Александр Борисов - Прыжок леопарда 2
- Наденьте халаты! - строго сказал он, после взаимных приветствий. - Если кто спросит - вы аспиранты из академии, мои практиканты.
Был Вано Шотович в нейлоновой белой рубашке с приспущенным галстуком и черных наглаженных брюках. Ознакомившись с целью визита, кивнул головой и вышел совсем ненадолго.
- Видишь, халат за дверью висит? - тоном экскурсовода заметил Мераб, - туда пациенты деньги кладут: за сифилис сто рублей, за все остальное - полтинник. Быстро и надежно, с гарантией, постоянным клиентам - скидка.
- Сейчас придет "чалвэк", - сказал нам "хреновый врач", поставив на столик графинчик с прозрачной жидкостью, - "ми будэм на нем таблэтки испытывать, которые мнэ из Полши прислали". Я над клиентами, как над подопытными кроликами, экспериментирую.
Спирт решили не разводить. Только успели разлить по стаканам, в дверь постучали:
- Вано Шотович!
- Проходите, больной, - строго сказал Мераб, голосом исполненным важности, прикрывая стаканы свежей газетой.
- В кабинет осторожно протиснулся очень большой человек с очень большим носом. В руках он держал столь же большую, круглую кепку и прикрывался ею, как рыцарь щитом. Халат сыто качнулся - есть контакт!
- Вано Шотович, - сказал посетитель обиженным голосом, - Хурцилава сказал, что ты можешь помочь.
- Там кушетка за занавеской, раздевайтесь, больной. Покажите ваш член, надавите вот здесь...
Большой человек послушно сопел.
- Все ясно, у вас острая гонорея, - вынес диагноз "хреновый врач". - Скажите больной, в каком состоянии вы заболели этой болезнью?
Пациент удивленно вскинул глаза: так, мол, не договаривались!
- Сам я таксист, - пояснил он доверительным тоном, - ну, привез ему ночью на пляж, нагибайся, сказал. В таком состоянии и заболел...
- Мы будем спасать вас по последнему слову науки, - хмуро сказал Мераб, - иначе ничего не поможет: в каком состоянии заболели - в таком состоянии вылечим.
Пришлось Вано Шотовичу кипятить шприц и делать таксисту инъекцию.
Посетитель ушел. Не успели досыта насмеяться и налить по второй, в дверь опять постучали. Это был тот же самый большой человек.
- Вано Шотович, - сказал он с какою-то глубинною грустью, - можно я у вас, во дворе машину свою оставлю? - тормозить больно!
Как они там, в ставшем чужим Сухуми, с мингрельской то кровью? - Живы, убиты, успели уехать?
Старость, - говорил ему дед Степан, - это когда человек меньше мечтает о будущем, так как находит истину в прошлом. Он шел по жизни, как охотник по джунглям, безжалостно вырубая все, что мешало идти вперед. Были на этом пути и солнечные поляны - места, где душа умывается счастьем. Когда-нибудь он увидит и вспомнит их все. Сколько еще осталось суетиться на этой земле? Уже недалек тот час, когда утомленный мозг даст команду на последнее отключение.
- Вы окончательно решили ехать на встречу один? По-моему, это опасно.
- Я так не думаю, Август. Убирать меня пока никому не с руки, похищать - хлопотно. Тот, кто сейчас заправляет теневой стороной внешней политики, только с виду кажется дураком. Он не может не понимать, что я не бунтарь-одиночка. За моею спиной лучшая часть конторы - те люди, которые не продались. Это налаженная, разветвленная сеть. Никто, кроме меня, не знает ее возможностей, а неизвестность пугает больше всего.
- Тем не менее, он, а не вы диктует свои условия.
- Может быть, и диктует, но, по моим подсчетам, ответная реакция немного запаздывает. Хотелось бы выяснить, почему?
- И все-таки?
- Я поеду один, как договаривались. Товарищ считает, что он меня вычислил, навязал условия встречи. Очень грамотный ход, извлечь бы из него какие-то дивиденды. С моей точки зрения, все серо и предсказуемо: встретиться, в глаза заглянуть: как, мол, оно, самочувствие, после такого щелчка по носу? Можно чуть-чуть припугнуть, немного поторговаться, а самое главное - выбить из колеи, сорвать с места, заставить нервничать, торопиться, совершать ошибки. Я б на его месте поступил так же, даже зная, что номер провальный, но пришел бы на встречу тоже один. Когда рядом с тобой никто не совершает ошибки, всегда есть возможность переиграть противника. В этом и суть нашей профессии, и стимул для персонального роста.
- Вы думаете, он не придет?
- Очень хотел бы, но не придет. Во-первых, его не отпустят: Борис Николаевич болезненно подозрителен. Ему, как похмельный кошмар, видится заговор в недрах спецслужб. Вот он и держит моего оппонента в зоне прямой видимости, на поводке минимальной длины.
