Алексей Ефимов - Война в потемках
Если прототип Эвергета — про-Эвергет, как он решил его назвать — будет готов до того, как разразиться война, он сможет просто уничтожить ССГ. Быстро и полностью. И без каких-либо последствий для Фамайа. Это было просто идеальное решение — если не считать того, что перед ЭТИМ померкнут все злодеяния прошлых эпох. А Вэру не хотелось никого убивать. Ему никогда не приходилось делать этого… самому.
Но только за семь лет его правления в Фамайа было уничтожено — превращено в «бывших» — больше миллиона «врагов государства», большей частью по его же приказам, причислившим к ним воров, грабителей и наркоманов.
А уничтожение старой столицы Ааены[13] — Ревии, в которой вспыхнул мятеж? Правда, тогда ему было девять лет, и он нажал эту кнопку по воле приемного отца, не понимая еще, что делает. Но результат — два с половиной миллиона убитых, из которых восемьсот тысяч сгорели сразу, а остальные умерли в мучениях, по сравнению с которыми смерть на костре была милостью — результат был столь страшен, что его ужасала сама мысль о возможности повторения подобного. И его мысли метались, словно пойманные в клетку дикие птицы. В конце концов, себе трудно врать — перед ним была единственная возможность спасти свой — и другие народы. Воспользоваться ей — его долг, исполнить его — обречь на смерть миллионы, миллиарды невинных. А он просто боялся убивать — потому, что боялся смерти. Сказать: «это не мое дело, не могу, увольте?» До чего же странная ситуация — столько людей и файа рвется к власти, а он, обладающий, пожалуй, самой большой властью в мире, мечтает от нее избавиться! Но если отказаться, то что потом? Смотреть, как его преемник делает то, чего побоялся он? Это уже просто трусость. Или он сделает все, чтобы его народ уцелел, или станет предателем… хотя бы только в своих глазах, но с этим все равно нельзя жить. А как жить, зная, что ради одной спасенной жизни он убил десять?
Анмай начал понимать Бардеру, но в остальном совсем запутался. Теперь ему хотелось только одного — ни с кем не говорить и ничего не думать. Его взгляд рассеяно устремился в глубину коридора. Цитадель очень велика, найти спрятавшегося в ней практически невозможно… — он удивился своей трусости. Да, но что еще ему остается? Прыгнуть в эту вот шахту и избавиться от всех мыслей навсегда? Это тоже было бы предательством — по крайней мере, по отношению к Хьютай.
Неожиданно для себя Анмай рассмеялся. Ни одна из сторон не сможет одержать победы — но оставался еще третий путь: мирное объединение. Это, бесспорно, был бы лучший выход. Но как убедить их?
Он с ужасом понял, что даже не знает имен своих врагов — два века полного разрыва сделали свое дело. Между Государством Фамайа и ССГ не было никаких отношений — только подозрения и ненависть. Но все иные пути были отныне для него закрыты. Остался лишь один — навстречу своим врагам… или смерти мира.
Возвращаясь по коридору, полному туманных призраков, Анмай поклялся, что сделает все, чтобы не допустить войны. Наверняка с правителями ССГ можно найти общий язык. Просто никто из его предшественников не занимался этим всерьез! И он пройдет свой путь до конца, постарается, чтобы работы по овладению Йалис не уничтожили весь этот мир. Это же чисто техническая задача! Все остальное, в том числе и его собственная участь, просто неважно. Увлеченный своими мыслями, он не заметил, как добрался до центрального ствола.
Но, когда Вэру мчался вверх в скоростном лифте, ему показалось, что он взлетает к звездам.
Глава 4
Путь к хаосу
Уж нет ли в этих песнях непонятных
Каких-нибудь идей превратных?
Поешь прекрасно ты, и звучен голос твой,
Да надобен надзор, мой милый, за тобой.
Городовой!
Сведи в участок Соловья!
Там разберут, брат, эти песни!
«Бурелом», 1905, N1.Какое-то время после разговора Маоней Талу сидел неподвижно, просто не веря в случившееся. Потом, словно очнувшись, мотнул головой, отбросив лезущие в глаза волосы и вышел из комнаты радиостанции — ему не терпелось заняться делом, о котором он столько мечтал. Шагая по просторным темным коридорам Замка к двум отведенным ему низким маленьким комнаткам, он уже составил в уме список всего, что стоит взять в дорогу. Своих вещей у него вообще было немного, так что сборы получились недолгими: запасная одежда, несколько любимых книг и бытовые мелочи без труда вошли в обычную дорожную сумку. Он сунул в кобуру свое оружие — армейскую восьмизарядную «Омегу», — добыв ее из заводской коробки. Распихав по кармашкам на ремне обоймы и засунув в сумку коробку с патронами, он огляделся, вспоминая, не забыл ли чего, прихватил ноутбук с передатчиком, закинул сумку на плечо и вышел из комнаты.
