Эми Тинтера - Ребут
— Очевидно, ты голодна, — со смехом сказал Двадцать два Эвер, указывая на ее массивные щеки. Она выглядела так, будто пыталась сразу впихнуть в рот каждый кусок мяса со своей тарелки. Девушка выдавила слабую улыбку, когда с трудом проглотила еду.
Я, должно быть, выглядела встревоженной, потому что она посмотрела на свой пустой поднос, а потом на меня.
— Я странно себя чувствую, — тихо сказала она, беспокойство сквозило в ее голосе.
— Странно как? — спросила я.
— Как будто я действительно голодна. И все как будто в тумане. — Она нахмурилась. — Я ведь не могла заболеть, верно?
Она выжидательно посмотрела на меня, но я ничего не сказала. Эвер опять перевела взгляд на свою тарелку в разочаровании.
— Еда заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Менее слабой, — добавила она.
Я почувствовала что-то, возможно, опять это чувство вины, и быстро перенесла свое мясо на ее тарелку. Она посмотрела на меня и улыбнулась с благодарностью
— Ты можешь взять и мою еду тоже, — сказал Двадцать два, начав пододвигать свой поднос.
Я схватилась за край подноса и толкнула его обратно, бросив на него предупреждающий взгляд.
— По крайней мере, съешь немного. Тебе понадобятся силы для тренировок
— Почему ты можешь делать это? — спросил он, указывая туда, где мое мясо было раньше.
— Потому что я говорю тебе что делать, а не наоборот.
Эвер захихикала, когда сунула гигантский кусок говядины в свой рот.
— В любом случае, я предпочитаю мясо.
— Смогу ли я когда-нибудь говорить тебе, что делать? — спросил он меня.
— Я в этом сомневаюсь. — Я схватила свой поднос и поднялась на ноги.
— Нет, пожалуйста, не уходи.
Это была Эвер, ее глаза расширились и умоляли. Она выглядела, как тринадцатилетняя девочка, которую я встретила много лет назад, сидящей на кровати, совершенно напуганной, чтобы быть в комнате с Сто семьдесят восемь. Она не говорила мне ни слова целый месяц. Однажды она просто сказала: “Я из Нью Далласа. А ты?” и продолжила говорить, словно мы были друзьями с самого начала. У нее дома остались четыре сестры, и я думаю, что она, в конце концов, решила, что ей придется принять меня как своего рода замену или она сойдет с ума.
Тем не менее, я бы никогда не догадалась, что была каким-то утешением для нее. Я хотела сидеть сложа руки и наслаждаться ощущением нужности, чувством того, что есть кто-то, кому нравлюсь я, не смотря на мой номер и криминальные навыки.
Я села. Это казалось правильным решением. Эвер благодарно улыбнулась, и я улыбнулась в ответ.
Двадцать два внезапно стал выглядеть таким обрадованным, что я опустила глаза на свою тарелку и сосредоточилась на поедании бобов.
Низкий рык разбудил меня посреди ночи. Я перевернулась на своем матрасе, моргая в темноте.
Эвер стояла над моей кроватью.
Я резко села, мое сердце бешено колотилось. Рычание прекратилось, и ее светящиеся глаза впились в мои.
— Эвер? — прошептала я.
Она бросилась на меня, и я cлезла с кровати и пересекла комнату. Девушка обнажила зубы, повернувшись, чтобы посмотреть на меня.
Я прижалась спиной к стене при ее приближении, мое сердце колотилось быстрее, чем когда двадцать городских гнались за мной с зажженными факелами и различными кухонными ножами. Я несколько раз ударила ножом, прежде чем мне удалось убежать от них, но какая-то безоружная, рычащая Эвер была страшнее.
— Эвер! — сказала я на этот раз громче, и нырнула под ее руку, когда та бросилась на меня снова.
Я пробежала через ее кровать и бросилась к кнопке вызова. Я отчаянно нажала несколько раз на нее, пока Эвер не набросилась на меня сверху. Ее пальцы сомкнулись вокруг моей шеи, и я ахнула, отталкивая ее от себя со всей силы.
Она врезалась в стеклянную стену и вскочила на ноги, наклонив голову вбок, как бы рассматривая свою добычу. Я сжала кулаки, жар борьбы порывался сквозь мое тело. Она накинулась на меня, и я упала на колени, хватая одну из ее лодыжек.
Девушка с визгом распласталась на земле, и я подвернула ее ногу, пока та не хрустнула. Она издала крик, который, наверное, разбудил все крыло. Эвер снова бросилась на меня, пытаясь балансировать на одной ноге, так что я сломала ей и вторую.
Она рухнула плашмя на спину, слегка поскуливая. Я села на кровать, глядя на дверь. Люди должны были быть в пути.
