Илья Бердников - Вояж Проходимца
Пакетик превратился в продолговатый пузырь с длинной трубкой, заканчивающейся все той же иглой, а порошок мгновенно растворился в воде, окрасив ее в приятный оранжевый цвет. Пузырь я повесил на крюк, раньше там висела лампа, а иглу ввел парню в вену левой руки, приклеил ее пластырем, после чего отрегулировал крохотным зажимом скорость поступления жидкости. Кристиан лежал на правом боку, дыхание его было ровным. Я вымыл руки коньяком, приказал парню зажать зубами ножны от «кинжала» и, полив кожу спиртным, осторожно вскрыл ногу, используя «Кото-хи», там, где прощупывалась пуля. Лезвие «кинжала» рассекло плоть без сопротивления. Прокалив на огне шомпол, я ввел его в начальную рану и вытолкнул пулю из разреза под отчаянное мычание своего пациента.
Дальше было дело шлота. Я натолкал бурую кашицу в обе раны, свел их края и залил медицинским клеем из тюбика, после чего обмотал ногу лентой универсальной повязки. Та сразу приклеилась к коже и изменила начальный белый цвет на розовый. Работает. Потому что — без электричества.
Хорошенько приложившись к бутылке и закашлявшись от количества градусов в ее содержимом, я сунул окровавленную деформированную пулю к носу перевернутого на спину Кристиана:
— Держи. На память.
Парень выпустил из зубов ножны, взял пулю и протянул другую руку к бутылке.
— Э нет, тебе сейчас это не нужно. Это мне, для успокоения нервов. А ты лежи себе… Все необходимое течет в твое тело по вот этой трубке. Иглу не вытаскивай только, ладно?
— Да, месье, я же понимаю — это капельница. Вы… вы доктор?
— Не-ет, — я еще раз приложился к бутылке, а затем, растворив таблетку питательного концентрата в остатках воды в графине, запил спиртное, также дав глотнуть и парню. — Доктор не я, а та кашица, что я натолкал в твою ногу, и вот эта аптечка. Кто произвел ее составляющие — не знаю. Наверное, очень умные и умелые люди. А я… просто меня долго и настырно учили обращаться с ней. Сначала на Земле, на базе обучения, принадлежащей Межмировой Торговой Компании, будь она неладна… затем инструкторы Тайной военной полиции Нового Света… Затем… все те случаи на Дороге, когда…
Свет керосиновой лампы превратился в мутное пятно и поплыл куда-то вбок. Мне вдруг стало очень уютно на твердом дощатом полу.
— Слуш-шай, — пробормотал я, пытаясь улыбнуться, — вот потеха-то будет, если мы тут прячемся, возимся, ш…штопаем друг друга, а наутро окаж-жется, что оба больны львиным зевом…
— Нет, месье. Я не могу быть больным: я уже переболел и остался жив. Я и бабушка Элен. Вся остальная семья умерла…
— Да? Приз… прискорбно, — я держался на грани сознания, изо всех сил стараясь не провалиться в омут беспамятства. — Тогда возьми этот ревове… ммм… револьт… короче, ствол. Возьми и, если увидишь, что я превращаюсь в зомби — грохни меня!
И я, всхлипнув, ткнул рукой с бутылкой в грудь:
— Сюда, прямо в сердце!
— Месье! Я…
— Молчи… Просто… просто бабушка Элен больше не должна плакать, понял?
И я рухнул в радушно распахнутые объятия сна.
Глава 6
Раз, два, три, четыре, пять —
Скажем без подвоха:
Раз, два, три, четыре, пять —
Жадность, это плохо.
Я висел в воздухе над объятым пламенем городом. Узкие улицы, каскадом опускающиеся к набережной, церковный шпиль, рыночная площадь… Это был Мадрель со своим горным кольцом и закрытой от штормов бухтой. Мадрель, но не такой, каким я увидел его в день прибытия на Сьельвиван.
Жидкий огонь разливался по узким улицам, дома рушились в огненных смерчах, церковный шпиль вспыхнул как свеча, и металл крыши потек от ужасающего жара. В таком аду выжить не мог никто. Горели зеленые деревья, горел камень пирсов и бонов… Горела даже вода в бухте.
Я поднял взгляд и увидел движение в затянувших небо черно-красных, подсвеченных снизу пожаром клубах дыма. Что-то огромное опускалось вниз, мерно взмахивая широкими крыльями. Блестящая, словно ртуть, чешуя отразила багровое зарево, змеиная шея грациозно изогнулась, и я на миг поймал полный злобы и ненависти взгляд черных, словно высасывающих окружающий свет глаз. Взгляд соскользнул, словно чудовище поняло, что сейчас я не в его власти, и из разинутой гигантской пасти ударил жгут ярчайшего пламени, словно перевитого черными жилами. Там, где этот жгут вонзился в город, сначала возникло черное облако, а затем вспыхнуло настоящее озеро огня. Дома оплавлялись, будто были сделаны из воска, и, стреляя струями дыма и искр, уходили в клокочущую лаву, не оставляя никакого следа.
