Олег Верещагин - Горны Империи
– Добрый день, Кенесары Ержанович! – тем не менее весело попроветствовал он начальника. И озабоченно спросил: – Коня вернули?
– Вернули, – неласково ответил Кенесбаев. – Денис, мы ж договаривались, что я тебе буду коня давать. А ты…
– Так я ж за ним и пришел! – захлопал глазами мальчишка. – Сам. Вот он я. Мне конь нужен.
Кенесбаев смерил Дениса внимательным взглядом и сообщил:
– У нас, казахов, детей бить не принято. Хорошо, что ты не казах… У отца на работе телефон ведь три девяносто семь?
– Папа занят, – быстро сказал Денис. – Не будете же вы отрывать офицера ОБХСС, – он укоризненно покачал головой, – от важных дел ради такой мелочи, как я? Коня можно взять?
– Бери, – буркнул Кенесбаев. – И чтоб тебя тут не было в две минуты.
– Двух мне хватит, – заверил Денис. – Мне одной хватит, поэтому вторую я – можно? – потрачу на вопрос насчет стрельб. Помните, мы говорили?
– Когда оформитесь в Думе, – обреченно сказал Кенесбаев, – как пионерский отряд, тогда будут вам стрельбы.
– Ну, вот видите, как все хорошо разрешилось, – улыбнулся Денис. И прыгнул с крыльца – чтобы не провоцировать.
– Твои на разборке?! – крикнул вслед Кенесбаев.
Денис помахал рукой на бегу:
– Ага! Нам песня строить и жить помогает!
* * *Что на участке у Гуляевых происходит нечто не вполне обычное, Денис понял издалека. Потому что трудно думать об обычном, если за километр слышно, как в степи – ровном поле с наслаждением орут несколько глоток:
Как на сколе льда сидит черный гриф,
Сиплым голосом материт весну.
Как мою ладонь жжет каленый гриф.
Пой до одури, дурак, приструнив струну,
Да хмельной отвар пей до донышка —
Может, что-нибудь и пригрезится.
Покати шаром – красным солнышком,
Завернись клубком – белым месяцем…
– Беспредельная весна![39] – самозабвенно подытоживал-заводился кто-то уж совсем на ультразвуке.
– Интересно, – признал Денис, придерживая коня и, привстав на стременах, пытаясь рассмотреть, что там происходит. Но мешал пологий большой холм.
Зато он не мешал запахам – и Денис хищно зашевелил ноздрями. Его живот бодрым «уууу…» напомнил, что сегодня хозяин только завтракал, и было это давнооо… Из-за кургана пахло едой. Вкусно пахло, и Денис пришпорил Серого.
Причина воплей и запаха разъяснилась довольно быстро. Раньше Денис на участке Мишки не был ни разу (толкнулось раскаяние – хорош пионерский лидер!). Но сомневался, что Мишка плюс три существа женского пола способны так его раскурочить даже за месяц. Кстати, «существа женского пола» – Елена Александровна, Маришка и Иришка – священнодействовали возле полевой печки, сложенной из камня-дикаря, и выглядели веселыми и довольными. Елена Александровна ворочала в большой кастрюле (наверное, привезенной со старого места жительства) здоровенным половником (при виде которого Денис мечтательно прищурился – и подумал, что надо будет Ольге Ивановне ненавязчиво посоветовать купить такой же), девчонки метались на подхвате. Участок был перерыт траншеей неясного назначения, над которой двое пацанов при помощи системы блоков и песни (той самой, услышанной издалека) ставили разлапистый тонконогий ветряк. Еще двое воздвигали посреди участка что-то вроде плетенной из лозы подарочной коробки. Мишка, его младший брат Борька и Гришка Мелехов в каком-то бассейне месили неаппетитного вида коричневую массу. Предваряли это безобразие два воротных столба (забора не было) с раскинувшейся между ними надписью на доске:
ХУТОР «ДРУЖБА»
Последнюю букву дописывал сидящий на доске верхом мальчишка лет десяти. Несмотря на то что писал он, находясь не в самом удобном положении – над надписью и постоянно рискуя упасть, буквы получались достаточно ровные. Именно он и заметил Дениса и заорал:
– Проверка едет!
До Дениса уже дошло, что тут казачата (а их кони привязаны за «подарочной плетенкой»). Все побросали работу и выбрались навстречу Третьякову-младшему.
– ‘даров, – Гришка, изгвазданный глиной по пояс, как будто не мял ее, а купался в ней, пожал Денису руку первым.
Подошли остальные, и даже младший (в нем Денис узнал брата отсутствовавшего, кстати, Ромки) ловко соскочил сверху и подставил для пожатия локоть (остальное было в краске).
