Вольфганг Хольбайн - Враг рода человеческого
— Но еще больше мне не нравятся банальности и общие места, — сердито бросил Кеннели и показал рукой на лежащее рядом с ним оружие. — Вы хотите, чтобы я убил человека? Мне это не может нравиться. Тем более что я не знаю, зачем я это должен сделать.
Он выбрал неправильную тактику. Правда, Адриан на секунду поник головой и сбросил свою личину. Кеннели увидел то, что за ней скрывалось — слабого, смертельно напуганного человека, который нуждается в помощи. Но он не любил, чтобы на него оказывали давление.
— Только не рассказывайте мне, что вы этого никогда не делали, — холодно сказал он. — Сколько человек в своей жизни вы убили, Кеннели? Десять? Сто?
— Ни одного, — сердито бросил Кеннели.
— Возможно, вы делали это чужими руками, — продолжал Адриан. — Но на вашей совести есть убитые. Сколько их?
— Это… это совсем другое, — начал защищаться Кеннели. Конечно, это было одно и то же, и Адриан даже не стал настаивать на своем. Всем и без того было ясно, что не существовало различия между убийством, совершенным собственными руками, и убийством, совершенным по твоему приказу. Возможно, последнее было даже более страшным преступлением. Именно это, наверное, заставляло Кеннели злиться: он впервые на своей шкуре испытал, каково было получать подобные приказы. — Я никогда не делал этого без особых на то оснований, — продолжал оправдываться он. — Я всегда знал, почему отдаю такие приказы.
— И вы всегда верили в свою непогрешимость? — спросил Адриан. — Будьте до конца честны, Кеннели, хотя бы один раз в жизни. Неужели вы никогда не испытывали сомнений, отдавая приказы идти на смерть?
Каким же наивным был Кеннели, полагая, что загнал Адриана в угол. Адриан тяжело вздохнул. Казалось, он совсем обессилел. Он погрузился в себя и надолго задумался.
— Мы были глубоко убеждены в том, что правильно поступаем, — наконец снова заговорил он, переходя на шепот. — Мы знали это! Поймите меня правильно, Кеннели, дело не в наших догадках или домыслах, или смутных предположениях. Мы действительно всегда знали, что это когда-нибудь произойдет, но мы не имели точных сведений, когда и где. Однако мы думали, что хорошо подготовились к этому.
Он помолчал, и на сей раз Кеннели не стал прерывать его молчание. Похоже, Адриан хотел высказаться. Его знания были так важны, что он чувствовал себя обязанным хоть с кем-нибудь поделиться ими.
— Да, мы думали, что хорошо подготовились. Ведь мы так долго готовились к этому… Но мы не справились со своей миссией. Возможно, мы и не могли справиться с ней. Вы никогда не думали, Кеннели, что существуют явления, которые обречены на провал с самого начала?
Кеннели тупо кивнул. Внезапно он подумал, что не хочет больше знать секретов Адриана и не желает слушать его рассказ.
— Вы хотите знать суть этого дела, — продолжал Адриан, который уже успел взять себя в руки. Правда, не совсем, но достаточно для того, чтобы снова расправить плечи и спокойно глядеть на Кеннели, не отводя своего взора. — Да, я думаю, что вы имеете право все знать. Вы должны убить этих людей, Кеннели. По возможности всех троих. Прежде чем одна из их печатей будет сломана.
Кеннели встрепенулся и насторожился. Эти слова показались ему очень странными, но, по всей видимости, Адриан вовсе не оговорился.
— Но зачем я должен их убить? — спросил он. — Что они вам сделали?
Адриан грустно улыбнулся.
— Жизнь и поступки этих людей не имеют к делу никакого отношения, Кеннели, — сказал он. — Видите ли, мой приказ — это та цена, которую я должен заплатить. Я приказываю вам уничтожить трех невинных человек, причем вся ответственность ляжет на меня. Вина упадет на меня, а не на вас. Что бы нас ни ожидало потом… когда все это будет позади, не беспокойтесь: я встану перед Судьей, а не вы.
Кеннели не был уверен, правильно ли он понимает слова Адриана, но если речь его собеседника о вине, расплате и Страшном Суде была не случайна, то в этом крылся какой-то глубокий религиозный смысл. Это было совершенно очевидно. Хотя, конечно, сам Кеннели не верил в Бога. Он родился в семье убежденных атеистов и перенял у родителей их убеждения.
— А если я все же откажусь? — спросил он. — Вы же сами сказали: эти трое ни в чем не виноваты. Хотя все это совершеннейшая чепуха, по крайней мере, Салида никак не назовешь невинной овечкой. У этого мерзавца на совести слишком много человеческих жизней, — и, видя, что Адриан хочет что-то возразить, Кеннели остановил его жестом и продолжал: — Итак, что будет, если я откажусь выполнить задание? Возможно, вы правы в том, что я действительно убивал людей, но я не делал это просто так, без всяких оснований.
