Андрей Стригин - Раса
Прощались уже под вечер. Народ вывалил из хаты, горланит песни, обнимаются, бабы виснут на наших шеях. Чернобородый, кстати, он оказался старшим зятем, Бориса Эдуардовича, Григорий Охлобыстин, притащил нам наши ранцы, забили всякой всячиной. Я, так, мимоходом, прихватил артефакты и ведёрки со смолой, и мы, под бренчанье балалаек, расстались.
Безусловно, идти в ночь, высшей степени абсурдно. Но, и так сидели, как на иголках. Жена, то есть, вдова Фёдора, в любой момент может обнаружить мертвеца в погребе и, тогда у нас начнутся новые проблемы. Уж лучше к первобытным зверям, чем оставаться у этих, благожелательных людей. Настроение, у них, быстро меняется. Сейчас с хлебом и солью, завтра — на кол.
Без помех выходим с посёлка. Нас все знают, воины у ворот, жмут руки, высказывают своё почтение, сожалеют, что уходим. Но, ни кто нас не удерживает, по закону — мы свободные люди.
Пытаюсь связаться с Виргом, но он невнятно сообщает, что в каких-то горах и, мысленная нить обрывается. Он далеко и он занят.
Вспоминаем Росомаху, не выдал, пришёл на помощь. Необычный человек. Хотя его можно понять, он высокого полёта, для него, данная ситуация — большая политика. Такие люди, чтят своих царей и чужих правителей.
В данный момент, у нас не идёт война друг с другом, только готовимся. Уверен, даже если бы мы воевали, он отпустил бы меня, Аскольда — вряд ли. Для него, было бы большой честью, ворваться к нам в город и потребовать от меня, сложить оружие. Вот тогда бы он стал героем. Вот тогда пленил бы. Тогда, это было бы правильно.
Росомаха не торопится, делает своё дело и правильно его исполняет. Поэтому он второе лицо, после императора Вилен Ждановича. Единственное, что могу сказать, сожалею, что он не с нами. Хотя, если разобраться, два таких человека, как князь Аскольд и генерал Виктор Павлович, понятие несовместимое.
Темнеет быстро, впереди лесная чаща, на душе тревога. Дети болтают друг с другом, тискают, очумевшего от ласок, волчонка. Жёлтая Луна показалась из-за верхушек сосен. Ухает сова, в зарослях завозилась ночная живность. Внезапно слышим далёкий истеричный вопль, жена Фёдора заглянула в погреб.
Глава 40
— Наше время истекло, — вздрагиваю я, взбрыкиваю плечами, чтоб ушёл озноб, — уходим в лес. Зверьё менее кровожадное, чем люди.
— Звери не кровожадные, не соглашается Семён, — пищу добывают. Больше, чем съедят, обычно не убивают. Это люди испорчены, всё им мало, а то, и ради удовольствия нападают, — Семён с лёгкостью несёт топор, случайные ветки, попав на остриё, состругиваются словно от лезвия бритвы. Идёт легко, но шаг тяжёл, как у медведя. Он заботливо подгоняет Игоря, когда тот, зазевавшись на очередного светляка, тащит за собой Светочку.
Дети, вырвавшись из лап бессовестных людей, отдыхают душой. Вроде уходим неизвестно куда в ночь. Что ждёт вон, за теми тёмными кустами? Вдруг, там залёг первобытный хищник, пуская слюни, в предвкушении вкусного ужина. Они безгранично верят нам, настроение приподнятое, поочерёдно ласкают, обессилившего от внимания, волчонка. Зверёк возбуждённо ловит ночные запахи, крутит головой, иной раз, пытается вырваться из крепких объятий мальчика. Но Игорь знает, зверёнышу одному не выжить в лесу. Судьба у него такая, жить с человеком.
Но, всё же, идти страшно. Совсем стемнело, сосны шумят на ветру, хлопают крыльями ночные хищные птицы, где-то слышится тяжёлая поступь лесных гигантов. Трещат ветки, падают сгнившие у корня деревья. В любой момент наткнёмся на любителей полакомиться нашим мясом.
Толстая шапка из хвои приятно пружинит под ногами, шишки отлетают в сторону, спотыкаемся о многочисленные муравейники. Осторожно обходим лохматые лианы. Как следствие, их любят многочисленные паукообразные, в сплетениях гибких колец, разворачивают свои ажурные постройки. Иной раз, пробежит по упругим ветвям длинная сороконожка, шелестя многочисленными лапками. Быть укушенными не очень хочется.
Ночные звуки постепенно заполняют пространство. Их мало, но, в ночи, они явственно разносятся вокруг — резкие, тревожащие душу.
Детишки умолкли, волчонок встревожен, его будоражат ночные звуки и запахи. Он водит острыми ушами, нюхает воздух, вздрагивает, поскуливает, пытается глубже заползти под курточку Игорю. Его успокаивают, но он весь извёлся, наверное, многие запахи он знает и боится их хозяев.
Меч оголяю, держу остриём вперёд, сзади, неслышно идёт Семён с чудовищным топором. Нам бы пройти, хотя бы, с десяток километров, а там, костёр разожжем. Здесь нельзя, вдруг за нами погоня. Стёпка, тот, из штанов вылезет, дай ему заполучить нас обратно. Нет, дружок, не дадим тебе этой радости!
