Алексей Куликов - Дорога к дому (СИ)
— Не волнуйся, — мягко проговорил Серапис. — Скоро мы сможем поговорить в более подходящей обстановке.
Безымянный собрался было что-то сказать, но внезапно произошло то, чего никто не мог ожидать. Радужная вспышка всколыхнула пространство; воздух взрезал отчаянный боевой клич и в ваятеля ударил раскаленный докрасна спрессованный воздушный сгусток. Вернее, не в самого Сераписа, а в окружавший его и до того незаметный ментальный энергетический щит. Сотни беснующихся точно разозленные светлячки искорок раскатились по полусфере. От неожиданности ваятель даже не сразу разглядел крохотного защитника бомбардирующего его. Гермаген же напротив почти тотчас углядел беса и направил на него ствол разрядника, но повелительный взмах руки Сераписа заставил его остановиться. Ваятель же, перестав обращать внимание на сыплющиеся удары, сосредоточил взгляд на Ноби и с ужасающей быстратой принялся создавать новое плетенье.
Для одурманенного и гаснущего сознания Безымянного вся эта сцена длилась лишь мгновенье. Он не успел остановить Ноби, не успел приказать тому скрыться, ведь в отчаянно храброй, но бесполезной попытке бесёнка защитить хозяина не было никакого смысла. Всё что он смог, успел сделать — набрать в лёгкие воздуха. А потом было уже поздно. Ноби дико закричал. Гнев, страх, неверие, отчаянье — всё было в этом ужасающем вопле — всё… и ещё боль! Дикая, нестерпимая, непереносимая боль. Его тельце висевшее в воздухе выгнулось, волна судорог схожих с агонией сотрясала плоть бесенка — миг, всё это продолжалось не больше мгновения, и… Ноби исчез! Его просто не стало.
Одним небрежным жестом, мановением руки, (ну и конечно вязью на одно неизмеримо короткое, сладостное мгновенье окутавшею всё окружающее ваятеля пространство и наполнившее его мириадами оттенков, звуков и чувств) он разорвал ткань реальности и переплел миры, в буквальном смысле слова выдавив несчастного бесенка в сплайс.
Безымянный горько скривился.
— Зачем? — тихо спросил он, с трудом шевеля посеревшими губами.
— Не люблю когда меня отвлекают, — сухо ответствовал Серапис.
— Он же ничего не мог тебе сделать, дядя. Зачем? Ты же знаешь, как ему сейчас больно…
Ваятель невесело усмехнулся:
— Ты бы лучше о себе переживал, мальчик. В твоём положении не до бесов, знаешь ли!
— В моем положении? — Безымянный попытался улыбнуться, но вязь всё сильнее проникала в плоть и он не смог даже этого. — В каком положении, дядя? Я уже мертвец…
— О нет, племянник, — Серапис покачал головой, и на миг лицо его обрело человеческие черты. Сочувствие? Безымянный в ужасе осознал, что старший Александер взирает на него с неподдельным состраданием! Что же ожидает его, если… — К сожалению для тебя, мой мальчик, смерть тебя не грозит… Гермаген!
Ваятель поднялся с корточек и, не глядя больше на племянника, вышел из зала слежения, а его место напротив Безымянного занял…
Лицо Гермагена было ужасно, отвратительно искривлено. Невообразимая гримаса ненависти и презрения — словно у ног его издыхала ядовитая гадина — искажала каждую черточку и без того не самого приятного и симпатичного лица.
— Мразь! — выплюнули, кривящиеся и дрожащие от сдерживаемой ярости, губы кона.
Безымянный хотел улыбнутся — ничего другого от своих прежних братьев он и не ожидал — но парализованное тело вконец отказало подчиняться и он не смог сделать даже этого.
— Лучше бы ты сдох в Запределье, предатель!
Правая нога кона отклонилась назад, а затем резко, с тихим посвистом вспоров воздух, устремилась вперед и вверх. Последнее, что успел рассмотреть Безымянный, была рифленая, тяжелая подошва, летящая ему прямо в лицо.
Потом наступила темнота…
* * *Дани почти не запыхался во время спуска. Отчасти этому способствовал гнев, отчасти, неплохая физическая форма — бывшему приграничнику некогда было отращивать брюшко и обрастать жирком, как его более везучим сослуживцам из центральных земель. Он бежал легко, размеренной трусцой и ему почти удалось уложится в отведенные гроссмейстером Тиморенисом пять минут. Он запоздал совсем ненамного и успел прибыть на означенное место как раз в тот момент, когда кон Александер начал разговор с валявшимся в обнимку с трупом какой-то женщины отверженным. Дани хотел было войти в комнату, где происходил разговор, но Гермаген жестом заставил его и пришедших с ним бойцов остаться снаружи. Впрочем, это не помешало сержанту услышать саму беседу. Признаться честно, ничего подобного он никак не ожидал!