Но к тому времени, как ноги Эвер зажили, они так и не пришли. Я сломала их еще раз, прежде чем она успела встать на ноги, закрывая уши своими руками, когда та начала выть.
Они так и не пришли.
Они, должно быть, знали об этом. Эти люди, эти ублюдки, должно быть, знали, что Эвер потеряла рассудок и напала на меня, что я снова не спала всю ночь, наблюдая за ней, даже после того, как она потеряла сознание
Они знали, и им было всего равно.
Я не должна была удивляться — ребуты были достоянием, не людьми — но все равно ощущала гнев, сжимавшийся в груди. Мне всегда было предоставлено чуть больше свободы действий, немного больше уважения из-за моего номера и послужного списка.
Но их не волновало то, что случилось с нами.
Люди в трущобах знали, что КРРЧ не волновала забота о них. Я знала это с детства. Они могли быть “спасителями” своего поколения людей, которым они помогли бороться в войне против ребутов, но не нашими, голодающими и умирающими в трущобах.
После того, как я стала ребутом, они накормили меня и одели, и я подумала, что они уважали меня как лучшую. Я думала, что, может быть, они не такие уж плохие.
Может быть, я ошиблась.
Когда настало утро, я вышла из комнаты прежде, чем Эвер пошевелилась, но, когда я пошла в душ после моего побега, то обнаружила, что выискиваю ее в море ребутов. Некоторые одарили меня странными взглядами, на которые я не обратила внимания. Мне нужно было поговорить с ней, и это был единственный способ.
Эвер не узнает, что это я сломала ей ноги четыре раза прошлой ночью. Она даже не узнает, что они сделали с ней.
Только если я ей не расскажу об этом.
Она вышла из раздевалки, одетая в одно полотенце. Девушка остановилась и посмотрела на меня с любопытством. Я жестом показала ей продолжать идти, и она это сделала, зайдя за занавеску и задернув ее.
Я осмотрела душевую быстрым взглядом, чтобы убедиться, что никто не наблюдал за нами, и юркнула за занавеску к ней.
Она повернулась и приподняла бровь, легкая улыбка изогнула краешки ее рта. Я покраснела, когда попятилась назад, наткнувшись на занавеску.
— Привет, — сказала она.
Это был скорее вопрос, и ее улыбка увеличилась, когда она подняла полотенце повыше на своей груди.
— С тобой что-то не так, — выпалила я.
— Что ты имеешь в виду? — Ее улыбка увяла.
— Ты… У тебя был ночной кошмар или что-то типа того. Ты кричала ночью, и напала на меня.
Резкий вдох вырвался из ее горла, перед тем как она упала на пол. Огромные рыдания сотрясали ее тело, пока я стояла в оцепенении. Я не знала, что думать о такой реакции. Она казалась излишне бурной.
Если только она не знала, что произошло.
Я опустилась на колени рядом с ней.
— Эвер.
Она продолжала плакать, раскачиваясь на коленях и держа руки на своем лице. От этого звука я чувствовала себя неловко, он заставлял мою грудь сжиматься. Мне не нравилось это.
— Эвер, — повторила я. — Ты знаешь, что происходит?
Она сделала глоток воздуха в отчаянии, опустив руки от своего лица.
— Это… — Она снова была охвачена рыданиями, упав на меня.
Я почти оттолкнула ее от себя. Никто не использовал меня для утешения (если только не считать те моменты, когда моя мама опиралась на меня, поскольку была слишком под кайфом для ходьбы). Это было неподходящее время, чтобы начинать, особенно учитывая, что Эвер была почти голой, но я подавила желание оттолкнуть ее.
Вместо этого я неловко похлопала ее по спине. Она уткнулась лицом в мое плечо и заплакала как человек.
— Это…они, — выдохнула она. — Они что-то делают с нами.
— С кем? — спросила я.
— С Ниже-шестидесятыми. — Она глубоко вздохнула и выпрямилась. Ее светящиеся зеленые глаза были покрасневшими. — Они начали вводить нам инъекции, и это делает нас… — Ей не нужно было говорить. Я знала, что это делало с ними.
— Я подумала, что, может быть, я проскочу, потому что была так близко к шестидесяти. Они, должно быть, ввели мне инъекцию во время моего сна, пока ты была на задании. — Она шмыгнула носом.
— Зачем они это делают? — спросила я.
Она пожала плечами, вытирая свой нос.
— Мы не знаем. Это началось несколько недель назад. Некоторые люди говорили, что это делает их сильнее, но другие вели себя враждебно и странно.
Враждебно и странно было преуменьшением.
— Пятьдесят один стало становиться хуже на прошлой неделе, — продолжила Эвер. — Но она сказала, что они сделали ей еще одну инъекцию, и ей снова стало лучше. Все думают, что они ставят на нас какие-то опыты.
