Сергей Зайцев - Рось квадратная, изначальная
Сорвавшись с насиженных мест, народ понёсся в людскую. Где сразу же пошла в дело алебарда Обормота – стражник в несколько молодецких ударов, под личным руководством Бовы, вскрыл пол в указанном месте, а затем аккуратно пробил газоотводную трубу.
* * *– Не напирай, не напирай! Все прыгнем! Подходите быстро, но не торопитесь, включи-выключи! Помните, что надо делать при приземлении – ноги держите вместе!
Бова Конструктор отдавал последние распоряжения, и потерпевшие небесное кораблекрушение люди, один за другим спускаясь через люк в полу с благополучно надутыми шарами за плечами, исчезали во тьме, исхлёстанной ветром и дождём. Уже редкие к этому времени молнии на мгновение освещали эту трагедию, гасли, вспыхивали вновь…
Через десять минут на палубе остались только сам Бова и Благуша, который замешкался, прежде чем прыгнуть. Внимательно посмотрев настоятелю в глаза, слав тихо спросил:
– Бова, а ты? Надеюсь, оторви и выбрось, ты не последуешь старинному правилу капитана, принятому в водных доменах, – остаться со своим гибнущим кораблём?
На что Бова Конструктор искренне, хотя и немного нервно рассмеялся:
– Да ты что, слав, мне ещё столько дел надо сделать, столько открытий совершить! Давай-давай прыгай, включи-выключи, а я сразу после тебя!
Собственноручно защёлкнув на голове Благуши глазастый шлем, Бова проводил его в люк, а затем, скорбно оглядев кабину управления в последний раз – в проём дверцы из запасника, с тяжким камнем на сердце занялся собственным снаряжением. Судя по возросшей силе ударов грома за бортом – после особенно близко вспыхивавших молний, – земля была уже близко, и следовало поторапливаться, если он действительно не собирался окончить жизнь вместе со своим творением. Творением, которым он по праву мог гордиться даже сейчас, в последние мгновения его существования. Дирижопль не виноват, что так вышло. Никто не виноват. Даже Ухарь, не доглядевший за топкой, и тот не виноват. Просто несчастный случай, и ничего более. В первый раз за всю его длинную жизнь вечное везение, казалось, дало основательную трещину. И оставалось надеяться, что в последний.
А ещё настоятеля неподдельно заботило благополучие людей, доверивших ему свои жизни в этом полёте. Хоть бы все они, включи-выключи, приземлились благополучно.
Он уже приладил к шейному ободу шлем, когда его внимание привлекла клепсидра, позабытая всеми в кабине управления. Встревоженная ящерка явно почувствовала неладное в происходящем за её колпаком и, забыв о своих обязанностях, теперь беспомощно металась в стеклянной чаше, бросая на настоятеля умоляющие взгляды.
Негоже живую тварюшку на верную погибель оставлять, подумал Бова и решительно прошёл к приборной доске. Быстро расстегнув камильный костюм на груди, он сунул туда стеклянный колпак. Снова застегнулся. И более не медля, двинулся обратно – к дожидавшемуся его в запаснике последнему шару…
Именно в этот роковой миг палуба прямо под ним вдруг раскололась от мощного взрыва, и Бову со всех сторон объяло гибельное ревущее пламя.
Глава двадцать шестая,
Свобода, свобода! Правда, столько и не унесёшь, но это уже совсем другое дело…
Ежели вам не всё равно, где вы находитесь, значит, вы заблудились.
АпофегмыОчнулся ватаман в непроглядной тьме, в каком-то странном подвешенном состоянии, слегка раскачиваясь, как на дитячьих качелях, но при этом не чувствуя под собой никакой опоры. Лишь в некоторых местах одёжку что-то сильно тянуло вверх. Всё тело, избитое непонятно кем, ныло, как один застарелый синяк, а в сознании колыхалась тягостная муть, навроде той, что плещется в болотной водице после пробега стада диких хрюнделей, спасающихся от охотников.
Хитрун вяло завертел головой в шлеме, пытаясь осмотреться и понять, где он находится. Только что увидишь в такой тьме, да ещё сквозь эти дудацкие окошки? Единственное, что можно было уразуметь, так это то, что буря кончилась. Не гремел гром, не сверкали молнии, да и дождь явно подходил к концу, шлёпая редкими каплями по тому же шлему… Лишь поболтавшись так некоторое время, он насилу вспомнил, как во вспышке молнии, на миг разорвавшей непроглядную темень вокруг, рухнул прямо в густую крону какого-то огромного дерева. А-а, вот оно что, хмуро сообразил Хитрун. Об эту крону он всем телом и обметелился, аж места живого не осталось. А чёрный шар, на котором он спустился с небес, застрял в низко нависших над землёй ветвях. Почему в низко нависших? А потому что, случайно вытянув носок сапога, он смог на миг этой самой тверди коснуться. Вон она, прямо под ногами, кровь из носу, плюнь – и не промахнёшься.
