Сергей Чичин - Отстойник
Туша утекла из поля зрения, напоследок погрозивши длиннющей шеей… или хвостом? В общем, чем-то таким вальяжно повела, описав дугу впечатляющего радиуса. Только Чарли еще долго смотрел ей вслед, да Мик с сомнением поигрывал гранатой, словно припоминая, не запрещали ли их бросать. Про таких вот и снимают фильмы с говорящими названиями вроде «Придурки в армии», и малолетняя публика с готовностью над ними ухахатывается, не ведая истинного масштаба трагедии. Ну кинешь ты гранату, ну даже собьешь того диплодока, а дальше что? Граната ведь сразу кончится!
За отсутствием иных интересов пришлось вернуться к своему изначальному занятию. Пулемет был чист и светел, при неловком падении прежнего хозяина не пострадал, хотя крышку я на всякий случай поднял и ленту проверил, чтобы не пасть в ответственный момент жертвой помятого и застрявшего патрона. Сошки бы скрутить, всей пользы от них — одно огорчение, пока пытаешься их устойчиво разлапить на неровной поверхности, в то время как с упора на руку удовольствие ровно то же, а хлопот никаких. Но просто так их не отломать, а фантазии насчет разборки оружия в транспорте отец из меня выбил еще в детстве. Как заложит наш Джаспер лихой вираж, избегая следующего парящего безобразия, вот тут-то я заобрадуюсь за всеми штифтами сразу нырять ласточкой. Пришлось сложить отвратительные железяки под цевье, чтобы хоть глаза не мозолили. Приклад, напротив, выдвинул — на это никогда в последний момент не хватает времени. А вот за что былому рэмбе отдельное спасибо — так это за ремень, тщательно подобранный по ширине и с такими уплотнителями, что плечо и не замечает навьюченной тяжести. Не знаю, как там хваленый SAS без них обходится, лично у меня при известной практике на каждый момент, когда оружие нужно в руках, набегает три, когда оно в них совершенно не нужно и даже, напротив, мешает, но не настолько, чтобы далеко откладывать. Так что спасибо тебе, мой безвестный несостоявшийся друг, или, может быть, неопределившийся враг, твой хороший вкус я обязательно помяну незлым тихим словом, когда он меня в очередной раз выручит. Но если, с другой стороны, подведет и лопнет, когда совсем не надо, — так выскажусь, что родне твоей станет икаться до седьмого колена, а сам ты, презрев смерть, пустишься в брейк-данс на глазах у изумленных Хранителей.
Туман потихоньку начал редеть, а затем и вовсе почти рассеялся, и знаете, лучше бы он этого не делал. Мир в оттенках серого — это решительно не то, что можно рекомендовать к просмотру лицам с тонким восприятием действительности. Верный своему обещанию Джаспер забрал круто вверх, я бы оценил дистанцию до земли на глазок в полмили. Под нами тянулся плотный сероватый подлесок, из него периодически торчали антеннами отдельные высокие стволы типа пальмовых. Без бинокля деталей было не разглядеть, но мне показалось, что по стволу ближайшего струится, придавая ему сходство с закручиваемым винтом, гибкое змеиное тело. Интересная у них тут биология, что и говорить… Определенно Мик был прав, рассуждая о несомненной популярности подобных антуражей у определенной публики. В другом месте нелепо огромный цветок, намного выдающийся над общим фоном, фривольно разбросал свои могучие лепестки во все стороны, и под ними, кажется, что-то мелкое шмыгало туда и обратно. Симбиоз муравейника и росянки? Знакомиться не восхотелось, разве что прибить от греха, но отсюда и достать нечем, а если поближе подобраться, то само как выскочит, как выпрыгнет, как явит предубеждение против машинерии. Вдалеке, на горизонте, лес становился выше и мощнее, и над ним устроили танцульки летающие паразиты, отсюда неразличимые. Наша знакомая река показала петлю и круто ушла в сторону от маршрута; в рассмотренном фрагменте торчали, как огромные зубы, острые каменюги. Да ладно бы просто торчали, а то вдруг один из валунов ненатужно просел и скрылся в воде, оставив легкое холодение в желудке и пожелание успехов грядущим водоплавателям. Одна полянка внизу, круглая и с виду невыразительная, пульсировала светом, словно реагирующий ни пойми на что фотоэлемент. Удивительное рядом, а мужики-то не знают.
За наблюдением и дорога пролетела незаметно, у меня даже не кончилось терпение, по окончании которого во встречные странности должны были полететь гранаты. Базу издалека было не узнать, так что я обнаружил ее, когда машина начала ощутимо снижаться: площадка прямо на земле, ровная и ничем не выдающаяся, кроме разве того, что обычно в здешних пейзажах расчищенные площадки не встречаются. По мере спуска я внимательно оглядел окрестности и заметил, что вон та группа растений, хотя и ометается винтом наравне с прочим, не проявляет должной гибкости и свободомыслия, а стало быть, камуфлирует некий объект, очевидно вход в помещение. Ничего такой вход, удачно вписан в пейзаж, мелковатый разве что, на грузовой лифт рассчитывать не приходится, а он не помешал бы с нашей выкладкой.