«Забавно… и совершенно непонятно. К чему?..» — Дани, легонько пожал плечами. Он давно утратил юношеское любопытство, давно перестал удивляться превратностям судьбы, и всё же сейчас ему действительно было интересно. После всей той беготни, что выпала на его долю за последний месяц, после всех тех рейдов и облав на «отверженных» он предполагал, что и нынешняя операция станет ещё одним таким же захватом. Но то, что произойдет она не в каком-то заштатном притоне, не при выходе «цели» из хоттола, а в секретной лаборатории техников (которых, между прочим, уже столетие как не существует) и целью окажется никто иной, как племянник самого Сераписа — вот это был сюрприз! Он уже даже и не пытался понять смысла происходящего — если во всём происходящем был хоть какой-то смысл! Всё чего он хотел, как можно скорее вернуться домой.
Серапис вскоре вышел из комнаты и жестом приказал Дани зайти внутрь, сам же он отправился куда-то дальше по коридору.
Стащив опостылевший шлем, Павилос перебрался через обломки и, пригнувшись, зашел в запылённое и пахнущее кровью и гарью помещение. Оглядываясь и пытаясь понять где же он очутился, Дани приблизился к гроссмейстеру.
— Ну и какого хрена ты пялишься? — Гермаген, тяжело, с натугой глотая воздух сквозь широко раздутые ноздри, обернулся к Дани. Лицо его всё так же кривилось, правое веко подрагивало, голос срывался. — Бери эту погань и тащи наверх! И надень траханный шлем, придурок. Ты не в борделе у своей мамочки…
Гроссмейстер развернулся и торопливо шурша подошвами по полу отправился вслед за Сераписом, но перед самым выходом задержался на мгновенье:
— И вот ещё что, Павилос. Захвати по дороге пару ребят посмышленей, и везите-ка вы этого дохляка в Ульфдам, а оттуда отправьте прямым ходом в «Оазис» к остальной мрази, нечего… — Гермаген прервался, не доведя мысль до конца, как с ним нередко случалось, и закончил совсем не так как собирался. — Мы здесь и сами как-нибудь управимся, без вас… А ты, как разгребаешься с этой швалью… Для тебя оставлено специальное распоряжения, — де Вард-Тиморенис улыбнулся — если можно назвать улыбкой оскал гиены — и Дани почувствовал как по позвоночнику катятся капли холодного пота. — Тебя ждет незабываемое путешествие в Крайнскальм, Павилос, — старший гроссмейстер разразился потоком булькающих звуков заменявших ему смех, — а уже там ты встретишься с одним замечательным малым, он тебе понравиться, наверняка понравится, Павилос! Заберешь его и под усиленной стражей доставишь к остальным… Ну да чего я разоряюсь? Окажешься в Ульфдаме там всё и узнаешь! Там тебя ждёт-пождёт целое официальное наставление!
Гроссмейстер разразился своим булькающим, отвратительным смехом. Снова шорох шагов, треск разбитого стекла и каменной крошки под подошвой стихающий вдалеке вслед за удаляющимся Гермагеном. Дани с трудом сглотнул вставший в горле ком и перевел дыхание, удивляясь как, после всех уже виденных и пережитых ужасов, одно слово, одно название может так напугать! Крайнскальм… Единственная на весь филиал Валентиниана тюрьма. Место, где содержаться те немногие, для кого даже изгнание в Тартр — недопустимая роскошь. Безумцы и маньяки опаснее в тысячи крат, чем самое ужасное порождение Бездны. И его посылают туда за одним из них!
Дани тяжело вздохнул и опустил взгляд на валяющегося в отключке парня. «Долбанная работа» — в который раз за нынешний день, пронеслось в голове.
Против воли, взгляд его скользнул чуть дальше, к телу женщины. «Красивая» — пронеслась отстраненная мысль. И тут же возникла другая: «Была…»
Дани отвернулся, и некоторое время просто бездумно смотрел в стену. Мыслей не было, как и желания, что-то делать — век бы стоять вот просто так: без чувств, эмоций размышлений и действий!
Внезапно, словно придя из невероятной дали, послышался голос. Дани сразу узнал его, хотя прошло уже больше четырех десятилетий с тех пор как Анн Павилос покинул этот мир. А вслед за голосом, пред мысленным взором сержанта явился и сам старик Павилос.
«Жизнь полна дерьма, — произнёс своё любимое изречение старый кон, гладя исподлобья на повзрослевшего отпрыска, — и если, сдохнув, ты не ощущаешь себя выпачканным по самую макушку — это значит только одно: ты напрасно тратил своё время!»