Дракон торжествующе взревел, и этот металлический рев был похож на вопль больного львиным зевом ревуна, только усиленный в тысячу раз. Даже окружающие город горы вздрогнули от этого грохочущего, наполненного ненавистью и яростью звука. Вздрогнули — и словно стали ниже, будто съежились, и вжались в планету от ужаса.
Я и сам оцепенел, боясь, что дракон обратит на меня внимание, пыхнет своим одновременно черным и сияющим пламенем, скинет взмахом крыла в огненное озеро внизу.
— Это зверь жадности, — раздался сзади меня голос. — Сначала он принес тьму эпидемии, теперь несет пламя уничтожающего пожара.
Я сделал слабое движение, желая посмотреть, кто говорит со мной, но не смог: глубина гнева и скорби, пронизывавших голос, чуть не стерла меня в порошок, превратив в ничто, в межзвездный вакуум.
— Тебе незачем Меня видеть, — произнес голос. Теперь он звучал мягче и… словно бы изнутри меня? — Ты же не Савл на дороге в Дамаск.
— Что мне делать? — пробормотал я.
— Хороший вопрос, заданный вовремя.
Если ты хочешь, чтобы этого всего не произошло, то ты должен слушать свое сердце.
Оно уже достаточно мягко, чтобы принимать правильные решения.
Решения, лишенные эгоизма.
— А чума? Я же заражен чумой, этим львиным зевом!
— А кто тебе сказал, что «рыкающий лев» имеет над тобой власть?
Дракон, облетев пылающий город, приблизился было ко мне и говорившему со мной, но тут же отпрянул и заколотил крыльями, взвихривая наполненный дымом и огнем воздух, удаляясь все дальше…
— Он боится, — пробормотал я.
— Он боится, потому что Я с тобой.
А Я с тобой потому, что ты решил работать в Моей фирме.
То, что ты видишь, не является Моей волей, но произойдет, так как люди сами допускают это, отказываясь исполнять свои обязанности.
И не стало истины, и удаляющийся от зла подвергается оскорблению.
И Я увидел это, и противно было очам Моим, что нет суда.
И видел, что нет человека, и дивился, что нет заступника.[31]
Так что давай, выполняй свою работу, Проходимец, делай то, к чему призван, и спасешь себя и других.
Разбудил меня аромат кофе. Хорошего такого молотого кофе, правильно приготовленного, вызывающего желание поскорее его попробовать. Еще к запаху кофе примешивались некоторые приятные нотки, которые явно издавались яичницей с беконом и поджаренным хлебом.
Откуда взяться таким запахам в оружейной лавке — я не знал. Одним из вариантов, пришедших на ум, было то, что зараза уже поразила мой мозг, и я брежу, а на самом деле это не ароматы пищи и кофе, а вонь гниющего мяса…
Так, стоп. Если я мыслю, значит, существую. Тем более что Говоривший со мной сказал, что зараза не имеет надо мной власти. И я склонен доверять словам, исходящим из компетентного источника.
А что может быть компетентнее Бога?
Я открыл глаза и уставился на окрашенный в белый цвет дощатый потолок. Ага, значит, я до сих пор в оружейной лавке, причем лежу на полу, а под моей головой — самая настоящая подушка. И откуда столько света?
— Вы проснулись, месье?
Я, покряхтев от боли в разбитом теле, приподнялся на локтях. Кристиан, одетый в великоватую для его исхудавшего тела одежду, улыбаясь, смотрел на меня от прилавка. Курчавые волосы парня были влажными, а карие глаза светились радостью. Ага, значит, подушка — его рук дело.
— Мне кажется, — пробормотал я озадаченно, — что я до сих пор сплю.
— Завтрак готов, месье. Вы же будете завтракать?
Упоминание слова «завтрак» заставило меня подняться на ноги. К великому моему облегчению, ноги слушались меня, хоть и было ощущение, что после завтрака они не отказались бы поспать еще несколько часов. Вместе с остальным организмом, разумеется.
Теперь я видел, что шкаф, которым я вчера задвинул заднюю дверь, отодвинут и из дверного проема потоком льется яркий свет.
— Как ты себя чувствуешь, как нога? — Я прошел за прилавок и отметил про себя, что парень не промах: на полу была целая лужа оружейной смазки, и это позволило шкафу легче скользить по доскам.
