Вадим Панов - Головокружение
– Беги!
– Машина!
– Да хрен с ней!
Мощный «паук» не просто пробил дыру в бетонном перекрытии, а взломал его, и расколотая на несколько частей плита рухнула вниз, ломая дорогостоящее оборудование семейного источника.
– Спасайся!
– Мотай! – махнул рукой Копыто, и Степаныч растворился в портале. – Мотай!
Уйбуй же нехорошо улыбнулся и снял автомат с предохранителя.
– Все, уроды, доигрались!
Потолок обрушился в главном помещении, там, где располагался аппарат непрерывной дистилляции, обломки бетона сплющили семейную надежду на высокоградусное будущее, но ворвавшиеся в подвал Дуричи плевать хотели на «какие-то» железяки.
– Цистерна!
– Цистерна, мля!
Запах виски стал для бойцов и маяком, и дурманом. Почуяв его, а главное, увидев поврежденную цистерну, из которой хлестал высококлассный вискарь, Дуричи окончательно потеряли головы и бросились к призу, не разбирая дороги.
– Она растекается!
– Хватай!
– Наш вискарь!
– Не ваш, а мой! – рявкнул Копыто, открывая огонь.
Как ни странно, казарма Шибзичей не обрушилась. Покосилась слегка, по стенам пошли трещины, окуталась клубами пыли, кое-где огрызнулась языками пламени, но устояла. А из образовавшегося пролома донеслись звуки бодрой перестрелки.
Форт затянуло дымом и пылью, революционная толпа разбежалась, а проклятый Кунтик до сих пор не появился.
– Сука, – с чувством произнес Чемодан.
– Кто? – осведомился боец Якорь.
– Все.
– А-а…
Верная десятка терпеливо ждала приказов, но что делать дальше, Гнилич не представлял: куда идти? в кого стрелять? где попрятались враги? Блестящий план рассыпался, а другого у Чемодана не было.
– Кунтик, наверное, в подвале сидит, – предположил Якорь. – Поныкался, болезный, и боится.
Уйбуй перевел мрачный взгляд на великофюрерскую мастерскую, поразмыслил и угрюмо велел:
– Пошли, проверим.
…Здоровенные люды говорили, что хванам не хватает силы, навы намекали на не очень высокую скорость четырехруких, а рыцари Ордена критиковали недостаточное использование боевой магии – и все это было правдой. Но так же было правдой и то, что любой воин любого Великого Дома, кроме разве что гарки Темного Двора, трижды подумает перед тем, как ввязаться в драку с четырехруким. И если он не пьян, не глуп и не на войне, то от драки он, скорее всего, откажется.
– Не ваш подвал, а мой! – рявкнул Копыто, открывая огонь.
Короткая очередь свалила пару Дуричей, но остальные ответили свинцовым шквалом, заставившим уйбуя укрыться за грудой бетонных обломков. На победу Копыто не рассчитывал, он просто не хотел уходить из своего подвала. Он ждал, когда враги подойдут ближе, надеясь прихватить с собой еще парочку, и сильно удивился, услышав дикие, полные животного ужаса вопли Дуричей.
– Вы чо…
Уйбуй осторожно высунулся из-за укрытия и онемел.
Картина, что предстала взору ошарашенного дикаря, поражала воображение. В неярком свете пары оставшихся ламп Копыто заприметил плохоразличимое пятно – Алех двигался слишком быстро для глаз дикаря, – которое периодически приближалось то к одному, то к другому Дуричу и отступало, когда выбранный боец мертвым валился на пол.
– А ты еще кто? – Пару мгновений уйбуй внимательно следил за неуловимым и безжалостным пятном, после чего сделал единственный в его положении вывод: – Привидение, мля! Взрывом спугнули.
– Тикаем!
Дуричи в панике рванули к пролому, торопясь покинуть кошмарный подвал, а Копыто закусил губу:
– Все, мля, сейчас за меня примется. – В исходе схватки уйбуй не сомневался, однако сдаваться просто так не хотел – героизм владельца винокурни превысил все возможные для Шапки пределы. – Примешься? И ладно! Принимайся, мля!
Копыто вскочил на ноги, вскинул автомат и… И тут же отлетел к стене, получив увесистый удар в челюсть.
– Ты офигел, что ли, в меня целиться? – хмуро поинтересовался хван.
– …А если Чемодан не пойдет? – спросил Иголка, напряженно наблюдая за подбирающимися к «пистолетной фабрике» Гниличами.
– Пойфет, – уверенно отозвался Кувалда. – Чемофан фумает, что я тама засел.
– Дык ты же не просто так засел, ты же отбиваться станешь.
– Вот он и пойфет воевать.
– А почему не побежит?
– Куфа?
– Прочь.
– Потому что лучше нам сейчас все решить, а не отклафывать.
– Это тебе так кажется, твое великофюрерское.
Разработанный Кувалдой план победы особым хитроумием не блистал, но отражал предельно четкое понимание фюрером семейных реалий. На выступления Шпателя одноглазый решил внимания не обращать: во-первых, разгром копытинской машины полностью укладывался в план возвращения контроля над распоясавшейся семьей, а во-вторых, без поддержки Чемодана Дуричи не продержатся и часа. Поэтому Кувалда сосредоточился на ненавистном Гниличе, приготовив в «пистолетном» подвале большой взрывчатый секрет, и теперь с нетерпением ждал, когда враги ворвутся внутрь. Далее следовало нажать на кнопку пульта дистанционного управления, и заложенный в подвале пластид превратит Чемодана и его присных в разбросанный по стенам фарш…
– Фюрер!
– Не мешай… – Прикрывший глаз Кувалда представлял ошметки красного, в которые превратится Чемодан, и не сразу понял, что зовут его по делу. – Я занят…
– Сюда смотри!
– Что? Мля…
Блестящий замысел рушился на глазах: умный Чемодан не стал ломиться в двери подвала, как рассчитывал Кувалда. В руках его бойцов появились гранатометы, которые они навели на окна и двери «пистолетной» фабрики.
– Облом, – уныло вздохнул великий фюрер.
А в следующий миг многострадальный Форт потряс еще один мощнейший взрыв.
* * *Бар «Кружка для неудачников».
Москва, Николоямская набережная,
11 июня, суббота, 21:33
«Сегодня я умру».
Нелюди, конечно, не люди, но и не дураки. У них было достаточно времени, и они наверняка знают, кто против них сражается. Знают имя одинокого героя, бесстрашно бросившего им вызов. И мечтают поквитаться.
«Мечтают меня убить».
Пусть мечтают. У них ничего не получится.
«Но я умру!»
Арнольд был спокоен, абсолютно спокоен, несмотря на то что жизнь его приближалась к концу. Выбор он сделал давно, в тот самый день, когда они окончательно спланировали сражение. Добрый друг предлагал ограничиться тремя громкими убийствами и скрыться. Добрый друг говорил, что его жизнь слишком ценна, но Арнольд сказал: «До последней возможности!» И настоял на своем. Если уж жертвовать, то всем. Только так можно разбудить потонувших в сытом рабстве челов: не убийством нескольких крыс, а грандиозным, героическим жертвоприношением.
