Борис Громов - Рядовые Апокалипсиса
— Тащ полковник, а разрешите, вместо водителя – третьего стрелка? За руль я и сам сяду.
— Ну или так, – согласился командир. – Кого возьмешь?
— Бурова, Солоху и, – я чешу в затылке, – Гумарова, пожалуй.
— Погоди, так Гумаров же пулеметчик?
— Так и я о том же. Если совсем припрет – может очень со своим «Печенегом» пригодиться. А в остальное время – или с «Кедром» повоюет, или с «девяткой». Она, кстати, тоже совсем не лишней может оказаться.
— Хм, – Батя снова погрузился в размышления. – Ладно, не лишено смысла. Значит, полчаса тебе на все про все и выдвигайся. Первой точкой для досмотра тебе будет «Таблетка».
— «Таблетка»? – от удивления я снова брякнулся на стул. – А чего нам там делать–то?
Вот бывают же в жизни чудеса, а! Сколько лет мимо ворот этой самой «Таблетки» на службу катался, а теперь выясняется, что ни черта толком про нее и не знал. Нет, еще бог знает когда мне «по большому секрету» рассказали, что когда–то тут, в густой лесопосадке за бетонным забором в километре от окраин Пересвета, базировались ракетные установки С‑25 «Беркут», второе кольцо ПВО вокруг Москвы. Да только их, то ли за ненадобностью, из–за того, что устарели, то ли по какому–то договору с заокеанскими «заклятыми друзьями», еще в начале девяностых на иголки попилили. Причем, если мне память не изменяет, лет все же немало прошло (я тогда еще в школе учился), с серьезной помпой и шумихой вокруг этого события. А теперь оказывается, что помимо этих самых «Беркутов» тут еще и центральная база ракетного вооружения и боеприпасов ВВС располагается. Которую в отличие от ракет, никто не трогал и даже не собирался. Мало того, кроме оружия и боеприпасов тут еще и часть запасов Росрезерва хранится. И знали об этом только те, кому по службе и форме допуска подобную информацию знать положено. А для остальных, как и для меня, например, «Таблетка» все эти годы была просто какой–то непонятной маленькой армейской «точкой», непонятно к каким войскам приписанной и непонятно чем занимающейся. А тут вот оно что! То–то я понять не мог никак, почему эта малюсенькая вэ–чэ[106] так стойко все тяготы и невзгоды последних лет перенесла! С такой–то «начинкой» – странно, если бы оно было иначе.
— Стой, стрелять буду!
Смысл фразы, конечно, суровый, но вот голос, которым она была выкрикнута, эти истерично–жалобные интонации… В общем, что–то я сильно сомневаюсь, что кричащий рискнет не то что на спусковой крючок нажать, но даже прицелиться в нашу сторону. Хотя…
— Я вот сейчас на эту вышку залезу да как одному «стрельцу неприкаянному» дам по шее, чтоб дурных мыслей в пустой голове поубавилось! Ты, воин, совсем с ума спрыгнул, в живых людей автоматом тыкать собрался?! Да еще и в старших по званию! Охренела твоя голова?! На «губу» сильно захотелось? Так я устрою! Деньков этак на десять!
Судя по тому, что я разглядел, нервишки у сидящего на караульной вышке пацана сейчас вообще ни к черту. Как там у классика: «Я человек, измученный нарзаном? Вот и этот – такой же, только с минералкой тут напряженка. В общем, нужно его из этого истерического состояния в реальность возвращать, пока он дел не натворил. А что может лучше «салаге» мозги вправить, чем грозный начальственный окрик и обещание всех возможных кар небесных в виде нескольких суток гауптвахты?
— Не имеете права, – донеслось с вышки, – на десять суток по уставу только командир части может. А вы – вообще не из наших.
Ну слава богу, похоже, оклемался наш часовой. Мозги в конструктивном направлении заработали.
— Ага, – согласился я, – точно, не могу. Это ты верно сообразил. Так мы подъедем?
— Осторожнее только, эти три – они не последние. Остальные убрели куда–то, но могут вернуться.
Спасибо за подсказку, а то мы сами не знаем. Хотя, странно это. Обычно зомби от вероятной трапезы уходят, только если опасность чуют, да и то не всякие. «Манекены» так и будут на месте топтаться, пока им «маслина» в их гнилую голову не прилетит. А тут, выходит, ушли. Правда – не все. Четверых мы угомонили, едва за ворота части въехали, еще трое тут, под вышкой караулили.
— Кстати, воин, а чего ты их сам не пострелял, дистанция–то никакая?
— Так патронов нет, – глухо буркает он. – Нам их на пост и не выдавали никогда.
М‑да, блин, узнаю родную Российскую армию. Автомат и подсумок с магазинами вручили, на пост поставили, а вот патронов, чтоб от коварного империалистического хищника этот самый пост защитить, – не выдали. На всякий случай. А то ведь если у солдата патроны будут, так он и пальнуть в кого–нибудь может: ну, чисто гипотетически. А нет у него патронов – так и волноваться не о чем.
— Кстати, много их, остальных–то, боец?
— А фиг его знает, – рапортует в ответ солдат с вышки, – я не меньше десятка видел, но это тех, что возле меня крутились, а что в штабе и в караулке – не знаю.
Вообще–то «Таблетка» – часть на самом деле маленькая, думаю, не больше полусотни человек всего, и офицеров, и «срочников». Очень надеюсь, что не все они сейчас голодной нежитью бродят по округе. Все–таки полсотни зомби на нас четверых (солдатика на вышке я даже в расчет брать не буду, он и тех мертвецов, что прямо возле его поста отирались, уделать не смог по причине отсутствия боекомплекта) – это слегка перебор. Но делать нечего, поставленную задачу нужно выполнять, а задача у нас предельно простая: добраться до места, оценить обстановку, найти здешнего старшего и наладить с ним предварительное взаимодействие. О вопросах «вельтполитик» уже позже на уровне Бати договариваться будут, а нам пока – так, вежливо поздороваться и демонстрировать открытость и доброжелательность. Как Машков в роли Кирюхи Мазура в фильме «Охота на пиранью» сказал: «Тут главное – личное обаяние, а у меня этого добра знаешь сколько!» Вот так и мы. Только прежде чем какому–нибудь здешнему подполковнику улыбаться в тридцать два зуба, нужно для начала санацию территории произвести. Чем мы и занялись.
Сначала я просто подогнал УАЗ вплотную к вышке, с которой мы наконец сняли здорово отощавшего воина в звании младшего сержанта (который, оказывается, почти трое суток там просидел не слезая), и потом долго давил на клаксон. На его завывания минут за десять подбрели еще пяток мертвецов. Все в камуфляже с офицерскими погонами и все с почти одинаковыми пулевыми ранениями в груди. Вот это уже интересно! Я, конечно, не ахти какой судмедэксперт, но кое–что в этом вопросе понимаю. По крайней мере, чтобы понять, что стреляли в этих зомби, еще когда они были живы, и именно от этих ран они и умерли, даже моих скромных познаний в вопросе хватило. Как догадался? Ну начать хотя бы с того, что у мертвецов кровь не циркулирует, и из раны вытекает ее совсем немного, да и то, если покойник свежий. А если кровь уже успела свернуться, то вообще не течет. А у этих бушлаты кровью пропитались вполне основательно. Это кто же, интересно, и с какого перепугу тут по живым людям палил?