- Мне кажется, вы знаете, о ком говорите.
Фраза была нейтральной, без эмоций и ударений. Но черт бы побрал этого парня! Его интуиция доставляла порой, чисто эстетическое наслаждение.
- Это что, констатация факта, или вопрос профессионального разведчика?
- Уверен, что знаете и даже не удивлюсь, если это ваш человек. Я угадал?
- Вот тут ты, малыш, ошибаешься. Тот, о ком мы сейчас говорим, здорово мне задолжал: ни много, ни мало - жизнь. И нет более жестоких врагов, чем бывшие должники.
- Вы сказали, "во-первых", а что - во-вторых?
- Если он сам не сумеет вырваться, то людей из своего окружения ему светить не резон. Побоится, что по шапке вычислю Сеньку, а потом предъявлю счет. Обо мне ведь много легенд ходит в шпионской среде. На рандеву, скорее всего, притащится пара "шестерок", которые ничего самостоятельно не решают.
- Евгений Иванович!
- Что, Август? - старый разведчик удивленно поднял глаза: подобные обращения там, в России, были привычны как воздух, а здесь, на Кубе, они дышали экзотикой. - Ты что-то хотел спросить?
- Мне кажется, что этот дом так просто вас не отпустит.
Глава 6
Было, пожалуй, два родника, два места на этой планете, которые Векшин то ли обожествлял, то ли очеловечивал - Голгофо-Распятский скит на Анзерском острове и дом-музей Эрнеста Хемингуэя в пригороде Гаваны. Ну, с Соловками вроде бы все понятно: заповедный осколок Родины, вечная оттепель сердцу. Там форель в прозрачных озерах, болота, желтые от морошки, небо невиданной чистоты. А грибов по склонам - хоть косой коси! И комарье, как кара Господня. Но вдруг, после изматывающего бездорожья, будто удар по глазам! - белоснежный блистающий скит, взлетающий с вершины высокой горы белым лебедем в синее небо. Глянешь на него - обомлеешь, только совесть голодной собакой завоет в изумленной душе. Там, внутри, все, что возможно, порушено. Даже лестница, ведущая на хоры. А сумеешь туда взобраться - вовек не забудешь: сохранились, не выцвели краски сумасшедшего богомаза, не изгажены богоборцами, не тронуты временем. Как живые, цветы разноцветным нимбом и Святая в их ореоле - земная, красоты неземной.
Будто горечь на устах -
Ипостась тоски -
Заповедные места,
Остров Анзерский.
То не водка душу рвет,
Пот на рожу лья -
Зной, болота, комарье,
Бездорожье, бля!
И ползу я напролом,
Крою матами
Скалы, солнце, бурелом,
Ту зарплату и
Рву одежду на клочки,
От подмышек пар.
Глядь: а в небе белый скит,
А к нему тропа.
Соловки вы, Соловки,
Загрубелые,
Вам бы этот чудо-скит,
Глыбу белую.
В небе дерзкие мазки:
Дескать, вот тебе!
Ах, какой веселый скит -
Сердцу оттепель!
Тропка долгая как стон
Всепрощающий.
Над подломленным крестом
Крики чаячьи.
И ползу я на хоры,
Весь в крови, нагой.
Плачь, паскуда, плачь в надрыв,
Ты ведь тоже гой!
Нет ни веры, ни креста -
Я не набожен,
Но святая, вся в цветах -
Ох, и баба же!
Взгляд усталый напряжен,
Обращен ко мне:
На Голгофу путь тяжел.
А с нее - вдвойне.
Это, пожалуй, лучшее, что написал его сын. Неделю после поездки ходил под впечатлением и все недоумевал:
- Пропустил же такое церковный цензор?
- Не его одного бес попутал, - заметил тогда Мушкетов, - в этом окраинном ските начинал свое восхождение по вертикали власти неистовый патриарх Никон - человек, поднявшийся выше царей и вставший у истоков раскола. От этого образа начал он путь на большую Голгофу, здесь оттачивал лезвие новой веры. Он-то куда смотрел: не поднялась рука? А если и поднялась, только для крестного знамения?
Сто семь метров над уровнем Белого моря... но что может быть выше? Сколько еще таких вот, жемчужин уронила Святая Русь?
Соловки и Гавана - нонсенс. Казалось бы, что сравнивать несравнимое? Приказы, конечно, не обсуждаются, но первый раз он туда вообще не хотел ехать, ну, не лежала душа. Еще бы, его отвлекли от живого мертвого дела и срочно доставили в Кубинку спецрейсом из аэропорта Батьмай. В конторе, как обычно, не церемонились: знакомство с приказом, бумаги под роспись - и вперед:
