Туллио Аволедо - Корни небес
Чтобы отвлечься от постоянной болтовни Готшалька, я пытаюсь понять, куда он меня тащит. Сначала я надеялся, что он идет к острову мертвых. Но он свернул вправо, следуя вдоль домов. И все не переставая трещать.
— …ты их тоже видел? Мертвых, я имею в виду. Голоса, люди в масках. Их нельзя отчетливо разглядеть, но они существуют. Я не сумасшедший. Я их видел и слышал. Это наказанные души, и их господин — дьявол. Его я тоже видел. Они вокруг тебя. Это ты их притягиваешь. И они хотят тебя. Но я их перехитрил. Теперь, когда ты у меня в руках, я покажу им. Если они хотят заполучить тебя, им придется иметь дело со мной. И я их жду. Я не боюсь демонов. Я уже стольких изгнал, железом и водой. Ну и огнем, конечно. У меня есть на них управа…
У него усталый голос, задыхающийся от прилагаемых усилий, которые он тратит на то, чтобы тащить меня, и от боли, пожирающей его изнутри.
— Этот город полон видений. Это как пустыня, в которой дьявол испытывал нашего Господа. Ты не должен слушать голоса. Не должен верить миражам. Истина…
Он не заканчивает фразу и продолжает волочить меня по снегу молча.
— Куда ты меня тащишь? Куда ты тащишь меня?
Готшальк не отвечает.
Снег забивается мне под одежду, замораживает мне спину. Камни, кусочки стекла и другие невидимые под белым покрывалом предметы царапают и ранят меня. Человек, который меня захватил, не замечает этого, он продолжает тащить меня как мешок, как бревно, как мертвую дичь. Если бы у меня оставалось хоть немного сил, я бы попытался освободиться. Но мне тяжело даже дышать.
Подождав немного, Готшальк снова заговаривает со мной:
— Спасибо за подарок. Это лучший подарок, который я получил в жизни. Тебе стоило бы прочитать дневник твоего друга. Это вещь, которая взрывает мозг. Ты знаешь, насколько русские умнее нас в этих вещах, правда? Твой друг был умнее всех. Я поражен, что после развала СССР он не стал номером один в каком-нибудь исследовательском институте, который занимается разработками вселенского масштаба.
«О ком ты говоришь? — хочется мне спросить. — О Максиме? Что за ерунда?»
— …я думаю, что он отправился в Рим, чтобы спрятаться под крылышком Церкви. Обычно русские просили политического убежища в США, но твой друг отправился в Ватикан. По тому, как он описывает тебя, создается впечатление, что вы с ним были друганами. И ты все это время вообще не знал, кто он такой, над чем работал?
— Нет, я ничего не знаю.
— Я говорю тебе, что этот человек вскрыл мне мозг. Он гений. Ты знаешь, что там, в этом дневнике?
— Я его не читал.
— Я вижу. Если бы ты прочитал, это было бы заметно. Никто не может остаться нормальным, прочитав его. В этом дневнике есть все. Все. Объяснение всего того, что случилось… Монстров… Этих адских созданий…
Я задаю себе вопрос, как существо, подобное Дэвиду Готшальку, может вообще рассуждать о монстрах.
— Там внутри все. Включая способ, как остановить этих монстров. Но не все! Нет, не все! Твое радио… Радио, которое я отобрал у тебя вместе с дневником в Урбино… Это дерьмовое радио, которое выглядело как детская игрушка… Каким-то образом незадолго до приезда в Римини это радио начало получать сигналы. Зажглась лампочка, и начал говорить какой-то голос. Спрашивать о тебе. Звук был искажен, но понять можно было. Я не слышал радио двадцать лет. Это был такой шок. Сначала я вообще подумал, что это какие-то помехи, но голос сообщил мне, что он говорит из места под названием Новый Ватикан. И тогда я понял, что это все было правдой. Все, что ты мне рассказал, я имею в виду. Про то, откуда вы, и прочее. Ну, и мы с Максимом закорешились. Я сказал ему, что ты плохо себя чувствуешь, что было, в общем-то, правдой, не так ли? И что как только ты поправишься, то вызовешь его сам. Потом я выключил радио, сказав, что не стоит тратить зря батарейку, и пустился на поиски тебя…
— Зачем? — выдыхаю я.
— Затем что ты теперь мой пропуск к спасению. А может, и к чему-то большему. С твоей помощью я войду в Новый Ватикан, добьюсь почестей. Когда мы очистим мир от дьявола, никакого вознаграждения не будет достаточно. Может, я даже сделаю карьеру, как ты думаешь? Проповедовать я умею, да и вид у меня представительный…
От подобного хвастовства у меня снова возникает тошнота.
Но, конечно, сопротивляться мне сейчас не стоит.
— Почему же тогда ты меня связал? Если мы должны быть друзьями, тогда освободи меня!
