Василий Головачёв - Катарсис. Том 2
Именно после этого случая он и начал искать более действенные системы боя, перепробовав многие восточные стили, местные алтайские, самбо, тайский бокс, пока не остановился на тибетской лунг-гом; отец в те времена много ездил по свету, беря с собой сына, а в Южном Китае прожил несколько лет.
— В общем, заниматься борьбой я начал с малолетства, но серьезно — лет в пятнадцать.
— Какую школу закончил?
— Да чуть ли не все наиболее известные, пока не понял, что все это — дзэнблудизм, как выражается Серега Корнеев. Ни одна школа, ни один монастырь не дают знание жизни и реального боя. Все они основаны на традиционной стандартной подготовке, которая требует весьма длительного обучения, в то время как существующие современные центры спецподготовки дают тот же результат, но в гораздо более сжатые сроки.
— Но ведь ты занимаешься по своей методике…
— Лунг-гом не моя методика, это система психофизического совершенствования, передаваемая тибетскими монахами из поколения в поколение. Мне ее преподавал один тибетский монах-отшельник, а ему — его дед, и так далее в глубь веков. Лунг-гому более пяти тысяч лет.
— В таком случае ее исток — русская жива.
— Может быть. Не знаю, — сказал Ираклий, не желая возражать. — Егор показывал мне кое-какие приемы, они действительно близки к тем, что учил я. — Ты ничего не слышал о Братстве Черного Лотоса?
Ираклий задумался, сделал глоток шампанского, ощущая лопающиеся на языке пузырьки.
— Это связано с буддизмом? С кришнаитами?
— Ни с тем ни с другими. В Нижнем появился храм Черного Лотоса, и я подозреваю, что инициатор строительства храма — наш бывший общий враг.
— Легион? Ему-то зачем понадобилось строить храмы, связываться с чужой религией?
— Никто и не говорит, что этот храм связан с религиозным служением. Скорее всего это центр подготовки легионеров, причем официально узаконенный.
— Могу выяснить.
— Не надо… пока. Жди, когда тебя позовут, и поменьше устраивай драк и показательных демонстраций своих возможностей.
Ираклий покраснел, отвернулся, переживая приступ легкой обиды.
— Я и так живу почти что по библейским заповедям, разве что не подставляю вторую щеку. Причем живу с ожиданием чего-то. Знать бы, когда это ожидание закончится. Да что мы все обо мне и обо мне? У тебя-то как дела? Решила вопрос с работой?
— Я теперь учитель истории в старших классах нижегородского колледжа «Ломоносовский». Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
— В каком смысле?
— Ты о мобильных отрядах общественной организации «Слово и дело» слышал?
— Я и о самой организации ничего не слышал. Чем она занимается?
— Блюстители нравственности, — усмехнулась Мария. — Сначала они действовали только в Москве, теперь и в других городах появились, в том числе у нас.
— И как же они ее блюдут, нравственность?
— Врываются в школы, гимназии, где преподают гигиену в период полового созревания, вообще где имеется половое воспитание, и грозят перебить учителей «за разврат», а школы закрыть или поджечь. Их заявление можно прочитать в некоторых газетах националистического толка: «Православные! Если вы стали свидетелями надругательства над православными святынями, если в школах появляются проповедники разврата со своим половым просвещением — немедленно сообщайте нам! Группа быстрого реагирования «Слово и дело» выедет по указанному адресу…» Так они побывали и в нашем колледже. Ворвались в класс впятером, начали материться, выталкивать учительницу, а когда присутствовавший на уроке преподаватель истории вмешался, его ударили, сломали нос… Таким образом я и попала в колледж, заняла его место.
— Круто! — покачал головой Ираклий. — Ребята не понимают, что дискредитируют процесс десексуализации школы. Я недавно слышал по телику выступление детского психолога, она нарисовала совершенно жуткую картину.
— К сожалению, это объективная реальность. Обрати внимание на рекламу на улицах и в транспорте, не говоря уже о газетах, журналах и телевидении, все они пропитаны эротикой и порнографией. Я в колледже проработала всего месяц и то заметила, как непомерно много места в программе занимают разговоры с детьми о безопасном сексе. А семиклассникам даже раздают презервативы! И все это в рамках проекта «Половое воспитание российских школьников».
— Убивать надо! — пробормотал Ираклий, смущенный неожиданно возникшей темой. — Того, кто все это внедряет.