— У нас есть веское основание, — серьезно ответил Адриан. — Но дело здесь не в Салиде, а в монастыре, Кеннели. Вернее, в том, кто был заключен в нем. И кто теперь на свободе.
— И кто же это? — спросил Кеннели. — О ком вы говорите, Адриан?
Адриан целую минуту молча глядел на него пристальным взглядом, а затем ответил на вопрос Кеннели.
* * *Наконец они доехали до блок-поста, о котором говорил Хайдманн. Но их никто не задержал, и опасения Бреннера по поводу того, что внешность бывшего полицейского привлечет к себе внимание, не оправдались. Оба грузовика, поставленные поперек проезжей части, как, впрочем, и импровизированный лагерь, находившийся поблизости, оказались покинутыми. Посреди лагеря стояла пустая канистра из-под бензина, вокруг которой образовалось большое пятно растаявшего снега, в воздухе до сих пор пахло горелым. Салид, вышедший из фургона, чтобы осмотреться, вернулся со снайперской винтовкой и запасом патронов. Когда фургон тронулся с места и покатил дальше по дороге, Бреннер увидел валявшиеся на обочине в снегу вещи, брошенные людьми. Очевидно, военные оставили этот блок-пост в страшной спешке, если не сказать, что они просто бежали отсюда сломя голову. Чего испугались люди? Бреннер не хотел задаваться этим вопросом… Он предпочитал оставаться в неведении.
Они сидели в машине, храня молчание. Каждый был погружен в свои невеселые мысли. Салид клацал оружием, проверяя работоспособность его механизма и состояние отдельных частей. Йохан-нес смотрел перед собой в пространство невидящим взором. Совсем недавно — перед тем, как они встретились с Хайдманном, — Бреннер думал, что Йоханнес выйдет из своего подавленного состояния, но похоже, психике патера был нанесен непоправимый ущерб. Ад разверзся перед ним, он был проклят. Он сделал самое страшное из того, что мог сделать человек, и должен был теперь расплачиваться за это дорогой ценой. Сейчас, а не когда-нибудь после, на Страшном Суде.
Через некоторое время Бреннеру вновь показалось невыносимым бездействие. Он встал и, пройдя вперед, остановился за спиной Хайдманна, опершись обеими руками о спинку его кресла и наклонившись вперед. Бреннер бросил взгляд сквозь запотевшее стекло на небо. Он не знал, сколько времени они уже были в пути и насколько он мог доверять своему внутреннему чувству времени, но ему казалось, что с тех пор, как он покинул стены больницы, прошло уже несколько часов. Давно должно было светать.
— Очень скоро будем на месте, — сказал Хайдманн. — Вон там я остановлю машину.
Бреннер проследил взглядом за кивком его головы и изумился. Он узнал эту дорогу — поворот, идущий под уклон, заснеженную опушку леса и еле заметное среди кустов ответвление, отходящее от главного шоссе. Где-то здесь он с Астрид бросил свою машину. Это была лесная дорога, ведущая к монастырю.
— Я не могу сопровождать вас дальше, — сказал Хайдманн.
— Я знаю, — ответил Бреннер. Дорога, ведущая через лес, была труднопроходимой, и машина не могла бы проехать по ней, однако Хайдманн имел в виду совсем не это. Просто его миссия была исполнена. Он не стал бы сопровождать их дальше даже и в том случае, если бы впереди ждала широкая автострада.
— Но вы так и не ответили на мой вопрос.
Хайдманн вопросительно взглянул на Бреннера.
— Без вашей помощи нам бы не удалось выбраться из города, — сказал Бреннер. — Почему вы это сделали?
— Потому что я ваш должник, — ответил Хайдманн. Больше он ничего не сказал. В его голосе не было патетики. Он произнес эти слова без улыбки, не делая ни одного лишнего жеста. Бреннер хорошо понял его. Возможно, это был единственно приемлемый ответ на его вопрос. Бреннер вернулся назад к Салиду и Йоханнесу. Палестинец оторвал взгляд от своего оружия и взглянул на него:
— Мы уже приехали?
Бреннер кивнул.
— Дальше мы пойдем пешком, — сказал он и показал на Йоханнеса. — Что с ним? Он дойдет?
Салид пожал плечами, но когда он встал, Йоханнес тоже поднялся и пошел за ним. Глаза патера были по-прежнему пусты, а его движения казались какими-то неестественными, как будто он был не живым человеком, а роботом.
Бреннер подумал, что было бы лучше оставить его здесь. Лучше и для самого Йоханнеса и — главное — для них. Он был убежден, что Салида одолевают те же мысли. Но ни он, ни Салид не обмолвились об этом ни словом. Они отправились в трудный путь втроем и вместе должны добраться до цели.
