Антон Орлов - Пожиратель Душ
– Здесь нет полиции, – устало, но непоколебимо возразил Донат. – Посему будет так, как я сказал. Мы на охоте, Келхар, и сейчас командую я.
Поставил на место зарвавшегося ученика. Отбрил. Так и надо!
Поехали дальше. Ксават сидел как на иголках: ему не терпелось допросить Ника наедине, без лишних ушей.
Случай представился вечером, когда остановились на ночлег. Охотники пошли осматривать окрестности, а его оставили стеречь пленника. Элиза в стороне, у костра, готовила ужин. В самый раз вытянуть из гаденыша нужные сведения.
Для начала жестоко пнув сидевшего на земле связанного Ника, Ксават спросил:
– Оборотень обо мне что-нибудь говорил?
– Нет.
– А если подумать и вспомнить?
– Нет.
– Отвечай, срань собачья, что он говорил обо мне?
– Ничего.
Каждый вопрос Ксават сопровождал пинком. Сникший мальчишка отвечал коротко и монотонно, все одно и то же – словно задался целью довести его до инфаркта.
– Ревернух, что вы делаете?!
Ксавата грубо оттолкнули.
– Вам-то что? – спросил он злобно. – Вы чего толкаетесь? Не на рынке!
– Зачем вы его бьете?
Келхар смотрел колюче, сузив глаза в страшноватые щелки, темные на бледном лице. В сумерках он еще больше, чем при дневном свете, напоминал выходца с кладбища.
– Не ваше дело! Учу, чтоб не наглел, понятно?
– Господин цан Ревернух, вы не знаете, что такое честь.
– А сами-то, что ли, знаете? Фу-ты ну-ты, какой! – огрызнулся Клетчаб Луджереф с истинно хасетанским достоинством.
Севегуст облил его ледяным презрением, словно никакого достоинства в ответе не углядел, и повернулся к подошедшему Донату:
– Учитель, я думаю, что избивать связанного пленника – это лишнее. Мы ведь не быдло.
– Я тоже так думаю, – недовольно согласился старший охотник. – Ксават, если дичь уйдет, я приведу приговор в исполнение, но бить его понапрасну не надо.
Во время ужина Клетчаб запоздало допер, что ему нанесли чудовищное оскорбление из тех, что смываются кровью: «Вы не знаете, что такое честь» – любой высокородный за такие слова без промедления вызовет на дуэль! Сплоховал, из образа вышел… С другой стороны, дуэль с Келхаром – чистое самоубийство. Значит, надо при случае ввернуть, что для Ксавата главное – успешное завершение охоты, потому он принес свое самолюбие в жертву интересам ихнего общего дела. Благородный поступок, разве нет?
Этот Келхар – язва и срань, постоянно его провоцирует, словно какой-нибудь прохиндей!
Ксават злился, потому что не мог раскусить Келхара цан Севегуста. Логика, как говорится, отсутствует. Почему он заступился? Ник с его точеными скулами, прямым носом и здоровой загорелой кожей должен вызывать у высокородного дегенерата лютую зависть – или Клетчаб Луджереф ничего не смыслит в людях. Выходит, Келхар свою зависть на самое дно души запрятал и делает вид, что он лучше всех? Или же здесь другое: хоть и урод, зато с приставкой «цан», и до такой степени всех презирает, что кому-то завидовать – ниже его аристократического достоинства? Но по-любому обидно, потому как тебе нос утирают. Показывают, что рядом с таким благородным господином ты не больше, чем срань собачья. Келхар, при его ущербной наружности, просто не имеет права не завидовать привлекательному Нику! Это, если хотите, оскорбление общественных устоев – все равно, что всем подряд пощечины раздавать или еще каким способом обыкновенных людей с дерьмом смешивать.
«Этого я тебе тоже не прощу, зазнавшийся урод, – решил Клетчаб Луджереф. – Раскаешься еще…»
Жаль, что Келхар босяк. Будь у него что-нибудь ценное – всенепременно украл бы, даже себе во вред, даже если б некому было краденое сбыть, а только изничтожить да выбросить.
Он не то чтобы объявил голодовку, но от пищи отказывался, словно пойманное животное. С ним и обращались, как с животным. Развязывали только для того, чтобы он мог помочиться или поесть (еду регулярно предлагали во время общих трапез, а потом, нетронутую, складывали обратно в корзину с припасами). Спал он на голой земле, в лучшем случае на траве. Разговаривали с ним коротко, властными окриками.
Ксават цан Ревернух все время норовил пнуть его или побольнее ткнуть кулаком (наверное, тело под одеждой сплошь разукрашено синяками). Этот высокородный иллихеец напоминал Нику блатного, какого-нибудь наперсточника или вора с вокзала; сходство было неуловимое – мимолетные выражения лица, характерный скользкий взгляд.
Охотники его не били, но вытаскивали из машины и усаживали обратно грубо, не церемонясь.
