Игорь Поль - Ностальгия
Меня запирают в одну из клеток. Наручники не снимают. Капрал просит меня снять знаки различия.
– Не положено, сэр, – словно извиняясь, говорит он.
Сижу в сырой полутьме, безучастно уставившись через прутья на некрашеную коридорную стену. Туда-сюда продолжают водить арестованных. Да тут целый конвейер! Поточное производство. Слышу знакомый голос. Показалось? Нет, точно знакомый.
– С арестованными говорить не положено, сэр, – сообщает кому-то охранник.
– На положено член положен, – отвечает ему Гус. – Уйди с дороги, сынок, пока я тебе твои яйца в уши не забил. Чего уставился? Сегодня там, завтра тут. Никто не застрахован. Посторонись.
Часовой сдается. Оглядывается по сторонам:
– Только недолго, сэр. Ничего не передавать.
– Учи ученого… Ну что, Француз? Опять в говне по шею?
– И я рад тебя видеть, Гус, – улыбаюсь я.
– Штрафбат?
– Ага. Год первой категории.
– Это жопа, чувак, – резюмирует Гус.
– Я знаю, дружище.
– Бабу твою в два-два перевели. Железная девка.
– Цела хоть?
– Тьфу-тьфу. Твоих пораскидали, кто остался. Я их найду. И подругу твою тоже.
– Ей не говори. Просто привет передай, больше ничего не говори.
– Как будто сама не узнает. На вот, пригодится. – Он достает из-за пазухи блок сигарет и сует сквозь решетку.
– Я же не курю.
– Бери, там все курят. Пригодится. – И часовому: – Ты не видел ничего, понял?
– Понял…
– Спасибо, что забежал, Гус.
– Да все путем будет, Француз. Ты везучий, сукин сын. Может, и выберешься.
– Удачи тебе, Эрнесто.
– И тебе семь футов, амиго…
2Времена, когда свежеиспеченных штрафников, приучая к новому для них статусу, неделями держали стоя по колено в ледяной воде в бетонном колодце – карцере, канули в Лету. Больше никаких издевательств и насилия над личностью. Не в прифронтовой полосе, это точно.
– Значит, так, солдат, – втолковывает мне усталый топ-сержант в возрасте, – забудь, кем ты был раньше. Все свои заслуги и звания забудь. Удаль свою и дурь тоже. Кем ты был? Морпехом? Тем более прижми задницу. Тут все равны. Как перед Богом. Отлучка без разрешения командира далее пятидесяти метров от расположения наказывается болью. Свыше ста метров – автоматически. Драки, неуставные отношения, крамольные речи – болью. Невыполнение распоряжения – болью. Нерадивость по службе – болью. Чтобы ты перестал ухмыляться, дружище, я покажу, что такое боль.
Сержант щелкает кнопками на небольшом пульте на рукаве своей брони.
– Присядь-ка, солдат, – требует он и тычет пальцем в рукав.
Жгучая лава окутывает меня со всех сторон. Я вдыхаю воздух, но вместо него в легкие течет расплавленный свинец. Боль разрывает меня на кусочки. Расчленяет тело. Раскладывает по полочкам мои органы. Трещат от огня пересохшие кости. Я в океане огня. В сердце звезды. Я горю внутри и снаружи и никак не могу сгореть полностью, осыпаясь пеплом, я снова поднимаюсь во плоти, чтобы снова окутаться пламенем. Нет мыслей. Нет воли. Только боль. Вселенский ужас внутри. Тело – пучки раскаленных добела струн. Вой раскаленного ветра в ушах. Белый свет врывается в глаза ледяным потоком. Я с хлюпаньем втягиваю живительный воздух, прерывая вой. Дрожат ноги. Горит грудь. В глазах красное мельтешение. Я судорожно дышу, скорчившись на стуле.
– Теперь понятно, что я имел в виду, солдат?
– Так точно, сэр! – Я неуклюже вытягиваюсь «смирно».
– Ты станешь идеальным солдатом. Ты выучишь устав назубок и без всяких там гипноштучек. Ты будешь в бой ходить так, что твои друзья-морпехи обоссутся от зависти.
– Так точно, сэр!
– Остальное тебе взводный расскажет. Твой командир взвода – рядовой Краев. Третий взвод роты «Альфа». По плацу направо, третья палатка – столовая. Найдешь командира там. Сейчас как раз обед по распорядку. Двигай.
– Есть, сэр!
– У нас тут все передвижения только бегом, – говорит топ мне вдогонку.
