Владимир Третьяков - Возвращение на Обитаемый остров
Матросы, пришли в себя почти одновременно, но в тот момент, когда они совсем уж было собрались покинуть тонущее судно, раздался слабый стон «вернувшегося из небытия» «Турренсока». Спасение товарищей по оружию, в особенности старших по званию, являлось для моряка подводника Империи делом чести. Поэтому Максиму сунули под нос флакон с какой-то гадостью, приводившей в чувство еще лучше нашатыря, после чего, взяв под руки, вытащили на палубу. Лишь там Максим позволил себе слабым голосом осведомиться о том, что же случилось.
– Лодка тонет, надо срочно уходить! В живых остались только мы, – ответил ему матрос по имени Серк.
«Турренсок» с усилием поднялся на ноги и, опершись на плечо второго матроса, которого звали Клуг, спросил:
– Вы уверены, что живых больше нет?
– Так точно, вашдитство! – по-уставному отрапортовал Серк. – Проверяли, мы единственные, кто уцелел после взрыва.
– Хорошо, – распорядился «Турренсок». – Берите личное оружие, мешки с сухим пайком и выходите, а я пока уничтожу секретные документы. Нельзя чтобы они достался врагу.
Вскоре моряки уже выбрались на берег, уселись среди огромных валунов и начали обсуждать план своих дальнейших действий. Решили скрытно двигаться берегом моря, искать какое-нибудь судно, хотя бы небольшое. Если понадобиться – захватить его, а уж дальше вверить себя воле волн и Морского Бога.
Они прошли несколько километров, когда на них «совершенно случайно» нарвался танковый патруль береговой охраны. Бежать или отбиваться не имело смысла – танкисты двумя короткими пулеметными очередями строго ограничили рамки свободы подводников, а затем погнали их в плен.
Следующие две недели они просидели в карцере – каменном мешке без окон, где чувство времени терялось очень быстро. Это было главное, чего добивался Сикорски: в случае чего никто из пленников не смог бы точно вспомнить, сколько же они просидели – десять или двадцать дней, потому что часы у них предварительно отобрали. А потом – лагерь, работа в каменоломне и ожидание.
Заключенные успели сделать еще по два рейса, и лишь после этого раздался долгожданный сигнал, призывающий их на обед. Меню традиционное, повторяющееся изо дня в день: миска бурды из какой-то разновидности местной брюквы, именуемая здесь супом, вяленая рыба с максимально возможным содержанием в ней соли, да кружка мутной жидкости, которую здесь надлежит называть чаем. После такого обеда желудок, по наблюдениям Максима, начинал работать как-то уж очень «удивленно».
«Островитяне» старались держаться вместе. Охрана очень строго следила за тем, чтобы заключенные не переговаривались между собой. В карцере троица подводников сидела порознь, каждый в индивидуальном отсеке. Турренсока, как офицера, старательно изолировали от основной массы. Но делалось это не из какого-то особого к нему уважения, а по чисто практическим соображениям: старший по званию способен стать инициатором беспорядков или коллективного побега. Рядовой, правда, тоже на многое способен, но командир есть командир, у него организаторских способностей все же побольше. Так что, напрямую переговорить со своими подчиненными Турренсоку не удавалось, и тогда он избрал другой способ для общения. Когда колонну заключенных вели на работу, он становился в строй рядом с Клугом, брал его руку в свою и, легким касанием пальцев, при помощи кода Мэга, который знал любой моряк, передавал все, что хотел сказать.
Сегодня, когда его терпению пришел конец, Максим «сказал»: «Будьте внимательны и держитесь поближе ко мне». Клуг все прекрасно понял и в знак этого едва заметно кивнул головой. Вот и сейчас, он вместе с Серком расположился неподалеку, изредка бросая осторожные взгляды в сторону своего начальника.
Прозвучал сигнал об окончании обеда, и каторжники нехотя начали подниматься. Неспешным шагом, почесываясь, позевывая и потягиваясь, они подошли к тому месту, где были свалены корзины, разобрали их и, построившись цепочкой, приступили к работе.
И снова шаг… другой… третий… Максим уже давно потерял счет количеству перенесенных за сегодняшний день корзин, да и был ли хоть какой-то смысл их пересчитывать? Труд все равно рабский, и даже спасибо за него никто не скажет, не говоря уж о чем-то более существенном. Думать о том, как будет выглядеть их побег? Но он уже не один десяток раз прокручивал в уме самые разные варианты, и при этом понимал, что наяву все будет выглядеть совсем иначе, с новыми эпизодами и действующими лицами.
Где-то рядом коротко и гулко простучала автоматная очередь, но Максим даже не замедлил шага, и не оглянулся. И без того все ясно: еще чья-то грешная душа, не выдержав тех лишений, которое испытывает тело, вырвалась из него и устремилась в лучший мир. А вернее, ей помогли вырваться и устремиться.