И ещё его не оставляло странное ощущение, что чего-то в его руках не хватает. Что-то он при падении обронил… Проклятие! Скалец! Это ж надо так о ветку приложиться, что про Скальца забыл напрочь! Теперь-то он вспомнил, как при особенно злом порыве бешеного ветра всё-таки не удержал, выпустил задохлика из рук… Угробил-таки недоросля. А может, и нет? После того как они разъединились, падать, как выяснилось теперь, оставалось уже недолго. Так что стоило проверить, угробил или нет, а для этого надо было от ветки проклятой отцепиться.
Вот только как к этому делу приступить?
Сперва ватаман попробовал отвязаться от креплений шара на ощупь, но ему это не удавалось – очень уж крепко затянулись узлы под его немалым весом, да и в плотных камильных перчатках, наглухо пристёгнутых к рукавам костюма, непросто было сделать столь тонкую операцию. Тогда, вспомнив о своём засапожном ноже, он подтянул ногу к груди и, кое-как выхватив заветную железяку из-за голенища, со злостью хватанул по верёвке над головой. Но не достал. Всё те же неудобные складки камильного костюма не позволили высоко поднять руку, он едва не выронил нож. Тогда ватаман вспомнил о сабле, ведь Бова отдал ватаге всё оружие перед прыжком в неизвестность. Засунув нож обратно, он кое-как, тихо матюгаясь под нос из-за крайнего неудобства положения, вытянул саблю из ножен на всю длину – а длинна она была изрядно.
Она-то и дотянулась.
Именно в этот миг вверху, видать, в облачной пелене образовался разрыв, сквозь который проглянули долгожданные звёзды. И Хитрун узрел правду о своём положении во всей её ужасной красоте. Или ужасной простоте? А не всё ли равно, хрен редьки никак не слаще. Короче, под ним была не земля – под подошвами сапог, мощно выпирая из далеко отстоящего ствола, торчала толстенная ветка. Причём одна из многих, нависших над землёй – землёй, на самом деле весьма от него далёкой.
Такой далёкой, что из груди Хитруна вырвался отчаянный вопль…
Но острое лезвие уже чиркнуло по верёвке.
И долгожданная свобода, к которой он столь активно рвался, встретила его пребольным пинком прямо в копчик, как раз та ветка, которую он столь опрометчиво принял за земную поверхность, его и приложила. Ватаман взвыл дурным голосом, выронив саблю и пытаясь поймать ветку руками и ежели уж не придушить заразу, то хоть остановить падение, но скользкая от дождя кора прокрутилась между ногами, и он, широко раскинув не удержавшие руки, сковырнулся дальше вниз.
Причём – вниз головой.
Так что следующий удар, чуть не вогнавший голову ватамана в задницу, на себя принял камильный шлем, при этом взгуднувший на весь лес, словно потревоженный пчелиный улей. Так в котелке от мозгов одни опилки останутся, страдальчески перекосившись лицом, успел подумать ватаман, прежде чем новая ветка, терпеливо поджидавшая его ещё ниже, злорадно врезала ему по почкам – чем окончательно вышибла дух из многострадального тела.
Остаток полёта Хитрун проделал с затенением в глазах, с хрустом и всхлипом пропечатавшись пятками о невидимую в такой тьме землю, устланную размокшим хворостом и опавшей листвой…
А очнулся, лёжа на спине, уже от голосов, смутно слышимых сквозь плавающую в голове муть и хмарь:
– Эй, глядите-ка, усохни корень, а вот и наш батько!
– Точно, пся крев, ватаман! Вон и сабля его родимая валяется, точно как он сам…
– Нашли наконец!
– Погодите, усы узлом, живой хоть?
Дождик, до этого и так чуть моросивший, прекратился, так что лицо и бритый череп под дуновением лёгкого ветерка холодили лишь капли, упавшие ранее. Не сразу до Хитруна дошло, что при падении он лишился шлема – не выдержали крепления такого издевательства над собой. Но это было уже не важно, главную свою задачу шлем выполнил – спас его голову, судя по тому, что она сейчас хоть что-то соображала. Ватаман почувствовал, как кто-то, упав на колени и наклонившись, приложил ухо к его груди.
– Ага, дышит… но слабо. Эк как его угораздило…
По голосу ватаман узнал Ухмыла и ощутил некоторую признательность в ответ на столь простую заботу. Этот браток всегда к нему лучше других относился, несмотря на своё вечное зубоскальство и шутовство.