Плац – просто выровненная вручную и посыпанная щебенкой и кирпичной крошкой грунтовая площадка. На бегу представляю, сколько усилий приложили штрафники, чтобы обустроить среди развалин свой временный лагерь. Края плаца выровнены, как по ниточке. Палатки натянуты так, что не найти и морщинки. Ни соринки кругом. И никаких ожидаемых вышек с охраной. Хотя зачем они? Наши «пауки» – универсальные штучки. Сержант только что продемонстрировал мне, на что они способны. Строй сосредоточенных бойцов без оружия пересекает плац с другой стороны. Останавливается у столовой. По одному бойцы исчезают внутри. Дождавшись, пока последний окажется внутри, вхожу следом. Три длинных стола, окруженные легкими складными лавками. Бойцы чинно сидят и дожидаются, пока дежурные по столу раскидают по пластиковым мискам хавку – брикеты универсального полевого рациона. Потом складывают руки перед собой, как примерные детишки, и начинают читать молитву. Комбинезоны у всех потрепанные, но чистые и выглаженные, словно только что из прачечной. Отмечаю численность отделений – пять-шесть человек, не больше. Что-то не нравится мне в этой арифметике. Все сосредоточенно смотрят в столешницу перед собой.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
Благослови, Господи, Императора нашего, Вооруженные силы его и всех, кто служит в них. Аминь! – несется негромкий размеренный хор.
Я внутренне содрогаюсь. Это вовсе не та молитва, что мы, заблудшие во тьме мятежные хищные волки, духи смерти, читаем каждое утро. Представляю, как буду бормотать трижды в день эту овечью чушь для слабаков, и снова зябко повожу плечами. «…ОРУЖИЕ НЕСПОСОБНО ЖАЛЕТЬ И СОМНЕВАТЬСЯ. И С ЭТОЙ МЫСЛЬЮ ПРЕДСТАЮ Я ПЕРЕД ГОСПОДОМ НАШИМ…» – звучит у меня внутри. Господь в представлении моем что-то абстрактное и великое, не имеющее ясного лица и чем-то напоминающее Императора.
– Не нравится молитва, рядовой? – обращается ко мне штрафник с крайнего стола. Бывший офицер как пить дать.
– Никак нет, сэр! – чеканю.
– Я твой командир взвода. Будешь в первом отделении. Садись за мой стол, солдат.
– Есть, сэр! – Так непривычно обращаться к рядовому как к начальнику. Придется привыкнуть – тут все рядовые, кроме командира роты и его заместителя.
После обеда взводный провожает меня в мою палатку.
– Это твоя койка, солдат, – говорит мне Краев, указывая на легкое парусиновое изделие со скатанным к изголовью грубым одеялом.
– Ясно, сэр.
– Порядок в тумбочке должен быть идеальным. Щетка и зубная паста слева, бритвенный гель и мыло – справа на верхней полке. Устав и документы для изучения – на средней полке, устав сверху. Принадлежности для ухода за одеждой и обувью – на нижней, причем щетки справа. Снаряженный ранец – в изголовье под койкой.
– Понятно, сэр!
– Вот еще что, солдат.
– Слушаю, сэр!
– У тебя первая категория. Это значит – без права помилования. Никакого искупления кровью. Значит – весь срок. Не вздумай соскочить. Если кончаешь жизнь самоубийством – умирает все твое отделение. Если нерадиво относишься к своим обязанностям – сначала наказывают тебя. Повторное нарушение – страдает все отделение. Свыкнись с этим. За тобой будут наблюдать в десять глаз. И ты сам наблюдай, коли жизнь дорога.
– Ясно, сэр!
– Порядок у нас простой. Один день – работы в расположении, изучение устава, строевая подготовка и так далее по распорядку. Один день – участие в боевых действиях. Это означает, что сутки мы сидим в окопах на переднем крае и, когда приходит нужда, получаем оружие и идем в атаку. В режиме «зомби», естественно. Так что откосить не получится.
– Понятно, сэр! – облизываю пересохшие губы.
– Друзей тут нет. Только командиры или сослуживцы. Невыполнение приказа автоматически влечет наказание болью. Топ-сержант уже показывал тебе, что это значит?
– Так точно.
– Если командир не наказывает тебя, наказывают его. Или подразделение. Тебе придется стать идеальным солдатом, рядовой. По-другому тут не бывает.
– Ясно, сэр. Рядовой просит разрешения задать вопрос, сэр! – Я вновь начинаю чувствовать себя салагой в чистилище. Казалось, навсегда забытое состояние.
– Задавайте.
– Есть ли шанс у идеального солдата выжить, сэр?
– Как у всех. В бою все одинаковы. Все идут в атаку. Так что смерть тут – лотерея.
– Ясно, сэр.
– Получи у моего заместителя свое имущество. Через тридцать минут желаю видеть твою койку, тумбочку и тебя самого в идеальном состоянии.
– Есть, сэр!
Командир взвода Краев слегка медлит. Оглядываясь, спрашивает тихо:
– Ты из морпехов?
– Так точно, сэр. Сержант, командир отделения. «Джульет»-три, четвертый второго, – так же негромко отвечаю я.
