Сьюзен (Сюзанн) Коллинз - Рождение огня
— Ты поняла, что я хочу сказать? — с нажимом говорит Хеймитч.
Киваю. Он имеет в виду, что у меня нет выбора, если я хочу, чтобы мои близкие и я сама оставались в живых. Я должна буду выйти замуж за Пита.
4.
Обратно в свой вагон мы плетёмся, прикусив языки. В коридоре напротив моей двери Хеймитч похлопывает меня по плечу:
— Знаешь, ведь с тобой могло бы случиться кое-что и похуже. — И уходит в своё купе, забрав с собой перегарную вонь.
Войдя к себе, стаскиваю мокрые тапочки, халат и пижаму. В комоде есть ещё, но я заползаю под одеяло в одном нижнем белье. Потом долго лежу, уставившись глазами в темноту и обдумывая разговор с Хеймитчем. Всё, что он сказал — правда: и ожидания Капитолия, и моё будущее с Питом... всё, вплоть до самого последнего комметария. Действительно, на мою голову могло бы свалиться кое-что похуже, чем Питер. Не в этом суть. Или всё же в этом?
Одна из наших немногочисленных свобод в Дистрикте 12 — это возможность вступать в брак с кем пожелаешь или не вступать вообще. А теперь меня лишили и этого права. Интересно, станет ли президент Сноу настаивать на том, чтобы мы завели детей? Если у нас появятся дети, то их удел — Жатва. Вот все обалдеют, если жребий выпадет ребёнку не только одного, но сразу двух победителей! А почему нет? Такое случалось, и не раз — дети победителей оказывались на арене. Подобные происшествия всегда вызывали взрыв напряжённого интереса и порождали разговоры о том, что над этой семьёй довлеет злой рок. Вот только... происходит это чересчур часто, чтобы быть просто неудачным стечением обстоятельств. Гейл так вообще уверен, что Капитолий устраивает подобные трюки специально, занимается подтасовкой, чтобы придать потехе побольше драматизма. Ну а поскольку я — ходячая головная боль Капитолия, то моим детям арены не миновать.
Вот взять Хеймитча: неженатый, бездетный, находящий спасение от действительности в выпивке. Когда-то, до того, как он так опустился, за него любая бы пошла! Но нет, он выбрал одиночество. Даже не одиночество — это слово звучит слишком мягко. Я бы сказала, он приговорил себя к одиночному заключению. Наверно, потому, что, пережив Игры, решил: такая жизнь — лучше, чем альтернатива видеть на арене своих детей. Я сама почувствовала ужас этой альтернативы, когда жребий пал на Прим и она шла к подиуму, как на казнь. Но поскольку я её сестра, то смогла занять её место, а вот для нашей матери такой возможности не существовало.
Я лихорадочно пытаюсь найти выход. Не могу позволить президенту Сноу обречь меня на такую жизнь. Пусть лучше уж сразу прикончит! Но сначала я попытаюсь спастись. Убежать. Что они смогут сделать, если я попросту исчезну? Растворюсь в лесах? А может быть, мне даже удастся забрать с собой всех моих близких и любимых и начать новую жизнь в глуши, вдали от цивилизации? Очень сомнительно, но не невозможно.
Я трясу головой, будто пытаясь вытряхнуть из неё неуместные мысли. Не время сейчас для обдумывания планов бегства. Нужно сосредоточиться на Туре Победы. Судьбы слишком многих людей зависят от того, сумею ли я устроить правдоподобный и убедительный спектакль.
Рассвет приходит раньше сна, и вот уже Эффи стучится в мою дверь. Я натягиваю первое, что попадает под руку в ящике комода, и плетусь в вагон-ресторан. И зачем, спрашивается, стаскивать меня с кровати в такую рань, всё равно весь день трястись в поезде? Но, как выясняется, вчерашнее косметическое издевательство было предназначено только для прóводов на вокзале. Вот сегодня мной займутся всерьёз.
— Да зачем? — ною я. — Всё равно холод собачий, под одеждой ничего не видно...
— Не в Одиннадцатом дистрикте, — возражает Эффи.
Я бы, честно говоря, начала с какого-нибудь другого дистрикта. Но у Тура Победы есть чётко установленные правила. Обычно поездка начинается в Дистрикте 12, потом идёт по порядку убывания номеров дистриктов, а после Дистрикта 1 победителей ожидает Капитолий. Родной дистрикт победителя всегда пропускается, его оставляют на конец Тура. Двенадцатый устраивает самое унылое и скучное из торжеств: обычно это только обед для трибутов да гуляние на площади, причём всё проходит так весело — прямо как на похоронах — что все вздыхают с облегчением, разделавшись с нами уже в самом начале поездки.