А время все тянулось, тянулось и тянулось… Но, наконец, прозвучал сигнал, известивший об окончании рабочего дня. На сегодня все. Сейчас их построят и поведут в лагерь, а там уже ждет перекличка, более чем скромный ужин, после чего можно будет вытянуться на узких и жестких нарах, забыться тревожным сном. До утра. А назавтра опять сюда, чтобы целый день снизу наверх таскать опостылевшую тяжелую корзину, ежеминутно ожидая выстрела в затылок.
«А может быть Сикорски, таким образом, проверяет меня, мою способность пойти на самостоятельные шаги?»
Эта мысль, нечаянно пришедшая в голову, возбудила в Максиме жажду действий, причем незамедлительных. Решение пришло мгновенно. Он нашел взглядом обоих матросов и кивнул им, мол, будьте рядом, после чего начал пристраиваться в конце колонны. Клуг и Серк, поняли его и встали рядом. Конвойные навели порядок, и длинная лента каторжников потянулась к выходу из карьера.
Осторожно посматривая по сторонам, Максим все же старался как-то отвлечься, и думать сосем не о побеге. Например, о Раде, которой вскоре предстоит стать матерью.
Внезапно ему почудилось, что она в этот момент занимается чем-то таким, что как-то связано с появление на свет их первенца. Мысль эта показалась Максиму настолько интересной, что он увлекся ею, представляя тот момент, когда ему удастся взять на руки своего ребенка. Кого же произведет на свет его супруга – мальчика или девочку? Хотя, какая разница. Главное, что это будет их малыш, дитя двух миров.
Внезапно где-то рядом послышался посторонний звук. Максим очнулся от грез и огляделся. Дорога в этом месте проходила очень близко от моря, а звук исходил от работающего двигателя небольшого катера береговой охраны, приставшего к берегу в каких-то пятидесяти метрах от того места, где сейчас проходили заключенные. Разглядывая судно, Максим невольно замедлил шаг, но тут же почувствовал сильный тычок в спину. От неожиданности и той силы, с которой был нанесен удар, он не удержался на ногах, споткнулся и упал вперед, инстинктивно вытянув руки. Но коленку все же зашиб и довольно сильно. Превозмогая боль, Максим перевернулся на спину, попытался сесть и увидел перед собой разъяренное от гнева лицо того самого лопоухого мальчишки – легионера, уже готового добить упавшего каторжника. Выражение его глаз было таким, что стало понятно: этот выпустит очередь и даже глазом не моргнет, а стало быть, ждать пока Сикорски организует побег, смысла уже нет. Тут не до жиру, нужно спасать свою драгоценную шкуру, пока ее не продырявили!
Все дальнейшие действия заняли у Максима какие-нибудь мгновения. Конвойный приблизился к поверженному каторжнику слишком близко, по предыдущему опыту зная, что активных ответных действий ему ждать не придется. И ошибся, не учтя того обстоятельства, что в любом правиле существуют исключения. Подъемом левой ноги Максим зацепил пятку солдата, а правой нанес сильный удар в колено. Теряя равновесие, конвоир широко раскинул руки, как будто хотел взлететь, выпустил автомат, который, описав короткую дугу, попал в объятия Серка. Сам же легионер тяжело, как мешок с песком, рухнул на землю и, ударившись затылком о некстати подвернувшийся камень, затих навечно.
Его напарник на какую-то долю секунды замешкался и тоже не успел ничего предпринять – камень, пущенный меткой рукой Клуга, угодил ему прямо в лоб. Раздался глухой удар, короткий вздох и тело несчастного грузно осело в придорожную канаву.
В следующее мгновение троица уже неслась к берегу, туда, где стоял катер. Впереди – Клуг с Серком, а чуть сзади, прихрамывая, бежал Максим. Цель была уже рядом, когда за их спинами раздались крики вышедших из ступора охранников и застучали автоматные очереди. Клуг внезапно вскрикнул, выронил оружие, схватился за плечо и остановился. Сейчас он представлял собой отличную мишень. Максим догнал его, подхватил автомат и дал длинную очередь перед достаточно резво бегущими легионерами. Не ожидавшие такого отпора преследователи, дружно попадали в пыль, попытались организовать ответный огонь, но было уже поздно – Серк, поднаторевший в прошлых абордажных боях, уже расчистил палубу катера от перепуганного экипажа. Увидев перед собой разъяренного человека в потрепанной и грязной форме подводника Островной Империи, катерники даже не попытались оказать сопротивление, а с воплями ужаса начали прыгать в воду. Максим дал еще одну заключительную очередь поверх голов, заметил краем глаза, что Клуг уже ухватился здоровой рукой за борт и с максимальной скоростью, какую мог в тот момент развить, рванулся вперед. Преодолев последние метры, он совершил отчаянный прыжок, скрывшись за бронированной стенкой, по которой тут же горохом простучали пущенные вдогонку пули. Катер взревел и, оставляя за кормой пенный след, понесся в открытый океан.