Гигант делает еще три шага. Потом неожиданно останавливается, ослабив натяжение веревки, на которой он меня тащит.
Он оборачивается ко мне. Его лицо выглядит просто ужасно.
— Ты прав. Конечно. Раз уж мы друзья, мне следует получше обходиться с тобой. Сейчас, сейчас.
Он вытаскивает из сумки нож устрашающего вида с длинным и широким лезвием. Приближается ко мне с улыбкой слабоумного. Потом наклоняется надо мной и двумя уверенными движениями освобождает мне руки и ноги.
Я с трудом сажусь, массируя запястья, чтобы восстановить кровообращение.
— Моя голова, к сожалению, не слишком хорошо работает, — извиняется он. — А все этот мерзкий воздух. Хуже, чем криптонит.[95] Ладно, воды хочешь?
Готшальк отцепляет от пояса жестяную фляжку, отвинчивает от нее крышку и протягивает мне.
— Держи, она хорошая. Я собираю ее, растапливая снег.
Я с отвращением смотрю на фляжку.
— Пей!
Мне не остается ничего другого, как подчиниться и сделать глоток, стараясь не думать о том, какие опасности таит в себе эта далеко не кристальной чистоты вода.
— Хорошо, — говорит он, тряся флягой. — Молодец. Пить очень важно. А есть ты хочешь? Ты голоден?
Я качаю головой в знак отрицания.
— Не лги. Видно, что ты давно не ел. Давай, держи.
Он вытаскивает из кармана куртки несколько странных полосок цвета красного кирпича.
— Давай, попробуй. Это вкусно. И это наполнит тебя энергией.
Я засовываю в рот пыльную и грязную полоску.
— Жуй хорошенько…
Сколько времени мне уже никто не делал подобных замечаний? Когда мне удается оторвать от полоски достаточно большой кусок, чтобы почувствовать его вкус, на меня накатывает ощущение, будто я поймал ртом прошлое. Жуя с закрытыми глазами, я смакую прошедшие года, дождь, солнце, теплый ветер на своей коже.
Внезапно до меня доходит, что именно у меня во рту.
Что я сейчас ем.
Я выплевываю этот кусок. Готшальк разражается смехом.
— Что ты имеешь против причастия мясом? Помнишь ту слепую девушку?
— Причастия?..
— Помнишь ту слепую девушку? Ну ту, которая помогла тебе выйти из моего кафедрального собора? Так вот, это ты ее сейчас выплюнул!
После этого я уже не могу делать вид, что не понимаю, о чем речь.
Готшальк смеется:
— Я бы и вашего доктора съел с удовольствием! Наверное, у нее было нежное мясо!
Я со звериным рычанием бросаюсь на этого монстра, собрав все имеющиеся у меня силы. А их очень мало. Мне удается лишь на секунду заставить его потерять равновесие. А потом сумасшедший проповедник с ухмылкой дает мне такую оплеуху, что сбивает меня с ног.
И эта оплеуха спасает мне жизнь.
Я слышу свист пули, которая падает в снег рядом со мной. Звук, странным образом, доносится чуть позже.
Я и Готшальк оглядываемся.
Замечаем поблескивание металла на башне с часами.
Еще один выстрел.
Плечи Готшалька подскакивают, он катится кубарем, сбивая меня с ног. Потом встает на четвереньки, крича от боли, распрямляется и бежит зигзагом, чтобы перехитрить стреляющего, по направлению к острову Сан-Микеле.
Длинный канал, по которому раньше ходили речные трамвайчики, как минимум на два метра глубже, чем остальная лагуна. Он похож на длинную траншею, которая соединяет Венецию с островом-кладбищем. Тупица Готшальк бежит по направлению к этому высохшему каналу.
Еще один залп поднимает брызги снега рядом с моей щекой. Я тоже поднимаюсь и пускаюсь в бегство в противоположном направлении, к берегу.
Я не знаю, что именно заставило меня совершить этот выбор. Может быть, это был атавистический инстинкт первобытного охотника. Побежать так означало заставить невидимого снайпера выбрать одну из жертв. Увеличить количество мишеней.
Я бегу зигзагом, как это делал Готшальк. Это тоже повышает мои шансы.
Цель так близка: высохший канал, который закрыт от стрельбы рядом домов. Всего пара десятков шагов, и стрелок больше не сможет ранить меня.
Только бы не умереть еще раньше…
У меня болят кости, целой симфонией разных болей; дыхание мое прерывается, как будто вместо воздуха в мои легкие поступают лезвия бритвы. В ушах оглушительный стук крови.
Я больше не слышу звуков выстрелов рядом со мной. Вижу только снег, который взмывает вверх фонтанчиками. Три, четыре, пять раз. Все более точные выстрелы заставляют меня отказаться от моей изначальной цели. Вход в узкий канал прегражден обломком моторной лодки, лежащим поперек его, а площадка между домами предоставляет снайперу удобное для стрельбы пустое пространство.