Запирая дверь, он вдруг подумал, что в последний раз видит свое уютное жилище.
И не ошибся.
* * *Выехав из ворот Замка, Маоней обернулся. Силуэт старинной крепости, черный на фоне зари, вдруг вызвал приступ неожиданной тоски — он уже привык считать ее своим домом. Сама заря стала ярче, чем полчаса назад — ее яркость зависела от количества поглощаемой Бездной материи, и никто не мог предвидеть этих изменений.
Его открытая машина мчалась в «Золотые сады» по широченному, прямому, как луч, проспекту Революции, в это время пустому — несмотря на два века без солнца, повсюду на Уарке соблюдался старинный суточный счет времени. Вдоль проспекта, утопая в пышной черной листве скверов, возвышались угловатые массивы старинных, построенных еще до Великих Войн зданий. Толстые ребра отклоненных внутрь пилонов разделяли их ступенчатые темные фасады; лишь изредка на них мелькало желтое пятно освещенного окна.
Машина перемахнула мост через широкий канал Победы, оказавшись в Новом Городе. Здесь была воссоздана архитектура Империи Маолайн, древней родины файа — длинные ряды одинаковых, снежно-белых узких пирамид, украшенных цветными огнями. Наклоненные наружу стены их уступов-террас отбрасывали вниз свет медленно розовеющей зари, смешивая его с синим, медно-оранжевым и белым светом низких фонарей, утопающих в кронах деревьев.
Ярко-белые, отливавшие чудесным нежно-розовым оттенком здания, словно сны, поднимались очень высоко в дымчато-темное, рассеченное тонкой дугой Нити небо: каждая пирамида состояла из десяти пятиэтажных уступов. Их снежная облицовка эффектно контрастировала с деревьями — пучками попарно ветвящихся стеблей, увенчанных черными дисковидными листьями с зазубренными краями. Деревья скрывали основания громадин и опоясывали их террасы словно бы полосами черного, просвеченного разноцветными огнями дыма. Спокойная вода каналов отражала дымчато-темный блеск небес, белые откосы берегов и силуэты башен.
Здесь на улицах было много пёстро одетой молодежи — в более чем миллионной Товии она составляла половину населения. Мелькали и коричнево-смуглые широкоскулые лица файа и более бледные — других народов огромного государства. Файа, в большинстве, были стройны и мускулисты. Дважды изогнутые, как лук, губы и длинные, слегка раскосые серые глаза делали их красивыми и Маоней не видел ничего удивительного в господствующем положении своей расы. Раз она самая симпатичная, то она и должна править, как же еще?
Дальше на восток, уже за пределами города, потянулись бесконечные плоские крыши промышленного района. Жизнь здесь не затихала никогда. Среди сияющих окон цехов и труб мелькнула ярко освещенная дорога, ведущая на плато, к Цитадели. Петляя, она всползала вверх по скалистым уступам, увенчанным огромной массой крепости, подобной чудовищной черной короне; ее башни обрамляли созвездия тревожно-красных огней.
Впереди, в конце проспекта, показалась высокая железобетонная стена с башнями-дотами, окружающая самый крупный во всей Фамайа нейрокибернетический центр — «Золотые сады».
Маоней сразу окунулся в царящую здесь возбужденную рабочую атмосферу. Всюду мелькали занятые чем-то служители и специалисты, неторопливо ползли самоходные клетки для перевозки гекс.
Он включился в это безостановочное движение — бегал по всем Садам, сидел у компьютера, отдавал и исполнял приказы. Наконец он оказался на гребне толстой стены, окружающей один из обширных прямоугольных вольеров; там спокойно бродили огромные шестиногие существа, покрытые жесткой белесой шерстью. Массивные головы, венчавшие длинные гибкие шеи, склонялись вниз, словно трава, и тут же выпрямлялись. Взгляд Талу перешел на ферму перекрывавшего загон мостового крана. С его тележки свисал похожий на ребра раскрытый захват подъемника. Маоней мечтательно улыбался.
* * *Окрус Ватпу, по кличке Философ, проснулся от внезапного страха. Он еще не успел осознать своих ощущений, когда в смрадную тьму барака ворвался оглушительный трубный рев. «Проклятые твари!» — подумал он, переворачиваясь на другой бок. Но тут рев гекс перешел в страшное многоголосое гудение, какого ему не приходилось слышать за все семь лет своего заключения. Гул тотчас дополнился металлическим треском, а затем — испуганными воплями охранников и стуком пулеметов. Он вскочил, как подброшенный, и кинулся к окну.