Элиза даже смотреть на него избегала, а если все-таки смотрела, выглядела виноватой. Видно было, что ей происходящее не нравится, да что она могла сделать? Ясно, что слушать ее не станут.
В его отказе от пищи не было вызова, просто из-за стресса пропал аппетит. «Сумасшедшего металлиста» это, похоже, раздражало, остальных не волновало.
От голода нередко начинала кружиться голова, и прощальные картинки Пластилиновой страны казались то ослепительно яркими, то бледными и зыбкими. Расцвеченное солнцем рыжевато-белесое плоскогорье за пыльными окнами трясущейся машины, тонкие узловатые деревья с мелкой листвой, изящные, словно их нарисовал японский художник, иссиня-белая луна в ночном небе, такая огромная, что дыхание замирает…
Ничего из прошлого Ник не вспоминал, только смотрел во все глаза на проплывающие мимо картинки. Иногда улыбался: все-таки он сбежал от заснеженных мусорных контейнеров и бетонных переходов, сбежал и целых два с половиной года прожил по-человечески! Спасибо Миури, Дэлги, Эннайп – просто за то, что они ему встретились. В этом мире о реинкарнации говорят как о непреложном факте. Если ему предстоит родиться снова, пусть это будет здесь, а не там.
Еще ему хотелось, чтобы Король Сорегдийских гор успел вернуться к себе домой. Криминал во всех мирах одинаков, и его, Ника, однозначно убьют, но пусть хотя бы Дэлги спасется.
Была слабенькая надежда на то, что внедорожник настигнут вассалы Аванебихов. Выждав, сколько полагается, чтобы не наступать на пятки Королю Сорегдийских гор, те отправятся следом за ним. Это Ник понял из разговоров охотников, которые временами с беспокойством поглядывали на север или прислушивались, остановив машину.
Но если на горизонте появится погоня, неизвестно, чем это обернется для Ника. После того, что он (точнее, грызверг) натворил во дворце, вряд ли можно рассчитывать на теплое отношение. А во-вторых, похитители, наверное, в этом случае поскорее убьют его и выбросят труп, чтобы не объясняться с властями.
Несколько раз ему снилась Эннайп. Обнаженная, босая, длинные черные волосы распущены, все тело от шеи до пят расписано странными символами, нанесенными разноцветной тушью.
Как будто Ник находится в центре круглой комнаты с белым мраморным полом. На черных стенах нарисованы мелом жутковатые твари, вдоль стен расставлены треножники. Эннайп танцует, скользит по кругу, и дым из треножников закручивается в смерчи, которые движутся хороводом следом за ней, так что от нарисованных тварей Ника отделяет туманная завеса. Время от времени девушка ударяет в бубен, и тогда комнату наполняет низкий до мурашек по коже, медленно замирающий звук. Лицо серьезное и сосредоточенное, раскосые зеленые глаза по-кошачьи светятся.
Ник хочет извиниться за грызверга, сказать, что попался на дурацкий розыгрыш и потерял над собой контроль, а ничего плохого не хотел, но он не может произнести ни слова. Эннайп на него даже не смотрит, словно танец со смерчами для нее намного важнее, чем его оправдания.
После этих снов у Ника оставалось ощущение, будто он видел Эннайп на самом деле.
На исходе третьего дня доехали до Рансяльеха, здешнего городка. Золотая диадема, сияющая в густых синих сумерках на восточном горизонте.
– Учитель, с ним туда нельзя, – Келхар презрительным кивком указал на пленника. – В этой глуши полицейские изнывают от скуки. Еще прицепятся: что делает у нас в машине связанный парень.
– Верно, Келхар. Пожалуй, я съезжу туда на вашем мотоцикле. Нужно разведать, что да как…
– Возьмите с собой Элизу, учитель. Пусть купит провизии.
– Дело, – согласился Донат. – Магазины в таких городишках закрываются рано, зато трактиры в хорошую погоду открыты допоздна.
Нику развязали руки. Элиза принесла ему кружку воды и бутерброд с толстым ломтем ветчины.
– Съешь это, – попросила она шепотом. – Сегодня ты обязательно должен хорошо поесть, понимаешь?
Воду Ник выпил, у него постоянно пересыхало в горле. К бутерброду не притронулся. Зачем есть, если тебя все равно убьют?
– Ник, пожалуйста! – умоляющий шепот Элизы стал еще тише. – Съешь хотя бы одно мясо, без хлеба. Чтобы у тебя были силы, это очень важно!
– Не хочу. Спасибо.
Пеларчи и Ревернух негромко разговаривали возле машины – похоже, ругались – а «сумасшедший металлист» стоял в нескольких шагах от Ника с Элизой. Вдруг ему не понравится, что девушка шепчется с Ником, и у нее будут неприятности? Наконец Элиза перестала уговаривать, выпрямилась, забрав пустую кружку, и расстроенно сообщила:
