Эл Робертсон - Взломанные небеса
Джек направился к высокой фигуре и неожиданно для себя оказался стоящим вплотную к ней. Белая тряпка уже была не на голове, а в руке, а на Джека смотрело непрерывно меняющееся лицо: младенец, малыш постарше, подросток, изможденная старуха. Образы быстро перетекали друг в друга, приглядеться не удавалось, но вот мелькание постепенно успокоилось, и множество лиц слилось в одно.
– Ох, мама, это ты?! – выдохнул Форстер.
– Здравствуй, Джек, – сказала она.
Мать выглядела такой, какой он оставил ее, отправляясь на Войну программ. Он протянул руки, взял ее ладони в свои, проверяя, насколько они реальны.
– Мне так жаль, – выговорил он, чуть не плача.
– Я знаю.
Никакого ощутимого движения – но вот они уже обнимают друг друга. Что-то сломалось внутри, и Джек все-таки заплакал, бормоча извинения. А мать крепко обняла его, так, чтобы прижался щекой к ее пушистым волосам. Наконец Джек успокоился, перестал бормотать и всхлипывать.
– Как ты узнала, что я приду? – спросил он.
– Волны рассказывают нам о новых фетчах, и тогда мы высылаем навстречу им кого следует. Мы чувствовали, что ты придешь морем, но ты совсем не похож на нас.
– То есть?
– Я сейчас покажу тебе.
– А где Фист? – опомнился Джек.
– Твоя кукла? Куда подевался паяц? – удивленно спросила мама.
Джек осмотрелся по сторонам, удивленный тем, что Фист так долго молчит. Кто-то захихикал.
– Исси? – Он вспомнил голос.
Девочка показалась. Она танцевала с Фистом. Исси тоже мерцала, изменяясь, но не слишком сильно, ведь она была вдесятеро моложе матери Джека.
– Мама Джека взяла меня с собой, – счастливо пропищала Исси. – Мне сказали, придет Фист!
Раньше Джек никогда не видел ее лица – только череп. А теперь ее личико менялось от младенца к малышу и назад, неизменно светясь чистой простодушной радостью.
– Мне так понравилось играть с ним! А теперь, когда здесь и он, и ты, все переменится! Может, я даже путешествовать отправлюсь, как и он! Чудесно!
Она побежала к Джеку вприпрыжку, тот распахнул ей навстречу объятия, но тут вспыхнуло яркое, беззвучное пламя. Облака пронзил солнечный луч, запылал вокруг Исси – и девочка пропала.
Изумленный Форстер отступил на шаг. Физиономия паяца изобразила крайнее недоумение. Ладонь матери сдавила руку Джека.
– Что случилось?
– Ее позвали.
– Лестак?
– Да. Исси пришлось идти. Каждого из нас могут вызвать в любое время. Свет прорывается из сети, тянет нас туда, и нам приходится являться в ваш мир – чтобы быть вашими куклами.
– Но вы же не куклы! – возразил Джек горячо.
– Вы вспоминаете те времена, когда вам было хорошо с нами, и вызываете нас, заставляя быть такими, какие мы в тех воспоминаниях. Говоришь, не куклы?
– Ну, я не знаю. Честно, я про такое и не думал раньше…
Фист с опаской обходил солнечный луч, не слушая того, что говорила мать Джека.
– Мощная штука, – уважительно заметил он. – Вряд ли мы сможем выбраться по ней. Можно попытаться вскарабкаться, но, боюсь, она сломает нас к черту.
– А мы сможем заставить кого-нибудь вызвать нас?
– Никто не знает, что мы здесь.
– Мы можем переслать что-нибудь с тобой? – спросил Джек у матери. – Нам нужно передать файлы наружу.
– Наверху мы не можем рассказывать о здешней жизни, – ответила она. – К живым мы летим лишь с памятью о былом.
Джек подумал об Андреа и о том, что голос его матери тоже соткан из памяти, сшит из всех слов, которые она произнесла при жизни.
– И так для всех?
– Да. Я покажу тебе. Фист, иди сюда.
Она взяла сына и куклу за руки, и вдруг все трое оказались на крыше высокого металлического здания. Внизу лежал лабиринт убогих хижин, узкие проходы между ними так нигде и не становились улицами. Повсюду виднелось мерцание, замеченное Джеком еще от моста. Солнечные лучи хаотично плясали по городу.
– Вон там мы стояли раньше, – сказала мама, показывая. – У моста, где виднеется луч.
До того места было с милю. Мост – темная полоса над черной водой.
– Видишь, сколько лучей пронзают город, вытаскивают наш разум, не дают успокоиться, прийти в себя? Сейчас я покажу, что делают с нами живые.
Они оказались внутри хижины. Перед ними стояла мерцающая фигура. Нагая – но в ее наготе не было непристойности. Она непрерывно менялась, и перемены плоти размывали все, что могло оскорбить взгляд.
– Джек, у нас слишком много воспоминаний. Мы с трудом упорядочиваем их. Иногда у нас получается, кому-нибудь удается разложить по полочкам, проанализировать, понять все данные, оставленные жизнью, но затем с неба падает свет, и мы опять делаемся лишь бессвязной грудой воспоминаний, разбитые ностальгией живых.
Форстер вспомнил музыку Андреа – фокус ее воспоминаний, придающий им форму и связность, возвращающий ее к себе. У матери не было музыки, чтобы собрать осколки себя в единое целое.
– Но как ты можешь говорить со мной так связно и разумно? Отчего ты не как… Не как она? – Он указал на мерцающую фигуру.
А та, кажется, ощущала присутствие гостей. На них уставились тысячи глаз на одном лице, пытаясь совместиться и сфокусировать взгляд.
– Твой отец никогда не откатывал меня в прошлое, потому я в лучшем состоянии, чем большинство из нас. Плюс к тому сейчас на меня смотрят все наши. Их внимание поддерживает меня. Такого гостя, как ты, здесь раньше не бывало. Если ты сумеешь бежать, то расскажешь всем о нас.
Фист выпустил руку миссис Форстер и вскочил на подоконник. Пока она говорила, паяц сканировал город. А когда она закончила, он обернулся и спросил:
– Хотите сказать, что все как эта? И никто не может сфокусироваться?
– Не может, и никогда не мог.
– Вот же гадство! – чертыхнулся паяц и повернулся к Джеку. – Поганое дело, когда берут и начисто переписывают твое «я». Но у этих бедолаг даже своего единственного «я» нет! Эх, дать бы им всем перо, какое я вручил Андреа! Но меня ж тогда гребаный Пантеон изжарит живьем. Хоть бы эти бедняги сделались кем-то большим, чем марионетки. Живые – это ж просто океан дерьма.
– А кто из живых знает про это? Пантеон никогда такого не показывал.
– Да уж, они покажут, – буркнул Фист сердито.
Вдруг они оказались у безмолвного озера. Город мертвых отделяло от него полсотни метров черной грязи. Бегущие из города ручьи проделали в ней канавки. В воздухе стоял густой запах гнили.
– Очень многие не существуют даже как фетчи, – сказала мать Джека, указав на груду черных блоков посреди озера.
Блоки казались грубо выделанными, шершавыми и были свалены неряшливой кучей, словно разбросанные заскучавшим ребенком кубики.
– Что это? – спросил Джек у матери.
– Тюрьма. Иногда те, кого держат там, выбираются и даже за ходят на мост, но их перехватывают и закрывают снова так быстро, что никто не успевает и словом с ними перекинуться.