Мик немедленно навис надо мной, всем своим видом символизируя готовность выйти на зачистку местности. По-моему, зря пыжится — вертолет с этой площадки никуда не деть, если уж они рискуют его здесь оставлять, то, наверное, тут и без того безопасно. Но, с другой стороны, пускай побегает. Ему полезно, может, еще и найдет чего незамыленным глазом, а может, его тяпнет кто-нибудь, и домой я вернусь наконец-таки без сопутствующих проблем. Или с двойной нормой, если он с этим тяпающим подружится.
— Далеко не уходи, — прокричал я ему на ухо. Надо заметить, вышло не вполне корректно — у него свое «далеко», однажды вышел за тако и вернулся через неделю, объяснил тем, что до Тихуаны быстрее и не прошвырнешься.
Фон пожал плечами, выскочил из салона и, пригнувшись, припустился к будочке. Даже автомат забыл… как обычно. Достал, честное слово. Ну как выпрыгнет сейчас на него гаракх! Мне не столько интересно, кто из них кого заломает, сколько будет ли эффективен против гаракха полевой огнестрел, или все же стоит на такой случай запасаться более убедительной артиллерией.
Мик добрался до будки, пристроился к ней в не допускающей двойного толкования позе и принялся на нее отливать.
Напомните мне не брать его в приличное общество.
Винт помаленьку замедлил бег, Джаспер отстегнул ремни и стащил наушники, и даже Чарли, дотоле зачарованно созерцавший спину фон Хендмана, слегка встрепенулся, словно впервые обнаружив в руках винтовку.
— Что это, Мейсон? Здравствуйте, я ваша тетя.
— Это ты понесешь, а при нужде и пользоваться будешь.
— Ты охренел?
— Если это снимет дальнейшие вопросы, то да.
Фирзаил попытался прошмыгнуть между нами к выходу, но я его придержал.
— А к тебе у меня вопрос назрел — из тех, которые надо было задать еще до вылета. Зачем вы вообще в Цитадель являлись? Да еще два раза?
— В первый раз они летали без меня, — покорно ответствовал эльф. — Боевой отряд, двенадцать солдат. С каким-то своим приказом, я его не знаю. Вернулись живыми только четверо, остальных привезли либо мертвыми, либо тяжело раненными. Доложили, что Хранители ушли, а задание свое, видимо, не выполнили. Тогда из центра сюда, на базу, командировали меня, чтобы я отправился в Цитадель с остатком бойцов, перенастроил их портал на работу с ключом… чтобы им не смогли пользоваться те, кому не надо.
— И все?
— У нас тут идет… Знаешь, что такое война?
Мощно спрошено.
— Видел пару фильмов. Говорят, грязное дело, но Чак Норрис справляется.
— Нам бы сюда этого Чака. Дело это ужасно неуклюжее, глупое, неловкое. Мы пинаем их тут, они пинают нас там. В каждом мире бывают войны, но они ведутся по совершенно иным правилам. Кто-то сильный кого прибил, кого принудил сложить оружие — победил. Кто-то запер другого в безвыходной ситуации — тот проиграл. Иногда друг друга бьют за разрез глаз или фасон прически, или разговорный язык, или сны, или за написание буквы «фухаратамизава» — в этой войне, кстати, погибла целая прорва моих предков. Но всякая война исчерпывается, потому что воюют субъект с субъектом, и это не может длиться вечно.
— И чем кончилась война за букву?
— Не за букву, а за написание. Мои предки под знаменами лендлорда Джилоарависа отстаивали загиб хвостика влево, это символизировало традиционализм в пику правому наклону, который логичен, но слишком радикален, чтобы быть легко принятым ортодоксами.
— И куда он нынче загибается?
— Вправо. Джилоаравис был уничтожен вместе со своей твердыней — такая была волшебная какофония, что полконтинента срыли. Так вот всякая война, в которой соперники уничтожают друг друга, однажды кончится. Хранители… конечно, их сила велика, но они не испытывают испепеляющей ненависти и не уничтожают нас, как врагов… конечно, за исключением тех случаев, когда вынуждены отстаивать свою жизнь. Они знают, что идею уничтожить нельзя, даже перебив всех нас, — ведь мы только служим ей. По сути, они уже пробовали — на протяжении последней эры или если на ваш счет, то сколько-то там тысячелетий были попытки геноцида, но ничего они не дали, кроме разве что обнуления счетчика наших наработок. Потому они сражаются не с нами, а с нашими действиями. А мы тоже не горим желанием убивать их — мы их уважаем и признаем их работу весьма важной.
