Дэйв Волвертон - На пути в рай
— Не так плохо! — заявил Мавро. — Совсем не плохо! — И он развернул свою пушку в сторону ябандзинов.
— Мы еще немного пройдем по долине, потом повернем к горам, назад в сторону Кимаи-но-Дзи, — сказала Абрайра, словно рассуждая про себя. — В горах мы от них уйдем. Всем пригнуться, нужно уменьшить сопротивление воздуха!
* * *Перфекто сидел на полу и чинил свою броню. Мавро показал на мой лоб.
— Лучше побыстрее залепи это, — сказал он, — прежде чем мы встретимся с ябандзинами.
И вот все занялись своим снаряжением. Абрайра продолжала вести машину. Я слушал разговоры наших компадрес, уходивших в сторону Хотокэ-но-Дза, но наши маленькие передатчики действовали километров на десять. К тому времени как мы закончили со своей защитой, голоса в шлеме стихли.
Закончив чинить свой костюм, Перфекто занялся броней Абрайры. Он вдруг закричал:
— Абрайра, ты забыла бросить свою бомбу! — и снял бомбу с ее пояса.
— Я была слишком занята, — ответила Абрайра. — Держи ее у себя. Бросишь, когда нужно будет.
Мы несколько минут продолжали двигаться по долине и искали такое место, где бомба причинила бы максимальный ущерб ябандзинам. Но такого места не попадалось. Нам не нужно было поворачивать к горам: долина сама уходила в том направлении. Мы опускались все ниже и ниже, склоны долины делались все круче, как стенки чашки, а папоротники совсем исчезли. Ябандзины постепенно нагоняли нас. Через десять минут они были в полукилометре. Еще через десять минут приблизятся вплотную.
Абрайра на предельной скорости вела машину вниз по долине. Впереди словно выпрыгнули из земли красные скалы — столбы. Столкнуться с такими — все равно что удариться в стену. Мы одолели небольшой подъем и спустились к широкой, но мелкой коричневой реке, которая вилась у подножия гор. По берегам тут росли светло — зеленые деревья и туземная трава. Ветер свистел в изгибах моего шлема.
Ябандзины с грохотом двигались по долине в трехстах метрах за нами. Выстрелили из лазера, серебристое свечение озарило небо впереди. Абрайра вела машину меж деревьями, пока мы не достигли реки. Двинулись на север над медлительной водой.
Ябандзины приближались, а река не становилась уже, чтобы мы могли бросить бомбу. Если сделаем это здесь, противник просто обойдет опасное место. Я следил за самураями, выбирая цель. В одной из машин только один стрелок, он сидит у пушки, броня у него на плече расколота. В другой машине два стрелка.
Абрайра крикнула:
— Открывайте настильный огонь по реке! — И я вспомнил нашу гонку по снежной долине в симуляторе. Схватив лазерное ружье, я выстрелил в воду. Мавро и Завала начали стрелять из плазменных пушек, и вода за нами закипела. Поднялся пар, но его оказалось недостаточно, чтобы создать эффективную завесу. В снегу и ночью эта хитрость подействовала, но сейчас солнце над головой пробивало тонкий пар.
Ябандзины были уже почти в пределах досягаемости. Трое артиллеристов выстрелили в воздух под углом в шестьдесят градусов, надеясь, что плазма польется на нас. Мы мчались по извивающейся реке, плазма падала в воду за нами.
— Я хочу бросить бомбу, — сказал Перфекто. — Это не даст нам ничего хорошего, но я ее брошу!
Мавро тоже выстрелил под углом шестьдесят градусов.
— Всем продолжать вести настильный огонь! Подожди, пока мы не свернем за поворот! — крикнула Абрайра.
Я посмотрел перед собой: впереди поворот и узкая скалистая отмель. Абрайра вписалась в поворот, как автогонщик, обогнула линию деревьев, пронеслась через заросли тростников, и ябандзины последовали за нами.
— Давай! — крикнула Абрайра.
Перфекто бросил бомбу в заросли, потом он и Мавро начали стрелять туда, где должны были показаться ябандзины. Я поднял самострел. Бомба Перфекто взорвалась, «мексиканский волос» разлетелся над поверхностью и начал подниматься в воздух. Я открыл огонь по водителю первой машины, хотя на таком расстоянии не смогу пробить его броню: я надеялся отвлечь его.
Две первые машины выскочили из-за поворота и влетели в облако «мексиканского волоса», тут же носы их опустились к земле, раскололись, машины вспыхнули. Две следующие, выходя из-за поворота, успели выключить двигатели и повисли в воздухе. Затем над водой повисла и последняя машина.
