Яна Завацкая - Эмигрант с Анзоры
— Прости, — поспешно сказал я, — я забыл, что ты сама по себе. Ну и что ты думаешь об этом спектакле?
Аделаида пожала плечами.
— Тебя это интересует?
— Да. Пожалуйста, выскажи свое мнение. Меня оно интересует.
— Любительская вещь, — сказала Ада, — во всех смыслах любительская.
— А мне понравилось, — сказал я честно, — песня хорошая. И вообще.
— Вполне естественно. — Аделаида криво улыбнулась, — ну и чем ты теперь занимаешься, ско?
— Летаю, — сказал я, — а ты? Замуж вышла?
— Я? — Аделаида рассмеялась как-то ненатурально.
— Понятно.
— Что тебе понятно? — она словно ощетинилась, и вдруг мне стало жаль ее. Показалось, что ей очень плохо… она ищет утешения, и не может, боится его принять. Захотелось сказать ей хоть что-нибудь хорошее.
— Я тебя часто вспоминал. А ты — помнишь?
— Помню, — сказала она неожиданно. И вдруг до меня дошло — что-то сломалось в ней, в ее заведенном механизме отработанных жестов и ответов. Так она не должна была сказать… так — слишком искренне. Неужели помнит? Правда? Ведь я же был совсем мальчишкой.
— Ада… — я посмотрел на нее.
— Ты изменился, — сказала она вдруг.
— Да. Конечно, — я положил ладонь на ее обнаженное осыпанное серебром предплечье. Аделаида отобрала руку.
— Видишь ли, Ланс… ты стал теперь настоящим ско. Тогда у тебя был еще какой-то шанс, а теперь…
И она снова заговорила о том же, будто расстались мы только вчера. Человек должен быть просто человеком. Просто мужчиной. Просто женщиной. Не мужем, не эстаргом, не работником культуры, а просто — мужчиной… Короче говоря, то же самое, что я слышал от нее несколько лет назад. Почти в тех же самых словах. И смутно мне припомнилось, что нечто подобное я читал где-то в Сети. Статья какая-то на этические темы…
Ада говорила, а мне было уже не жаль ее. Не жаль, и не злился я на нее, и не любил. Мне стало просто скучно. И пять лет назад она говорила это. И сейчас говорит. И в старости, наверное, вылезет на трибуну, заслуженный искусствовед или там критик, и повторит ту же самую мысль, может, единственную, которая родилась у нее в голове за всю жизнь, а может, даже и не родилась, а была где-то прочитана и освоена как собственная. А со мной что? Да я, имея мало времени на чтение, и не отличая любительского спектакля от профессионального, ползая на пузе в грязи и расплачиваясь за каждый шаг своей и чужой кровью, за эти годы пойму и осознаю очень много, и полностью сменю мировоззрение, и буду падать и подниматься снова, и набираться мудрости, и может быть, у меня будут дети, и что-то останется и для них, когда я исчезну из этого мира…
Навстречу мне между рядами шла Сэйн — она уже переоделась в легкий синий брючный костюм. Я протянул Аде руку.
— Ну пока. Я пошел.
Ада так раздухарилась, что даже и руки мне не подала. Я пожал плечами и двинулся к Сэйн.
— Ара!
— Ара, Ланс. — Сэйн озабоченно полезла в сумку. Мимоходом сказала Аде «Здравствуйте». Вынула пленки в футлярчике и протянула мне. Я положил пленки в карман.
— Пойдем. Ты домой? Пройдемся до стоянки, да? Я заберу малыша, он тут, в группе.
Мы вышли из ворот театра, двинулись по какой-то боковой аллейке.
— Как тебе спектакль? — спросила Сэйн.
— Трогательно, — признался я, — вообще здорово.
— А что это ты с Крибинц разговаривал?
— С кем?
— Ну, с этой… критикессой. Ты ее знаешь, что ли? Устрой нам протекцию на конкурсе, а?
— Боюсь, я могу только антирекламу сделать… Крибинц, значит, ее фамилия? Странная какая-то.
— Фамилия как фамилия.
Мы подошли к маленькому белому домику, где располагалась одна из многочисленных детских групп, облегчающих существование родителям маленьких детей — ребенка всегда можно было отдать в такую группу на несколько часов при необходимости. Дежурили с детьми обычно или практиканты-педагоги, или, в некоторых, сами матери и отцы по очереди — скажем, каждая семья по нескольку часов в неделю.
— У Герта сейчас как раз процедуры, так неудобно, — пожаловалась Сэйн, — а то я Лина, конечно, с ним оставляла.
