Александр Иванин - Антизомби
— Прости, прости. Ты чего? Плохо? Да? — вопросы доносились уже из далека.
Очнулся я, лежа животом на столе. Мою голову поддерживали на весу руки Изуверова. Давешняя сестричка колола мне прямо в шею укол. Глаза нестерпимо щипало, под носом жгло. Это меня пытались в чувства нашатырем привести, но не смогли.
Сестричка молоденьким писклявым голосом, но очень громко и серьезно отчитывала Изуверова, меня и руководство, которое свалило всех нас грешных не ее слабые плечи. Ругалась она на нас еще и для устрашения присутствующих, дабы дисциплину блюли и безобразия не хулиганили.
Я попытался сказать им, что уже пришел в себя, но не смог. Я вдохнул пары нашатырного спирта и закашлялся.
— Ну, вот сестренка. Он отжился. А ты мне все кома, кома.
От кашля меня всего скрутило болезненным спазмом.
— Нельзя вам кашлять, швы разойдутся — звонким колокольчиком оглушил мое правое ухо голосок сестрички.
— Нашатырь. Глаза. — выдавил я из себя.
Она заохала, заойкала и принялась вытирать мне лицо платочком. Стало легче. Потом она протерла мое лицо мокрой ваткой. Стало вообще замечательно. Сестричка оказалась крашеной голубоглазой блондинкой с короткой стрижкой и множеством сережек в розовых детских ушках.
После моего чудесного спасения я увидел как бирюзовые штанишки и белые сабо с розовыми пяточками покинули наше пристанище, с пожеланием на прощание оставшимся соблюдения предписанного режима и угрозой страшной карой тем, кто ее ослушается. Я не специально смотрел на нижнюю часть тушки нашей благодетельницы, просто, лежа животом на столе, я не мог выше поднять голову.
Изуверов долго извинялся предо мной за свой внезапный порыв, хвалил и благодарил меня за помощь. Я попросил Изуверова соединить меня с женой и ребятами из форта.
Делом это оказалось простым. Изуверов по своей рации запросил у связистов соединения с нашим фортом. Связь установили, и я услышал голос Артема. Кратенько выспросил у него о делах в форте. По его словам все шло своим чередом. На утреннем совещании генштаба вместо меня пошел Палыч. Утром вернулась группа Георгия сильно потрепанная и с потерей одного человека и одной машины, и еще раненых у них было трое. Группа вояк утром выехала за овощами на колхозный рынок. По предварительным сведениям там остались машины с картошкой из Белоруссии. Наши второй день всем составом переделывают автомобили. Руководит всеми Гриша. Женя увела детей учить стрелять. В усиление с ней отправился Степан и девушки из трех наших молодежных пар. В общем, это было все.
Я долго не мог собраться и, наконец, попросил его предать Алене, что вынужден задержаться и вернусь вечером. Артем тут же мне сообщил, что приготовили мой любимый борщ, и Альфия учит моих девчонок готовить какое‑то невообразимое восточное блюдо. Только информация про восточное блюдо — это страшный секрет, и про это я должен забыть о нем напрочь.
Дома меня действительно очень ждали. В груди нудно закололо. Можно было списать обожженные руки на случайную травмы, но зашитую спину придется как‑то объяснять. Я не боялся объяснений или разноса. Скандалы у нас в семье были явлением редким. Да и чувство вины за ложь меня не мучило. Я пошел туда осознанно, и даже не за ленты и патроны к ДШК и не за медикаменты. Просто так было нужно. А вот то, что я заставлю любимого человека испытать боль и страх терзало меня хуже всего.
Что сделано, то сделано.
Погружаться в самобичевание мне не дали. Двое молодых ребят санитаров пришли за мной с носилками. Кто‑то уже доложил, что я вырубился от жарких объятий Изуверова. От носилок я отказался и деланно бодрой походкой пошел в операционную. Вся спина занемела, ощущалась только тяжесть, было похоже, как будто к лопаткам и плечам приклеили каменную плиту.
В операционном блоке меня снова уложили на стол. Я принимал очередную экзекуцию уже абсолютно безразлично.
— А вы, как посмотрю, стоик у нас. Все так мужественно боль переносите, — ободрил меня военный хирург.
— Нет, доктор. Я просто мазохист. Не останавливайтесь.
В углу захихикали молодые женские голоса.
— Рад, что вы шутите. Люди с юмором быстрее выздоравливают.
Ему было абсолютно неинтересно со мной разговаривать. Ему просто нужно было знать, что я в сознании и адекватно воспринимаю окружающее. Или он просто зубы мне заговаривал, отвлекая от моего ранения. Я чувствовал, как он занимается моей раной.
Закончил он относительно быстро.
— Все можете подниматься. Постройтесь денька три рану не тревожить. Зажить все должно дней через десять–двенадцать. Я вам рану специальным клеем заклеил и скобы наложил. Сегодня у нас останетесь, а с завтрашнего дня будете к нам на перевязочки ходить. Спиртное, кофе и крепкий чай не пейте, деньков пять потерпите. Я вам антибиотик поставил.
— Доктор, — перебил я его. — Мне сегодня домой в форт надо. Я не смогу остаться.
— Это с главным разговаривайте. У нас сейчас никакой вольности и самодеятельности.
— Жаль, что у вас самодеятельности нет. Я на бубне играть умею и танцую немного.
Три молодые женщины залились звонким смехом. Хмурящий брови хирург, тоже рассеялся, закрыв ладонью усталые, красные от недосыпа глаза и темные круги вокруг глаз.
— Идите больной к Борису Михайловичу. С ним договаривайтесь. А на счет танцев не беспокойтесь, будете прыгать и скакать, как новенький. Гловой ручаюсь.
С улыбками и дружелюбными подначками меня выпроводили из операционной. Я, безусловно, знал цену хорошей шутке в трудной ситуации, никакого желания выставлять себя клоуном у меня не было.
Главврача я нашел на лестничной площадке. Они с Орловым жарко спорили о возможности смертельного заражения через попадание тканей морфов на слизистые оболочки.
— А вот и мое доказательство идет, — удовлетворенно заулыбался мне главврач.
— Борис Михайлович, мне домой уехать нужно. Я же не думал, что так все повернется. Меня там заждались.
— Я вас сегодня с собой увезу. Мне как раз домой нужно. Вы пока в палате поваляйтесь. Вам сил набираться надо. Постельный режим для вас сейчас обязателен. Отдыхайте, спите. Сон для вас сейчас — первое лекарство.
— Не могу я спать.
— Журнальчики тогда почитайте, кинишко посмотрите, а потом мы вас еще раз перевяжем и вместе поедем. Идет?
— Очень даже идет. Я уж думал, опять на буханке трястись придется. А во сколько поедем?
— После девяти. У меня обход в восемь, потом летучка.
— Ок.
Я поплелся искать Изуверова или связистов, чтобы сообщить Алене о своем прибытии. Вместо Максима я нашел Лисеева. Он как раз в радиоузле читал с хмурым видом радиограмму.
Заметив меня, он невесело улыбнулся.
