Михаил Каштанов - Рождённый в сраженьях...
— Товарищи бойцы! Слушать внимательно. Это не учения. Это боевой выход. Получен приказ командования. Подробности пока не известны, станут ясны на месте. Пока же хочу сказать одно — если посылают нас, значит, выполнить задание можем только мы. Это высочайшая честь и ответственность. Готовились мы крепко. Теперь предстоит показать всё это на деле. Еще раз повторю — это боевой выход и у нас будет настоящий противник. Опытный противник. С настоящими пулями и настоящей смертью. Поэтому от действий каждого будут зависеть жизни товарищей. И я хочу, чтобы каждый из Вас это знал и понял. Любая ошибка или глупость может привести к чьей-то смерти. Смерти глупой и бесполезной. Не буду говорить того, что все и так понимают — каждый из нас готов, если потребуется, умереть, выполняя приказ Родины, или отдать жизнь за своих товарищей. Однажды Наполеон сказал об одном из своих генералов — он совершил хуже, чем преступление, он совершил ошибку. И я уверен, что никто из нас не ошибется.
— Дурак! Акробат чертов! — трубка телефона с силой опустилась на рычаги, — и сам гробанется и людей побьет!
Дежурный по аэродрому выскочил на поле, громко хлопнув дверью. Густой туман, спустившийся с гор, покрывал всё вокруг серой пеленой. Сквозь висящие лохмотья едва проглядывались ангары на дальней стороне взлетного поля. Чиркая быстро намокающими спичками, дежурный угрюмо посмотрел вверх и закурил. Поблескивая влагой на кожаном плаще, подошел начальник аэродромной службы.
— Что, решили садиться?
— Попробуй, отговори — надо, срочно. Он же психический… Ему-то что — закопают под оркестр, а мне трибунал. Что делать будем?
— А что синоптик?
— Говорит — не раньше, чем через три часа. Может и дольше. Обычное дело в этих местах в конце зимы, сам знаешь. А им лёту часа полтора. Самоубийцы.
— Тогда так. Я сейчас костры по периметру зажгу, с дымом. Может хотя бы поле приоткроет. Ветерок вроде есть небольшой. А ты им пеленг давай и от гор заводи. Там кто пилотом?
— Голованов. Слышал?
— Тогда сядет. Кто-кто, а этот сядет. Давай ему пеленг и сам посиди с радистом — наводить будешь. А это кого еще черти принесли?
Из-за будки КПП вывернул легковой автомобиль. Дежуривший на КПП боец подошел к автомобилю, заглянул в открывшееся окно и поднял шлагбаум. Автомобиль прошуршал шинами по гравию и, подкатив к зданию управления полётами, остановились возле боковой стены. Следом показались два крытых грузовика, остановившиеся недалеко от края взлетного поля. Тот, кого «принесли черти», поблескивая длинным черным регланом, перетянутом ремнями, придержав фуражку, вылез из автомобиля. Следом вышел еще один пассажир — высокий худощавый человек в сером гражданском плаще и широкополой шляпе. Дежурный по аэродрому, узнав приехавшего военного, подхватился и быстрым шагом пошел навстречу.
— Сколько им еще лететь, товарищ дежурный?
— Пилот докладывает: час тридцать — час сорок. В зависимости от ветра. Пока ветер попутный, но может измениться в любую минуту. Синоптик подтверждает — в предгорьях зимой это обычное явление. Хорошо бы изменился ветер, товарищ полковник, со стороны гор подул. Подлетное время увеличится до двух тридцати, но топлива им хватит. А ветер успел бы туман разогнать.
— Большевики с духами гор договариваться не любят. Они больше на Вас надеются, товарищ капитан. Подождем. Пройдемте в помещение и организуйте нам с товарищем связь с самолетом.
Духи гор не пошли навстречу не любящим говорить с ними большевикам. Хотя туман немного поредел. Дым от разожженных костров и тепло горящего в бочках мазута словно растворили серые клубы над летным полем, хотя уже метрах в пятидесяти за его пределами они стоял колышущейся живой стеной. Причудливая игра света и тени. Через некоторое время в южной стороне неба раздался басовитый гул мощных моторов. Он становился всё сильнее и сильнее, пока в разрывах тумана не показался грузно идущий на посадку транспортный ТБ-3. Сбросив скорость, машина просела на пару метров и, коснувшись колесами грунта, покатилась. Наконец, винты, молотившие влажную кисею, замерли, и самолет остановился у края аэродрома. Открылась дверь транспортного отсека и из него выпал металлический трап, по которому спустились два человека. Увидев встречающих, двинулись к ним навстречу.
— Старший особой группы капитан Слащев.
— Особый представитель германского командования гауптман Риттер.
— Комендант пограничного участка полковник Старинов. А это товарищ Кремер, представитель германского «географического общества». С прибытием Вас, товарищи. Транспорт ждет. Как только загрузитесь, двинемся в штаб участка. Вас товарищи прошу в мою машину, по дороге обсудим детали операции. Товарищ Кремер введет Вас в курс дела.
Слащев отнял бинокль от глаз и осторожно отполз за валун. Протер уставшие глаза и осмотрелся. Вокруг была беспорядочная россыпь валунов разного размера, притащенных сползающим ледником. Среди них затаились одетые в пятнистые маскхалаты бойцы группы. Опыт сказывался — даже опытному глазу трудно было различить среди островков снега и камней спрятавшихся людей. Слащев поднял руку и к командиру подползли, прижимаясь к каменистой земле, Риттер и Джумалиев.
— Трое на вышках и четверо по периметру. Смена через каждый час. В центре штаб и караулка. У края скального карниза казарма. Там, скорее всего, и держат членов экспедиции. Что в длинном бараке — не понятно. То ли склад, то ли еще что. Во всяком случае, туда с мешками входили-выходили. И еще какое-то сооружение непонятное. Похоже на нужник, но народец туда не шастал. Вдоль карниза идет провод. Так что, телефон на объекте есть. Колючка двухрядная, возле ворот пулеметное гнездо. И еще одно выше, на уступе. Я пойду к казарме, а ты Сан Сергеич, возьмешь на себя штаб. Отто, на тебе пулеметы. Двинем, как договорились — со стороны ледника, в сумерках.
В горах темнеет быстро. Только что было светло, и вот уже упали неясные тени, скрадывая очертания окружающих предметов. Постоянный невнятный шум, создаваемый сползающими камнями и текущей из-под ледника речушкой, был привычным. Поэтому на стук и шорох камней никто из часовых не обращал внимания. Никто из них не обратил внимания и на неясные расплывчатые тени, скользнувшие среди валунов и замершие у ограждения. А потом стало поздно что-либо замечать. Казалось бы, ничего особо сложного — подкрасться сзади, зажать рот рукой, отклоняя голову назад, и ножом в горло. Но Слащев по себе знал, что нормальному человеку сделать это не так просто. Особенно первый раз. Когда ты чувствуешь, как дрожит тело, из которого уходит жизнь. Даже если перед тобой враг. Для этого нужен особый настрой, привычка, если угодно. В бою легче — тебя убивают, и ты убиваешь. Поэтому пока отставить ножи и приготовить проверенные наганы с насаженными длинными трубками наполненных металлическими опилками глушителей. Так оно надежней будет. Слащев не хотел, чтобы в первой же боевой операции кто-то дрогнул, и были ли бы ненужные потери. Боевой дух они, конечно, не подорвут, но и допускать появления неуверенности в своих силах после первой операции — нельзя.
