок. Или если хочешь изменить его…
Постепенно на дне бассейна возникает какая-то фигура, завернутая в длинные белые покрывала или повязки, которые колышутся в воде.
— Алессия — это самый прекрасный из даров, которые я смог дать Венеции. В то же время это и дар, который город сделал мне. Она умерла молодой, но ее красота отпечаталась на городе. Перенести ее сюда было легко. Она невероятное создание.
Легион, Темный Патриарх, теперь стоит передо мной. На его теле, которое блестит так, что кажется сделанным из пластика, нет ни малейших повреждений.
Встав на одно колено, он опускает свою монструозную руку в воду и, взяв ею за запястье Алессию, вытаскивает ее на край бассейна.
Когда он отпускает девушку, она стоит нетвердо и, кажется, вот-вот упадет.
Инстинктивно я ловлю ее.
Мои руки сжимают ее.
У меня перехватывает дыхание. В моих руках реальное, живое тело.
Алессия обнимает меня. Она теплая. Она не иллюзия.
— Как я уже сказал тебе, Алессия — это самое драгоценное мое создание. Это мой дар жизни.
— Это колдовство. Это…
— Нет. Это подарок. Ваше оружие вселило в меня власть возвращать жизнь мертвым. Но разве ваш Христос не делал того же самого? И вы приветствовали эти чудеса, как знак его божественной природы. Почему же тогда мои чудеса должны считаться колдовством?
Глаза Алессии темные и глубокие, как вода, породившая ее.
— Нам нужно идти, Джон.
— Идти? Куда идти?
— На новое место. Место, где можно будет посадить семена жизни.
— Мое место — в лоне Церкви.
— Церковь… — шепчет голос Патриарха. — Церковь не знает, что делать с ними, с моими дарами. У нее есть свои идеи, свои долгосрочные проекты. Вы все еще думаете, что можете спасти жизнь в ваших подземных убежищах. Вы ошибаетесь. Это тупиковый путь. Мир превращается во все менее гостеприимное для вашей расы место. Ресурсы, благодаря которым вы защищаетесь от неизбежно возрастающей энтропии, уже на грани исчезновения. Когда вы истратите последний литр бензина, когда съедите последнюю порцию еды, мир пожрет вас. Путь вашей Церкви ошибочен. Подумай о вашем путешествии сюда: этот путь преисполнен насилия и смерти. Тебе следовало бы понять, исходя из вашего путешествия, что ваша церковь сеет зло. Подумай о солдатах церкви. Посмотри, что они сделали. Ты называешь монстром Дэвида Готшалька. Но кем тогда ты назовешь капитана Марка Дюрана?
Я не знаю, что ему ответить.
— Один из великих поэтов вашего прошлого написал, что он ожидал смерть, чтобы возродиться, как в книге, «в новой версии, пересмотренной и исправленной Автором»… Я способен переписать и этот мир, и человеческую расу. Я могу адаптировать вас к этой новой эпохе. Разве в эти последние дни ты испытывал голод? Или жажду? Или имел какие-то еще телесные нужды? Ты выжил, гуляя по этому городу днем. Без маски, без других видов защиты.
Он расправляет плечи. Раскидывает в стороны руки с длинными пальцами. Потом снова соединяет их.
— Я могу предложить всем вам этот дар. Вы вправе принять его или нет, но все ваше будущее в этих руках. Это трудный выбор, но ты должен совершить его.
— Почему именно я?
— Потому что ты посланец Церкви. Между мной и вами не было войны, но вы вели себя, как вражеское войско. Теперь ты можешь принести извинения и заключить мир.
— У меня нет такой власти.
— Она есть у каждого из вас. Многие уже решили последовать за нами и живут счастливые в городе, который вы хотите разрушить.
— Я не…
— Тебе знаком концепт коллективной ответственности? Конечно знаком.
Я молчу долгое время, прежде чем ответить ему:
— Я могу решать только за самого себя.
— Хорошо, мне хватит и этого. Решай.
— Я не останусь ни с тобой, ни с церковью. Я выберу третий путь.
— Третьего пути не существует.
Я улыбаюсь. Протягиваю правую руку и сжимаю ладонь Алессии в своей.
— Ты ошибаешься, Легион. Когда оба пути ошибочны, ты должен выбрать третий. И если его нет, то должен его создать. А теперь позволь объявить тебе мое решение.
Эпилог
НАЧАЛО И КОНЕЦ
Мы долго идем, пока не доходим до места, откуда было видно море, — в старый порт. Чтобы добраться сюда, мы идем по каналам, которые когда-то были водными дорогами города. Снова начинает падать снег, хотя и не очень густой. По дороге нам не встречается никаких особенных препятствий. Время от времени я оборачиваюсь, но не так часто, как можно было бы предположить.
Меня сопровождает в пути много людей. Они рядом со мной. Некоторые из них настоящие люди, в том смысле, что они сделаны из плоти и крови, другие без тел, но от этого не менее живые. Один из них — Альберто. Он извинился за то, что не может помочь мне нести мой груз, но, во всяком случае, помогает облегчить путь, рассказывая различные истории о привидениях и таинственных уголках Венеции, которые мне, к сожалению, не довелось увидеть.
А еще Алессия.
Алессия, моя Алессия, легко, как во сне, то обретает плоть, то снова становится бестелесной. Иногда мне удается коснуться ее руки, а иногда мои пальцы проходят сквозь что-то, похожее на уплотненный и слегка наэлектризованный воздух. Ее слова я иногда улавливаю на слух, но чаще они звучат в моей голове, ясно как во сне.
Да и вообще весь этот поход средь бела дня, в окружении мертвецов и призраков, как и живых существ, которые не препятствуют моему выбору, несмотря на то, что он может нести в себе угрозу и для них, похож на сон.
Темные силы Патриарха поддерживают в них жизнь, как и во мне самом на протяжении всех этих дней. Я продолжаю дышать этим ядовитым воздухом. Не испытываю ни холода, ни голода. Неужели у нас и впрямь теперь нетленные тела, как тело Христа после воскрешения? Я не знаю. Еще не пришло время для теологических размышлений. Сейчас время, чтобы жить, чтобы двигаться, чтобы спрятать от людского безумия те странные семена, что я нашел в этом городе. К тому же, защита Патриарха небезгранична. Когда я отойду на большое расстояние от Венеции, мне снова придется рассчитывать лишь на свои силы. Передвигаться по ночам. Дышать через маску. Искать еду. Шансы на то, что мне удастся дойти до Рима, минимальны. И все же, в глубине души, там, где и должны, по идее, гнездиться самые сильные страхи и надежды, во мне живет уверенность, что я смогу это сделать.
У меня нет сомнений.
Мы пришли сюда, чтобы попрощаться с теми, кто уезжает. Паруса кораблей, которые повезут их прочь, уже видны на горизонте — два белых треугольника, точно плавники акулы.
Людей, которые решили уехать, около сотни. Почти все из них живые. У них нет никакого багажа, только их тела. У других нет и того. Мужчины, женщины, старики и дети. Последние очень спокойные, тихие.
