Вечерний Чарльстон - Дынин Максим

– Понятно… Йенсен, вас накормят, и вы можете заночевать здесь же, на вилле.

– Нет, барон, я лучше вернусь – у меня множество дел, не связанных с этим Фэллоном.

Я поинтересуюсь, не нашли ли утопленницу. Впрочем, труп, скорее всего, уже объели рыбы и крабы.

– Может, и так, но вы правы, Йенсен – хотелось бы расставить точки над i и перечеркнуть t [13]. И ни в коем случае не выпускайте Фэллона из виду – даже когда он отправится в Нью-Йорк.

– Я распорядился купить еще один билет на тот же рейс, только вторым классом, чтобы мой человек не мозолил Фэллону глаза. Пошлю Мадсена, он смышленый малый.

– Я очень вам признателен, Йенсен. Деньги на расходы, а также ваше вознаграждение, вам выдадут, я распоряжусь.

– Благодарю вас, барон, – и он поклонился и вышел.

Я же позвал секретаря и проинструктировал его (я заметил его удивление, когда он услышал сумму). Да, хоть я и банкир, да к тому же еще и сын Израилев, но я никогда не скуплюсь, когда дело заходит о заслуженной награде.

Я налил себе еще немного скотча и, попивая его крохотными глоточками, задумался. С одной стороны, Фэллон меня разочаровал – сначала, получается, склонил невесту к близости еще до брака, видите ли, ему не терпелось. А потом изменил ей с какой-то местной шлюхой. Но, с другой стороны, мне его было по-человечески жаль. А еще больше я жалел бедную Катриону – более славной девушки я никогда не видел, если не считать мою супругу. Упокой, Господи, ее душу!

14 (2) февраля 1855 года. Елагин остров.

Николай Максимович Домбровский,

вспомнивший, что он еще и журналист

Три дня назад мы наконец-то вернулись на Елагин остров. Да, в Китайском дворце хорошо, но в собственной квартире лучше. Тем более что мне пришлось возвращаться к своим обязанностям, а у Аллочки в понедельник, девятнадцатого февраля (а по старому стилю седьмого), начинается очное обучение в Елагиноостровском университете на факультете медицины. Могу за нее похвастаться – все экзамены она сдала на «отлично», включая экзамен по языку, и получила студенческое удостоверение. А сегодня утром, после торжественной литургии в новоосвященном Сретенском храме на Елагином острове, состоялся праздник для студентов и «сопровождающих лиц».

Так что вернулись мы в свою квартиру в некотором подпитии (кто в большем, кто в меньшем), но по дороге нас перехватила Леночка – простите, подполковник Елена Викторовна Синицына, глава медицинской службы эскадры и по совместительству декан медицинского факультета Елагиноостровского университета. К моему удивлению, хоть она и присутствовала на празднике, выглядела, в отличие от нас, как будто и не пила вовсе.

– Неплохо же вы, ребята, повеселились. Коля, тебя Юра Черников искал. Говорит, срочно.

Я чмокнул Лену в щеку и чуть не упал – Алла, до того державшаяся за мое плечо, но еле-еле передвигавшаяся, вдруг повисла на этом самом плече. Да, именно Алла – так я называю про себя любимую супругу, когда я думаю по-русски. А по-английски она вновь превращается в Мейбел…

Хотя, конечно, в том состоянии, в котором она сейчас находилась, она больше всего напоминала мне студентку-американку из моего времени. Эх, сколько раз мне приходилось тащить очередную подругу – а иногда и просто знакомую – в ее комнату в общежитии, а пару раз и ко мне – когда очередная шапочная знакомая не могла членораздельно объяснить, в каком общежитии и в какой комнате она живет. Единственное, я их тогда не раздевал – клал у себя на старом диванчике, купленном мною у выпускника за десять долларов, и накрывал пледом. А чтобы воспользоваться их беспомощностью, такого у меня даже в мыслях не было.