В лесу идти, сравнительно легко, стволы сосен отстают друг от друга на десятки метров. К счастью, на пути не встречаются заросли ежевики и прочей колючей гадости. Пока идём спокойно. Но, волнует факт, в прореженных лесах, живут особо крупные хищники. А радует — сухо,… сам себе накаркал, под ногами тут же зачавкала вода.
Ругаюсь, сворачиваю — утыкаемся в вонючее болотце. В другую сторону — вновь летят брызги. Крутимся, то туда, то сюда — всюду вода. Ноги промокли, обувь отяжелела, пытаемся вернуться обратно, но, неясный шум заставляет насторожиться. Останавливаемся, сдерживаем рвущееся из лёгких дыхание, прислушиваемся. По нашему следу, ковыляет тяжёлый зверь.
— Слышишь? — спрашиваю Семёна. Не спеша снимаю лук, вкладываю мощную стрелу с треугольным наконечником. Это для крупного зверя.
— Давно. Я ведь, сзади иду.
— Что не говорил?
— Зачем? Он идёт себе и идёт. Может, простое совпадение, что за нами. Охотился бы, такой шум не создавал.
— Он просто очень большой, — замечаю я, поэтому и шороха от него много.
— Ну, да, конечно. Буд-то не помнишь, как степные мамонты ходят? Заметишь их, когда они в метре от тебя.
— И, все же, он идёт за нами, — я уверен в своих предположениях. Как мне не нравится данная ситуация. Мороз продирает спину, даже на таком расстоянии ощущаю зловонье, исходящее от его тела и долетают невнятные всхлипывающие звуки.
Приходится уходить в воду. Усаживаю на плечи Светочку. Она с радостью обхватывает острыми коленками шею и цепляется ручонками за голову.
— Но, но, коняшка, — смеётся она.
— Тихо, кошка дикая, — зыкнул на неё, — уроню, в муравейник упадёшь, попу накусают!
Семён, хотевшего возмутиться, Игоря с волчонком, так же закидывает на плечи. У него там удобно, на его плечах могут даже пару взрослых поместиться.
Хлюпаем по воде, ноги ощущают шапку из сплетения корней и листьев. Пока они хорошо держат наш вес. Но мы уходим всё глубже и глубже в болото. Может, это даже не болото, а некогда происшедший разлив реки. Но, вода застоялась, и потихоньку гниёт.
Плавает все возможный мусор: обломки веток, сучки, мох, раздувшиеся трупики мелких зверюшек. Отгоняем палками, поднимаем муть со дна. Булькает. На поверхность вырываются воздушные пузыри, взрываются как хлопушки, наполняя воздух тошнотворным запахом. Вроде как, что-то холодное и скользкое тронулось о ноги. Шарахаюсь в сторону, поднимая тучи брызг, вонзаю меч, но утыкаюсь в ил. Девочка пугается, припухла на моей шее, вцепилась за уши. Морщусь от боли, но замечание не делаю.
Сзади зло ругается Семён, погрузившись до подбородка. С шумом выбирается из ямы, отдирает от рук жирных пиявок, отбрасывает в сторону. Вода вспенивается, мелькают белые брюха водяных гадов, хлопают широкие пасти, заглатывая насосавшихся крови пиявок.
Деревья истончились, кое-где стоят лишённые листвы, в лохматых лишайниках, часто — просто обломанные, пни сгнили и мерцают гнилушками. Синеватые огни разбросаны по всему лесу. Вскоре вообще не осталось живых деревьев. Светящийся газ колышется над поверхностью, стоит упасть и глотнуть в лёгкие, смерть.
Выломали длинные жерди, ступаем шаг в шаг, ноги вязнут в тине. Скопления газов, прорываются сквозь прорванный настил гниющей органики, большими пузырями поднимаются на поверхность, с шумом лопаются, наполняют воздух сероводородом. Идём по пояс в воде, иной раз опускаемся, чуть ли не до подбородка. Светочка ойкает, поджимает ножки, Игорь крепко держит дрожащего волчонка, длиной веткой отгоняет хвостатых, ожиревших и обнаглевших лягушек.
— В Крыму, такие болота, как где-то на Амазонке. Идём, идём, конца и края нет. Сейчас весь полуостров пройдём, — Семён ворчит, раздвигает могучим торсом, как кисель, дурно пахнущую воду. И, как назло, его атаковали пиявки. Под повязкой на голове, набухает чёрное пятно, и стекают капельки крови. Он неудачно ударился о бугристый сук. Твари, наверное, чуют свежую кровь, вот и лезут. Семён раздражённо сдёргивает их с кожи и кормит благодарных земноводных.
— Да не Крым это ещё, — улыбаюсь я, — он сейчас является частью Кавказа. Ты же знаешь, разведчики при тебе докладывали, Азовского моря нет. На его месте непроходимые леса, плавно переходящие в горы. Этак, через сто тысяч лет, море затопит низменности и возникнет полуостров, тот, который все мы знаем. С пальмами, лежаками на пляжах, пансионатами, и вечно пьяными отдыхающими.
