Туллио Аволедо - Корни небес
Ощущение свежего дыхания на щеке.
Я не открываю глаза.
Как приятно чувствовать ее дыхание на шее. Я не хочу открывать глаза. Не хочу видеть.
Маленькие пальчики касаются моей шеи, моей бороды.
Я задерживаю дыхание.
— Открой глаза, — шепчет Алессия.
— Нет.
— Открой глаза, Джон.
— Если я открою их, ты исчезнешь. Так уже было.
— Я клянусь, что не исчезну, если ты откроешь. Открой глаза, Джон.
— Нет.
— Ты должен уходить. Сейчас же. Они придут за тобой.
— Мне и тут хорошо.
— Открой глаза.
Подчиняюсь.
Глаза самой Алессии блестят от слез.
— Ты не должен здесь оставаться, Джон.
— Я устал.
— Посмотри на эту карту.
— Я…
— Посмотри же!
Перед моими глазами появляется карта, которую я помню, с колодцами и подземными цистернами Венеции.
— Посмотри же на нее, ты должен!
Я делаю над собой усилие, но от этих голубых и красных точек у меня снова начинается тошнота.
— Ты не должен здесь оставаться. Поднимайся! У нас нет времени!
— Я не могу встать.
— А я не могу тебе помочь, Джон. Ты должен это сделать сам.
Я смотрю на нее. Она кажется такой реальной. Что произойдет, если я протяну руку, чтобы дотронуться до ее лица?
— Поднимайся, Джон!
Не знаю, откуда у меня берутся силы, чтобы встать, но медленно, с трудом, сантиметр за сантиметром, я поднимаюсь, чувствуя себя чудовищем Франкенштейна в одном из старых фильмов. Неуклюжий, вялый, я двигаюсь с трудом, как зомби.
— Иди за мной, Джон.
Я следую за ней по темному коридору, но не спотыкаюсь и не шатаюсь. Каким-то образом я иду, как будто меня ведет свет.
Алессия открывает дверь наружу. Она выходит на маленькую площадь, кампьелло.[100]
Порыв серого дневного света, вместе с сильным ветром, отбрасывает меня назад.
— Пойдем, Джон!
Я иду на звук голоса Алессии, которая еле видна в густой метели. С лица у меня спадает шарф, развиваясь позади, как красный флаг.
БЛАМ!
Выстрел царапает стену в десяти сантиметрах от моей ноги.
Я уклоняюсь от второго, бросившись в боковой канал.
Дождь осколков царапает мне лицо.
Третий выстрел попадает мне в руку, чуть ниже лопатки.
Это похоже на толчок чудовищной силы. У меня перехватывает дыхание.
Кровь пачкает снег.
Правая рука почти не движется.
Мне очень плохо.
Легкие разрываются.
Мне хочется лечь на землю и умереть.
Но я не могу. Спасение так близко.
Пытаясь сопоставить изображение карты в моем воображении с реальным пространством, я бегу к концу калле, а потом вправо. Я знаю: неправильно, что я возвращаюсь к обрушившемуся причалу Фондамента Нуове,[101] там я не смогу спрятаться. Но я уже понял, что эта улочка со всех сторон окружена каналами, пересечь которые у меня не хватит времени. Поэтому я продолжаю бежать, закрывая рану рукой.
Алессии больше нет. Она исчезла.
Кто-то свистит сзади, метрах в пятидесяти от меня. Если калле прямой, то меня уже заметили.
Я вылезаю на другую площадь, еще меньше предыдущей.
Неожиданно я вспоминаю карту. Ее образ появляется у меня перед глазами, как будто бы она была здесь в реальности.
Я ищу название площади над моей головой.
Потом мой взгляд опускается вниз, на уровень улицы.
Вот он! Камень с шестью дырками!
Он тяжелый. Его было бы тяжело поднять даже двумя руками, не говоря уже об одной…
Ничего не выйдет.
Спасение так близко, но ничего не выйдет.
Задыхаясь, я прислоняюсь к стенке колодца.
Смотрю вниз.
Я могу сделать только одно.
Шаги моих преследователей стучат, как удары в барабан перед казнью.
Их трое.
Стук их шагов теперь сильнее ветра, который ударяется о древние стены.
Они не пытаются спрятаться.
Они идут быстро, уверенно.
Спрятавшись на дне колодца, я слышу, как они приближаются.
Прижавшись к холодной и влажной стене; я пытаюсь стать незаметным. Я не смотрю вверх, туда, где более яркий свет сумерек обрисовывает неровный круг края колодца. Даже не видя его, я знаю, что снег, взъерошенный ветром, выглядит как серая простыня. Я знаю, что над ним тучи другого оттенка серого, нежели те, что нависают над мертвым городом.
Один шанс к трем, что это слепой колодец, не соединенный с остальными туннелями.
