Анастасия Парфенова - Ярко-алое
— Выше гор, крепче скал верность твоя господину.
Син, понял Тимур. Они же служили вместе. Тогда, еще при дворе Садао. Два самурая Кикути, выбравших две такие разные дороги. Несколько минут господин советник и новорожденный ками разговаривали о чем-то, неслышном для окружающих. Акира опустился на колени, коснулся не обретшего пока постоянной формы и аватары существа. Застыл, точно потерявшись в памяти и свете.
А потом, так и не сделав напоследок ожидаемой Тимуром гадости (четвертый — бьет по площадям!), этот-мерзавец-Асано вышел из сайта. Просто растворился без следа в полуденном зное.
Какое-то время Неко не верил. А когда получил из ставшей вдруг полностью открытой Сети подтверждение, чуть не упал под тяжестью навалившейся усталости. Медленно, неуклюже повернулся к Кимико.
Она ничего не заметила. Она вообще была не здесь. Там, глубоко в Сети. В многослойных, безграничных, безмерных тенетах Великой Паутины.
Бабочка-профиль расправляла крылья. И, великие ками, как, как можно вместить подобное в одно лишь сознание, один только разум?
Божественные приложения были везде. Начало всех сетей, база всех программ, основа всех врат. То, что столь небрежно называли Протоколами Кикути, составляло, по сути, каркас любого аканийского закона, будь то конституционное положение о равенстве разума или же губернский циркуляр об очистке спамовых фильтров. Владыка Кикути становился немым свидетелем коммерческих договоров, брачных контрактов, клановых соглашений. Гарантом клятв и присяг. Последним, недоступным судьей, что стоит вне системы и одновременно является определяющей ее частью.
В архивах, профилях, аватарах. В протоколах действий и должностных инструкциях. В структурном программировании ками, во имя всего разумного! Заключенные века назад соглашения между древними ари и Кикути Нори вписаны были в сам изначальный код реальности — и паролем к доступу являлся разум правящего владыки.
Тимур смотрел расширившимися, потерявшими способность видеть и воспринимать информацию глазами. Смотрел на водоворот слетающихся со всей Паутины запросов, откликов, подтверждений. А крылья раскрывались и раскрывались, уходили все дальше, все тоньше, все глубже. Он представил, что, должно быть, творится сейчас «на рубежах», как взметнулся пыльцою бабочки царящий там свет. Но зачем представлять? Вот он, свет, в Акеми, в Кимико, расплескался от их фигур, превращая их во что-то…
Это как разделяющаяся цепочка ДНК. Как выстраиваемый согласно неведомому коду новый организм.
Иной. Непостижимый. Качественный скачок.
И — видением, мороком, новой информационной волной — врата.
Жестким каркасом, опорой в реальности — хранимые избранными провайдерами узлы, о существовании которых обыватели толком даже не знали. И другие, не столь мощные, но бесчисленные — впаянные в стены, одежду, мебель, в живые человеческие тела — мириады сенсорных точек.
С другой стороны — люди. Все, от мала до велика. Все дети Аканы. И каждый из них — распахнутые в иной мир врата. Каждый — божественные, уводящие в мир духов и идей тории.
Ключ? Ключом на его глазах становилась Акеми. Ключом уже была Акеми.
И прижимали этот ключ к груди сильные, властные материнские руки.
Тимур медленно пошел вперед.
Остановился перед ней. Перед ними обеими. Его жена — а в эту минуту вдова Нобору смотрела в сетевые бездны невидящими глазами. Но вздрогнула, напряглась, когда легли поверх ее запястий шершавые от мозолей ладони Тимура. Тот лишь подался вперед, обнял женщину, прижал к себе. Так, чтобы девочка, владычица Кикути, оказалась между ними, удерживаемая обоими.
Урожденная Фудзивара моргнула. Встретила его взгляд поверх головы дочери.
— Госпожа моя, — мягок, очень мягок был его голос, — двери нужно открыть.
Поначалу затерявшаяся в глубинах бушующей в ней информации Кимико не поняла, о чем он говорит. Затем, взмахом заслонивших мир крыльев, пришли к ней отчеты от профиля-бабочки. Черные глаза широко распахнулись. Тут же сузились, полыхнули пониманием, шоком, анализом. И — осторожностью. Тимур почувствовал инстинктивную реакцию попытавшегося отстраниться от него тела. Сжал руки. Молча ждал.
— Супруг мой. Вы правы, но — сейчас?
— Сейчас.
— Акана не готова. Нас застанут врасплох.