Мы вошли в здание. Из любопытства я заглянул внутрь детских помещений. Их было всего два. Обстановка, типичная для любой школы (а на Квирине в «школу» идут уже лет с двух, только понемногу и с родителями). В одном довольно большом зале вдоль всех стен тянулись две полки на уровне глаз малышей, уставленные всякими игрушками, разноцветным пластилином, инструментами, деревяшками, железками, стекляшками, клеем и красками, настольными играми, словом, даже у меня глаза разбегались, не говоря о детях. Весь зал был уставлен столиками. Малыши от года до шести лет бродили вдоль полок, выбирая себе игры, сидели за столами, тихо работая. Виднелась дверь во второй зал, где свисали с потолка какие-то канаты, раздавались дикие вопли, как в джунглях, кто-то там раскачивался, кто-то прыгал под потолок. Воспитательница, тоненькая темноволосая девушка, переходила из зала в зал, то подстраховывая буйных прыгунов в «громкой комнате», то помогая мастерить или рисовать какому-нибудь малышу в «тихой». Угол «тихой комнаты» был отделен мягким валиком для грудничков, там на полу, в компании мягких и всяких других игрушек, лежал один, вроде совсем новорожденный, и ползал малыш Сэйн и Герта. Воспитательница подобрала его и принесла матери.
— Не буйствовал? — поинтересовалась Сэйн. Девушка покачала головой.
— Все хорошо. Заходите еще.
Мы попрощались и вышли. Сэйн усадила ребенка в перевязь на животе. Мальчик задумчиво гулил и шлепал ладошкой по боку матери. Мы направились к стоянке флаеров.
— Подвезти? — предложил я. Сэйн покачала головой.
— Да ну, что ты… автопилот есть, да и вообще Лин прекрасно полежит в детской сидушке, если что. Хотя… давай к нам на чай, а? Герт скоро тоже придет.
Я подумал и с сожалением покачал головой.
— Не… завтра мне вставать рано. Пойду уж домой.
Дома меня ожидал еще один сюрприз. Я посадил флаер на стояк, вылез, вошел в квартиру и остолбенел. Прямо посреди гостиной в кресле восседал Валтэн.
— Ну дела, — только и сказал я. На Валтэне лица не было. Какой-то он весь был грустный, несчастный… Поднял на меня глаза — как у побитой собаки.
— Ланс… Ара. Ничего, что я так?
— Ничего, конечно, — я сел против него, — удивляюсь только, как тебя система впустила.
— Да она ж меня знает…
— Что случилось, Валт? — спросил я негромко. Он опустил глаза.
— С женой?
— Угу.
— Ладно, — сказал я, — сиди, я чайку принесу.
К чайку я добавил основательный ужин — после тренировок аппетит просто зверский, а ведь я еще вообще ничего не ел — и подумав, запросил у машины поллитровую бутылочку ву. Вроде бы Валтэну это сейчас не помешает.
Я поставил поднос на маленький столик.
— Ты извини, Валт, я жрать хочу. Давай поедим нормально, ладно?
— Спасибо, — почему-то сказал Валтэн. Мы принялись за рыбу под ананасовым соусом и с картофельным пюре. Валтэн ел с аппетитом, так что у меня даже возникло подозрение, что последний раз он насыщался очень давно. Но с чего бы он сидел тут и голодал? Неужели постеснялся на кухню зайти? Вот удивительно… Я разлил вино по бокалам.
— За тех, кто наверху, — мы чокнулись и молча выпили. Как-то машинально у меня вырвался привычный первый тост.
— Что ты, Валт? Расстаться решили? — спросил я. Вино как-то расслабило меня, сделало нахальнее. И Валтэна, видимо, тоже.
— Ты понимаешь, Ланс, это все… терпение лопнуло. Ведь сколько я терпел, ты бы знал… из-за детей. И она еще ведь не хотела. Третью, и то рожать не хотела. А потом вообще отказалась. Говорит, хочу для себя пожить. Ну что это, Ланс, трудно, что ли? Да я столько же времени с дочками проводил, как и она. И ведь лет с шести они уже и дома-то бывают мало, до вечера в школе. Я с ними, когда не в патруле был, целыми днями — и в школу с ними ходил, и дома играл. А она — ну никак. Я ей говорю, ну мальчика бы еще надо, а она — нет. Ладно… — Валтэн умолк. Я терпеливо ждал. Все это было не главным, и все это я уже давно знал.
— И ведь каждый раз, ну каждый божий раз, как я в патруле, так она с ним… И потом мне еще так заявляет: мол, все так живут. Да кто все? Ну кто — все? Вот скажи. Герт и Сэйн так живут? Ладно, Сэйн и сама эстарг. Ну у кого еще наземники? Вот Мира с мужем так живут? Пайнрен так живет?
— Господи! — проговорил я, — зачем же ты терпел-то это?
— А дети? Им ведь не объяснишь. Им и папа нужен, и мама. Какая ни есть, а родная. Ладно, теперь девчонки уже большие, уже младшая вон на биолога учится.
Я покрутил головой. Налил еще вина. Не понимаю я этого. Не стал бы я так жить. Я в патруль — она с другим… хотя… кто их разберет. Нет у меня детей, не понимаю я, как это.
— И скандалы, понимаешь, сплошные скандалы. Психологи ничем помочь не могут. И все ее семейство… теща… ты понимаешь, я у них у всех как бельмо на глазу. Они все наземники, ну и вообще. Понимаешь, ну плохой я. Вообще не пара их дочери. Семью обеспечиваю хреново.