Мавро рассмеялся, выстрелил в небо под углом и крикнул:
— Теперь они не будут так торопиться за нами! И действительно: ябандзины уменьшили скорость и следующие десять минут шли за нами на расстоянии. Мы двигались на север, пока река не свернула резко в горы. И стала всего лишь тропой для речных драконов: берега высокие, дно углублено, через каждые несколько сотен метров омут. На берегах большие гибкие деревья с крошечными голубыми листиками, которые нервно дрожали на ветру. Деревья росли так густо, что машины пройти среди них не могли, и ябандзины вынуждены были двигаться за нами по реке цепочкой.
Деревья на берегах сменились выветренными скалами, снова показались головы великанов, черные ямы глаз, гранитные лбы, скальные подбородки, и среди них мечется множество потревоженных опаловых воздушных змеев.
Каньон неожиданно кончился, впереди обрыв на сотню метров и водопад. Наша машина спуститься так круто не может, дороги дальше нет.
Абрайра остановила машину, и мы оглянулись. За нами двигались ябандзины в своем пыльно — красном снаряжении. Я нажал кнопку на подбородке шлема, вызывая телескопический прицел, я в ответ загудела оптика шлема. На трех оставшихся машинах десять солдат. У одного шлем в крови. У другого рана на груди, и он прижимает к ней защитные пластины, очевидно, чтобы сдержать кровотечение. Машины движутся по реке цепочкой. До них триста метров.
Камни на берегах блестят от брызг. Перфекто соскочил со своего места и подобрал меч, который Мавро взял у хозяина Кейго. Вытащил лезвие из черных лакированных ножен и взмахнул им над головой. Крикнул:
— Идите! Будем сражаться, как люди чести! Победитель продолжит свое задание. Проигравшей вернется домой! — Он расстегнул шлем и бросил его под ноги.
— Что ты делаешь? — прошептала Абрайра.
— Попробую уговорить их сражаться один на один, — ответил Перфекто. — Помнишь? «Прекрасный стиль войны»? Это их обычай.
Ябандзины переглядывались, о чем-то заговорили друг с другом. У всех за поясом торчали вакидзаси, маленькие мечи для харакири. Но только у одного был тати — большой боевой меч.
Один из ябандзинов расстегнул шлем и на ломаном испанском крикнул:
— Вы не знаете наших обычаев, намбэйдзин [42]. Что вы знаете о чести? Вы нарушили традиции и стреляли в нас из пулеметов. Вы хотите продолжить свое дело, но это означает убийство наших жен и детей. Как мы можем допустить это?
Перфекто немного подумал, потом ответил:
— Я не хочу пользоваться нашим оружием. У нас оно лучше, а у вас больше людей. Кто может сказать, что из этого получится. Я хочу сражаться с человеком, мечом против меча. И, как бы ни кончилась эта бессмысленная война, я докажу, что я лучше.
Ябандзины очень удивились. Они поговорили между собой. Наконец рослый самурай, тот самый, у которого был меч — тати, снял его со спины, расстегнул шлем и бросил на пол.
Я ахнул, в ябандзине едва ли можно было распознать человека. У него оказались огромные желтые глаза, как у тигра, а надбровные дуги так велики, что доминировали на лице. На месте висков бугры. Он был лыс, и на первый взгляд казалось, что кожу ему раскрасил художник, она была оливково — зеленой, с извилистыми полосами цвета желтой охры. Но достаточно было взглянуть чуть внимательней, чтобы увидеть: эти странные цвета не краска, а пигмент. Цвет его кожи — явно результат вмешательства в генетику. Я знавал испанцев в Майами, которые платили за то, чтобы у их детей кожа была светлее и их могли бы принять за англичан. Видел голубую кожу немногих оставшихся в живых правоверных индусов в Восточном Исламабаде. Но ябандзин отличался от всех. Он часть за частью снимал свою броню; под ней у него не было одежды, и мы увидели все его тело. На лобке волосы оливкового цвета, на животе — оранжевого. Исключительно развитые мышцы и очень длинные пальцы на руках и ногах. К груди каким-то образом прикреплены два диска с японскими иероглифами. Я не мог понять назначения этих дисков: либо какое-то кибернетическое усовершенствование, либо просто механическое приспособление. Но вдруг сообразил, что это просто украшение, да и вся кожа у него — тоже украшение, он превратил всю поверхность — своего тела в произведение искусства. И общее впечатление от этого украшения было — ужас. Я никогда так не пугался химер, может быть потому, что те химеры, которых я знал, внешне были очень похожи на людей. Но этот человек ужасал меня на самом примитивном, глубинном уровне.