— Тогда начинать надо с Фонда народонаселения ООН, который финансирует проект, и с нашей доморощенной Ассоциации планирования семьи. Идет хорошо продуманная насильственная сексуализация страны, особенно детского пространства, и с этим, несомненно, нужно бороться. Только иными методами, нежели предлагают молодцы из «Слова и дела».
Ираклий покатал по столу шарик из салфетки.
— Я вдруг подумал… а не связан ли этот проект с тем проектом, что разрабатывал наш знакомец Бессараб из Легиона?
— Напрямую, — тихо проговорила Мария, но так, что у Федотова побежали мурашки по спине. — Но это не тема для беседы в ресторане. Угроза традиционным российским семейным ценностям существует, это факт.
Помолчали, ковыряясь вилками в тарелках. Потом Ираклий поднял взгляд.
— Извини, что я так грубо… с этим Плевиным… не подумал о последствиях. Ты ведь могла инцидента и не допустить? Почему не остановила? Проверяла меня?
Мария улыбнулась.
— Ты догадлив, полковник. Тебе пора учиться бесконтактному воздействию на окружающих. Научишься, тоже Витязем станешь.
— Как Егор?
Мария прищурилась, заглядывая в глаза Ираклия, и тот пожалел, что упомянул имя Крутова.
— Егор Лукич сам еще не вполне созрел для деятельности Витязя. Кстати, я чую, что ему нужна помощь.
— Могу к нему съездить.
— Я сама поеду. Давай потанцуем?
Они вышли к танцующим парам в центре зала, Мария закинула руки за шею Ираклия, прижалась к нему, и голова бывшего полковника закружилась от запаха ее духов и близости тела. Поискав глазами младшего Плевина с его телохранителями, он увидел их мирно пьющих в окружении роскошных девиц и успокоился. Не испортило настроения даже заявление Марии, что она собирается навестить Крутова. Егор был далеко, в Брянских лесах, а Мария была рядом, в его объятиях, и думать больше ни о чем не хотелось…
Поздно вечером Ираклий возвратился домой, все еще ощущая на губах прощальный поцелуй Марии, пьяный не от вина, а от ощущения обещания, которое ему подарила женщина. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что, время излечивало все раны, и шансы стать необходимым этой удивительной женщине-берегине, владеющей колдовскими приемами, уже перестали казаться нулевыми. Во всяком случае, Ираклий верил, что все изменится, иначе Мария не приглашала бы его в Нижний Новгород.
Дома он принял душ, разделся, собираясь ложиться спать, и услышал телефонный мяв.
Звонил Корнеев:
— Салют, командир. Извини, что поздно, до тебя не так-то просто дозвониться. Целых три часа набираю номер.
— Я был в ресторане.
— Поздравляю. С кем, если не секрет?
— С Марией, конечно.
— Еще раз поздравляю. Передавай ей привет. А звоню я с просьбой: не смог бы ты выяснить, есть ли у вас в Нижнем храмы Черного Лотоса и чем они занимаются?
Ираклий хмыкнул, вспомнив вопрос Марии о Братстве Черного Лотоса.
— По крайней мере, один храм имеется, Мария о нем только что упоминала. По ее впечатлениям это не храм вовсе, а база подготовки боевиков Легиона.
— Уточни, пожалуйста, и сразу сообщи, это очень важно.
— Для кого? Для твоих церковных начальников?
— Для всех нас. Звони, в скором времени встретимся, я собираюсь посетить кое-какие города Центральной России, заеду и к тебе. Чао.
В трубке раздался скрип отключаемого скремблера и гудки отбоя. Подержав трубку возле уха, Ираклий медленно положил ее на рычаг.
Переславль-Залесский
ВОРОБЬЕВ
Переславль-Залесский был одним из старейших русских городов, основанным в 1152 году еще Юрием Долгоруким. Построенный как твердыня, защищавшая Ростово-Суздальские земли, он вскоре стал центром самостоятельного удельного княжества. В Переславле родился Александр Невский, откуда он отправился с дружиной защищать Русь от немецких крестоносцев. В начале же XIV века, когда началось второе возвышение Москвы, Переславль-Залесский, разоренный в результате междуусобных княжеских свар, первым присоединился к ней. А в конце XVII века Плещеево озеро, на берегу которого расположился Переславль, стало колыбелью русского флота.
В советские времена город превратился в промышленный центр, затем во время «капиталистической перестройки» увял, как и все небольшие русские городки, однако менее красивым не стал. Это был город монастырей, соборов, церквей, часовен и колоколен. Семья Воробьевых посетила только два монастыря — Горицкий и Никитский, но этого хватило, чтобы проникнуться духом древней русской истории и почувствовать святость этих мест.