Один шанс к трем. И это именно он.
Отсюда невозможно выйти, из этой дыры.
Прислонившись к кирпичной стене, я сворачиваюсь клубочком, как ребенок, который боится привидений, под одеялом.
Но сейчас привидения охотятся за мной. И больше нет моего отца, который может спасти меня от них, включив свет. Или объятий матери, в которых можно спрятаться.
Рана пульсирует, но боль теперь кажется чем-то далеким. Как будто моя рука отдалилась от меня на пять метров. Пуля прошла навылет, оставив сквозное отверстие. Я перебинтовал его, как мог.
Я чувствую себя слабым, как жертвенный ягненок.
Сколько раз я представлял себе этот момент, но все же оказался не готовым к реальности. Я не ожидал, что мне придется умереть вот так, на дне колодца без выхода, в городе, заполненном привидениями и призраками.
Мне приходят в голову тысячи воспоминаний, не связанных друг с другом, как осколки разбитого зеркала.
Шаги уже в нескольких метрах от колодца. Скоро мои преследователи нагнутся над ним, смотря вниз.
Я закрываю глаза.
И не надеюсь открыть их снова.
Белый луч разрывает темноту.
И еще один.
Два электрических фонаря шарят во мраке.
— Капитан, он здесь! — кричит какой-то голос, искаженный противогазом. Спокойные, размеренные шаги приближаются к кромке колодца.
Даже сквозь фильтр я могу узнать голос Дюрана:
— Доктор Ливингстон, я полагаю? Как ты туда залез?
— Здесь есть металлическая лестница.
— Тогда поднимись по ней обратно, будь добр. Ты безоружен?
Я киваю в знак согласия.
— Ты безоружен, Джон? — спрашивает он снова нетерпеливо.
— Да! — кричу я.
— Тогда вылезай. Давай, я хочу тебя видеть.
39
СЕМЬЯ СНОВА ВМЕСТЕ[102]
— Ну, святой отец, заставил же ты нас побегать! Это было приятно — понять, что ты это именно ты. С другой стороны, когда мы разглядели, что это ты, мы уже успели немножко пострелять в тебя, и поэтому было бы странно сказать: «Эй, Джон, это мы, твои друзья из Ватикана». Когда мы вернулись в эту чертову церковь на колесах, то были удивлены, обнаружив, что тебя там нет. Как ты смог освободиться? Видел бы ты Поли, он разъярился, как зверь, и кричал: «Никто не может освободиться из моих узлов, никто!»
Пока он это говорит, капрал Диоп обыскивает меня. Учтиво, но очень тщательно. От него и зубочистку не скроешь, наверное.
— Он чист, капитан.
— Хорошо.
Дюран спрыгивает с края колодца и снимает маску.
Теперь я наконец понимаю, на кого он похож.
На того русского политика, президента Путина. С тем же холодным взглядом и командным видом.
— Веришь или нет, но я рад, что мы тебя нашли, — говорит капитан, улыбаясь, и протягивает мне руку.
Я показываю ему на свое раненое плечо. Он делает раздраженную мину.
— Капрал, осмотри рану, пожалуйста.
— Прямо здесь?
— Ну, для начала здесь. А уж потом мы перевяжем ее как следует. Итак, Джон, как же тебя сюда занесло? Есть ли у тебя хорошие новости для кардинала Альбани?
Я не отвечаю.
Капрал Диоп осматривает мою рану.
— Пуля вышла. Дырка чистая. Я перевяжу, на всякий случай, чтобы не пошла кровь.
— Никаких новостей? — настаивает Дюран.
— Если они и есть, я расскажу о них самому кардиналу, — отвечаю я ему.
Дюран качает головой:
— Да, верно. Очень правильно. Но ты знаешь, всегда лучше, как говорится, не класть все яйца в одну корзину. Мало ли что может случиться с тобой по дороге отсюда до Рима… Кто-нибудь должен быть в состоянии донести кардиналу…
Это заставляет меня улыбнуться.
— Это значит, что вы будете лучше заботиться о том, чтобы со мной не случилось ничего плохого.
— Хорошо сказано, священник, — смеется Марсель Диоп.
— Молчать, капрал! Так ты не хочешь сказать нам, что ты нашел за эти три дня?
— А что, прошло уже три дня?
Лицо Дюрана выражает неподдельное изумление:
— А что, ты не знал?
— Это невозможно.
— Что невозможно, так это то, что ты до сих пор держишься на ногах, — качает головой Венцель. — Посмотри на себя. Когда ты ел последний раз?
Дюран останавливает его жестом:
— Мы еще успеем наговориться. А сейчас пошли обратно на базу.
— Какую базу? — спрашиваю я. Но никто не удостаивает меня ответом.
— Пошли. Это не очень близко. Ты как, идти можешь?