– Вовремя приехал, к обеду, – сказал Гришка.
– Денис Борисович, – мать Мишки величала Дениса после «ходатайства» только так, – и правда садитесь с нами…
– Спасибо, – Денис все еще удивленно оглядывался. – Э… а, черт… я думал, вы, там, материалами поможете…
Казачата заржали.
– Что это ни пса не наше дело – это он не подумал, – заметил один из поднимавших ветряк.
А Гришка добавил:
– Какими материалами, чудной? Лесом? У нас лесопилки нет. А это, – он кивнул на яму, – под ногами валяется. У нас все дома в станице из самана построены. Соломы мы с собой навезли… Это поселковые, дурачье, хибары из говна лепят, глины им набить лень…
– Садитесь обедать! – позвала Елена Александровна. – С утра работаете!
На обед оказалась пшенка – с луком, мясом и грибами, которую все трескали так, что в кастрюле живенько показалось дно. После этого Гришка скомандовал:
– Ну, еще поработаем! А потом… – он не договорил, Денис вмешался, разуваясь:
– Дальше мы ему поможем. Миш, ты понял, как? – Мишка (он все это время молчал с видом весьма ошалелым) кивнул. – А тебе… вам – спасибо! – обратился он к неспешно и деловито разбредающимся на места казачатам.
– Не на чем, – хмыкнул Гришка. – Эй, а ты чего делать собираешься?
– С детства мечтал всласть повозиться в грязи – и чтоб мне за это ничего не было, – сообщил Денис и с удовольствием прыгнул в глину.
* * *Солнце коснулось верхушек влажного густого леса, когда в старой Библиотеке – под землей, при свете факелов – собрались двадцать четыре человека.
Немного непривычно было видеть местных ребят в пионерской форме. Денис даже с некоторой оторопью понял, что отвык от такого количества «форменных». И еще более непривычно было видеть «чистую» форму – ни нашивок, ни аксельбантов, ни значков, ни даже самих галстуков. Защитного цвета рубашки, забранные в синие шорты. Широкие ремни, на которых висели пионерские ножи в чехлах. Защитные гетры. И высокие коричневые ботинки. Синие береты с кокардами были заткнуты, как Денис учил, под левый погон. Все были молчаливы, и в старой Библиотеке слышался только шорох шагов и дыхание, усиленное подземельем.
Факельный круг получился не очень ровным – держателей не было, факелы вставляли туда, куда приходилось. Но ровное, тянущееся кверху пламя было настоящим, и его багряный свет уничтожил все полутени, наградив окружающее рубленой четкостью и сделав незнакомыми знакомые лица. Денис ощутил, как его потряхивает – все сильней и сильней. По правилам, сейчас вдоль стен должны были стоять остальные пионеры, и знаменная группа со склоненным знаменем – позади Дениса. Но… но отряда пока не было. Он был один – один под ждущими взглядами, он – и знамя за спиной.
Третьяков-младший справился с волнением усилием воли. И подумал, что вся жизнь – она вот такие шаги. Выше, выше, выше – даже когда кажется, что выше и трудней уже некуда, и думаешь облегченно: ну, уж это-то последняя высота! Полгода назад – мог ли он думать, что будет создавать пионерский отряд в такой дали от Петрограда?
Спокойно, все нормально, мы тут, мы пришли – почти услышал Денис веселые голоса. Пламя факелов покачнулось, и он не стал оглядываться, только еще больше выпрямился. Ну да, конечно. Ребята не могли не прийти. Это было бы нечестно.
Растаяли остатки неуверенности и волнения. Четко повернувшись, Денис взял знамя и неспешно развернул его, утвердил на импровизированной подставке – полусклоненным. На черном шелке с золотой окантовкой растительного орнамента и золотыми снопами по углам в центре золотилась прямая ладонь. И на ней полыхали три лепестка пламени.
БУДЬ ГОТОВ! – ВСЕГДА ГОТОВ! – горело золото над гербом. А ниже герба шла надпись – ПИОНЕРСКИЙ ОТРЯД ИМЕНИ РАДИЯ ПОГОДИНА.
– Начинаем, – сказал Денис. – Сейчас еще не поздно повернуться и уйти. Потом сделавший это станет предателем. Принесенная клятва убьет его. Это проверено… – он сглотнул. Получилось громко и нервно. Но никто не пошевелился. – Минута. Есть минута, чтобы думать, – он поднял руку. – Время пошло.
И так было тихо. Но оказалось, что может быть еще тише. Потрескивали факелы. Тикали часы. Денис слышал, как они тикают.
– Минута прошла, – сказал он, отследив ровно шестьдесят секунд – он специально заставлял себя делать все методично и спокойно, волнение становилось слишком сильным. – Никто не хочет уйти?