А теперь, когда это моя собственная супруга, я ее довел до душа, раздел, обмыл, надел на нее пижаму и положил на наше супружеское ложе. Эх, с каким удовольствием я бы присоединился к ней – нет, вы не подумайте, просто очень хотелось спать. Но работа есть работа, и я поспешил в офисы «Голоса Эскадры», в котором Юрий Иванович Черников являлся начальником, а я – формально его заместителем, а на самом деле одним из репортеров. Увидев меня, он усмехнулся:

– Эх, ну и молодежь пошла, пить не умеют.

– Да я же выпил, дабы лучше выполнить свой профессиональный долг… Завтра же статью напишу про начало первого полноценного семестра.

– Напишешь, куда ж ты денешься. Но сначала у меня для тебя другое задание подвернулось. И его нужно сделать сегодня вечером, чтобы завтра с утра твоя статья уже красовалась на первой же странице. Сдюжишь?

– Да расскажи хоть, из-за чего весь сыр-бор…

– Ознакомься. Вот только это строго конфиденциально. А статья должна появиться не ранее завтрашнего утра. И не позднее. – И он протянул мне пухлый конверт.

Я вскрыл конверт и, как писали Ильф и Петров, «аж заколдобился». Это был текст Указа Его величества по случаю подписания мирного договора с Османской империей. Начинался он, как и положено, «Божиею милостию Мы, Николай, император и самодержец Всероссийский, царь польский, великий князь финляндский, и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем нашим верноподданным…»

Далее было указано, что произойдет с землями, «Божией милостью освобожденными от османского гнета». И перечисление этих земель.

В общем, земли делились на четыре категории. Немалая их часть превращалась в губернии Российской империи. С одной стороны, подумал я, они попадают из одной империи в другую. С другой же, я успел насмотреться на жизнь христиан в тех землях – про «гнет» Его императорское величество был абсолютно прав. А теперь у них появлялись те же права, что и у любых других подданных Его императорского величества – причем, что немаловажно, были запрещены любые притеснения по мотивам религии либо национальности.

Такими губерниями стали Добруджа, Восточная Фракия и Босфор-Дарданеллы. Последняя включала в себя оба пролива, все побережье Мраморного моря вплоть до Пруссы – именно это первоначальное греческое название вновь получила Бурса – а также Лемнос, Самофракия и Имврос и некоторые мелкие острова. Южной границей губернии являлось северное побережье Адрамитского залива и сам город Адрамиттион.

Второй категорией являлись «открытые города» – Царьград (да, именно так), Адрианополь и собственно Прусса. В них мусульманам из Османской империи был гарантирован доступ к мечетям, кроме Святой Софии и других, ранее бывшими церквями. Но даже в них был разрешен вход для всех, пусть и без возможности совершать намаз.

Отдельно был прописан вопрос юрисдикции Константинопольского патриархата. Им и далее принадлежали те храмы, которые были в их ведении во время османского владычества, а также ряд других, ранее закрытых либо переделанных в мечети. Но Святая София была помещена под покровительство императора, и службы в ней могли совершать как Фанар [14], так и наша родная Русская Православная церковь. А рядом находившийся храм Святой Ирины был передан РПЦ в качестве кафедрального собора в Царьграде.

Третью категорию представляли собой протектораты – Молдавия, Валахия, Силистрия-Рущук и Болгария. Им предоставлялась весьма далеко идущая автономия, но верховная власть принадлежала генерал-губернатору, назначаемому из Петербурга, который имел право наложить вето на любой закон, а также сам издавать указы. В частности, и здесь был наложен запрет на любые дискриминационные действия против отдельных народностей и религий.

Да, подумал я, прямо-таки Америка после 1968 года – запрет дискриминации во всех областях. Впрочем, здесь это было к месту. Первое, что в действительной истории делали румыны, болгары и греки с полученных ими в результате русских войн – это вычищали «ненужное» население. Причем изгоняли не только турок – любую нетитульную нацию. Ужасы этих погромов часто напоминали то, как турки резали греков и армян в Малой Азии. А этого допустить нельзя, тут я с его императорским величеством согласен.