Уголок его рта дрогнул в невеселой улыбке.
— В этой подготовке я помогал Нобору с первого дня своего в коалиционном правительстве. А после смерти его — взял ее на себя. Корабли на орбите находятся под нашим контролем. Батареи защиты обновлены и усилены. Планы действий и приказы готовы, осталось лишь представить их на рассмотрение совета — а коллеги мои, если прижать их по-настоящему, принимают решение очень быстро. Врасплох застанут — но не нас. Госпожа моя…
Канеко Тимур смотрел, смотрел в бездонные эти глаза.
— Не только из-за Надежды. Но — ради нее. Сейчас. Прошу вас.
И в бездонных, непостижимых очах отражением света мелькнуло согласие.
Тимур прижал ее — их обеих — еще крепче к своей груди. Руки, удерживающие Акеми, сомкнулись. Разумы, баюкающие молодую владычицу, разумы ее родителей, опекунов, тех, кто имел право принимать подобные решения, потянулись к божественному профилю. Так просто. Так оглушительно просто. Один приказ.
И тайные программы, до сего мига спрятанные в глубинах Сети, коснулись Паутины.
Это не было древними, вросшими в саму землю Аканы системами, которые почти два года назад взломал божественный Нобору. Нет, те, повинуясь приказу владыки, запустили цепную реакцию самоуничтожения. Они стали своим собственным вирусом, выследили в Сети любые приложения со сходной функцией. Пожрали их и самих себя, да столь основательно, что расплавилось даже поддерживающее в реальности оборудование. Так уничтожены были якоря. Так пали навигационные маяки.
То, что Нобору создал вместо них и оставил дожидаться своего часа, было в какой-то степени основано на древних программах. И в то же время являлось настолько новой, качественно другой ступенью развития, что некорректным казалось любое сравнение. Технологии совершенно иного порядка.
Творение Нобору существовало в Сети, только в Сети, оно даже не нуждалось в платформе реальности. Точнее, оно создавало эту платформу, как создал советник Ари себе физическое тело, как создавали ками что-то непостижимое на информационных своих рубежах.
Гениальное творение Кикути Нобору было активировано прикосновением его дочери. Величественно всплыла из глубин программа. Заняла место в Паутине, до сих пор искалеченной потерей внешних связей. Развернулась, расправилась. Собой, своей сутью связала разорванное.
И — воплотилась.
Заливисто засмеялась Акеми.
Вспыхнули на ярко-алой планете новые маяки.
Эпилог
Для первобытных людей нет ничего более привычного, чем представление о том, что душа умирающего переходит к его преемнику.
Дж. Дж. Фрезер. Золотая ветвь: Исследование магии религии. Бумажный носитель. Старая Терра. Точная дата не установленаКанеко Тимур в раздражении одернул рукава одеяния. Нет, он уже смирился, что госпожа супруга одевает его сообразно собственным представлениям об этикете. Это не означало, что он уютно чувствовал себя в официальном хаори-хаками с его плиссированными, похожими на широкие шаровары штанами и расшитой монами накидкой. Тэнгу все забери, такая одежда неполно смотрится без пары мечей, которых пользователь конечно же не носил.
Хотя что наглый полуварвар с мечами, что без, в приторно-традиционной атмосфере дворца Фудзивара он все равно ощущал себя репейником, без зазрения совести пустившим корни на грядке с орхидеями. Не приходилось сомневаться, что эти его ощущения разделяют все окружающие. Как-то даже теплее на душе становится, стоит вспомнить тщательно нейтральное лицо владыки, его тестя. Ляпнул бестактность — и душа радуется.
Тимур повернулся к высокому воину, ожидавшему с ним на ступенях дворца:
— И долго она еще?
Син мученически закрыл глаза. Безнадежно покачал головой.
Ну да. Неисправим. А что, кто-то надеялся на постепенное одомашнивание?
Молодой ками, исполнявший в эти дни роль не столько телохранителя, сколько няньки, легко подбросил на руках завозившуюся недовольно госпожу Акеми. Та, не имея пока собственного мнения о растягивающихся на часы женских сборах, была, как всегда, солидарна с отцом просто из принципа. И, кажется, подумывала, а не возвестить ли о сем недовольным плачем.
— Правильно, госпожа моя, — одобрил дочь советник Канеко. Он всегда ее одобрял. Тоже из принципа. — Одна ты меня понимаешь, Акеми. Умница моя. Первого, кто посмеет при тебе произнести слово «этикет», вызову на дуэль. За нанесение невосполнимого морального ущерба.