Однако в этом году, впервые после давней победы Хеймитча, Тур завершится в Двенадцатом, и Капитолий не пожалеет средств на самые пышные празднества.
Как желала мне на прощание Хазелл, я пытаюсь наслаждаться прекрасными яствами. Повара явно стараются мне угодить, готовят моего любимого барашка с черносливом и всякие другие вкусности. На столе ждут апельсиновый сок и чашка горячего шоколада. Короче, под завязку напихиваюсь едой и слова о ней плохого не скажу, но наслаждаться... Нет, это вряд ли. К тому же что за дела — кроме нас с Эффи за столом больше никто не изволил появиться.
— А где все? — раздражённо спрашиваю я.
— Хеймитч... ах, да кто его знает, где он, — отвечает Эффи.
Меня не Хеймитч интересует, он, скорее всего, только что завалился спать. Эффи продолжает:
— Цинна допоздна работал над наведением порядка в твоём гардеробе. Должно быть, он создал для тебя не меньше сотни нарядов! Твои вечерние туалеты неподражаемы! А команда Пита, наверно, ещё спит.
— А ему что — не нужно красоту наводить?
— Да, но не в такой степени, как тебе, — резонно говорит Эффи.
Это ещё почему? Значит, мне всё утро придётся мучиться — из меня живьём будут волосы выдирать, — а он спит себе и в ус не дует!
Я как-то не задумывалась, но на арене у некоторых ребят были волосы на теле, а у девушек — ни у одной. Помню, у Пита были, очень светлые, стоило только смыть грязь и кровь — они так и засияли в солнечном свете... Только его лицо оставалось совершенно гладким. Ни у кого из парней на лице ничего не росло, хотя по возрасту им вроде бы было положено... Интересно, что с ними такое сделали?..
Если я чувствую себя неважно, то моя команда, похоже, находится в ещё худшем состоянии. Они заливаются огромным количеством кофе и глотают какие-то яркоокрашенные таблетки. Насколько мне известно, никто из них никогда не встаёт раньше полудня, ну разве что создаётся угроза национальной безопасности в виде волос на моих ногах. Я так радовалась, когда ноги, наконец, поросли своим обычным пушком — как будто вообще вся жизнь вернулась в нормальное русло... Я провожу кончиками пальцев по мягкому закруглению голени — и отдаю себя в руки гримёров. Настроения болтать ни у кого из них нет, так что в полной тишине я, кажется, даже слышу звук, с которым выдёргиваются из моей кожи несчастные волоски. Меня отмачивают в ванне, полной какого-то тягучего зловонного раствора, лицо и волосы одновременно густо обмазывают кремами. Затем следуют ещё две ванны, не такие отвратные, потом меня вынимают, растирают, массируют, скребут и умащают. К этому времени создаётся уже такое впечатление, будто с меня содрали всю кожу до мяса.
Флавий, взявшись пальцами за мой подбородок, приподнимает мне голову и вздыхает:
— Какая жалость, что Цинна сказал: «Для неё — никакой пластики!»...
— О да, мы могли бы из неё тако-о-е сделать! — размечталась Октавия.
— Ну ничего, пусть только подрастёт, — чуть ли не угрожающе заявляет Вения, — тогда ему некуда будет деваться — разрешит!
Разрешит что?! Раздуть мне губы, как у президента Сноу? Сделать татуировки на интимных местах? Покрасить кожу в малиновый цвет и впаять в неё брильянты? Вырезать на моём лице причудливые узоры? Снабдить меня изогнутыми когтями и кошачьими усами? Всё это и ещё много всего другого мне довелось видеть у столичных жителей. Они хоть догадываются, какими уродливо-нелепыми и смехотворными кажутся нам, нормальным людям?
Мысль о том, чтобы быть отданной на произвол моей одержимой модой команде, добавляет лепту в копилку моих невзгод. Как будто мне мало истерзанного тела, изматывающей бессонницы, будущего принудительного брака с Питом и самого главного страха: а что, если я не смогу удовлетворить требования президента Сноу?..
Ланч Эффи, Цинна, Порция, Хеймитч и Питер начали без меня. Я к тому времени уже так измотана, что не могу выдавить из себя ни слова. Остальная компания непринуждённо болтает о том, как здесь прекрасно кормят и как им хорошо спится в поездах. Каждый полон надежд и восторженных ожиданий. Ну, разве что, кроме Хеймитча. Того мучает похмелье, и всё, на что он способен — это в свою очередь мучить бедный маффин[3]. Я вообще-то не хочу есть, наверно, потому, что слишком много навернула за завтраком, а, может, потому, что чувствую себя такой несчастной. Болтаю ложкой в чашке с бульоном, иногда проглатываю ложку-другую. На Пита — моего будущего мужа — даже глаза б мои не смотрели, хотя, вообще-то, ну при чём тут он... Он же не виноват...
