Роман Глушков - Свинцовый закат
– Не стреляй, сталкер! – внезапно взмолился тот, вскидывая руки над головой. – Я безоружен, клянусь! Я… просто заблудился и хочу выбраться отсюда! Помоги, брат! Дай пожрать чего-нибудь!
– Сим-сим?! – удивился я, узнавая бывшего проводника «буянов» по его характерному говору. – Ты жив, сучий потрох?! И опять похудел! Какой сюрприз!
– Это ты, что ли, Мракобес? – в свою очередь опознал меня калмык и испуганно попятился. – Вот блин! Слышь, брат… не стреляй, ладно! Я тебе не враг – это Череп и его долбанутый братец меня попутали! Я отговаривал Веню, чтобы он… того… Бульбу не трогал, но Черепок меня и слушать не хотел! Это все они, а я совершенно ни при чем! Не надо стрелять! Я… уже ухожу! Прощай! Удачи тебе, брат! Не поминай лихом!
И не успел я поинтересоваться, куда подевались трое других «буянов», что также теоретически могли выжить и обрести прежнее тело, как Сим-сим рванул от нас прочь и в следующий миг растворился в дождевой пелене. Я нацелил туда винтовку, но стрелять вслед мерзавцу не стал. Впрочем, пожалел я не его, а дефицитные патроны, тратить которые на безоружного удирающего оборванца было не резон. При следующей встрече потолкуем, если, конечно, она когда-нибудь состоится. В любом случае раскольники уже более чем сполна ответили за все мои обиды.
Озарившая небо молния высветила во мраке одинокого человека, в спешке удаляющегося на запад и наверняка все еще опасающегося схлопотать от меня промеж лопаток пулю. Сим-сим явно догадывался о смерти Черепа и прочих собратьев, с кем они вчера прибыли в Припять. Не исключено, что чудом выживший калмык даже обрадовался такому повороту судьбы. Он был одним из тех «буянов», которые примкнули к отщепенцу Черепанову лишь потому, что чувствовали за ним силу, а полковничьи убеждения их волновали уже во вторую очередь. И теперь Сим-симу срочно требовалось найти себе другого, столь же авторитетного лидера. При этом неважно, каких он будет придерживаться взглядов, главное, чтобы на не стремящегося в герои сталкера распространялось его покровительство. Только тогда Сим-сим вновь почувствует силу и за собой. Сейчас же весь его прежний раскольничий гонор будто корова языком слизала.
Поискав в темноте остальных уцелевших «буянов» и больше никого не обнаружив, я похлопал Тимофеича по плечу, дав понять, что передышка окончена. Тот вновь показал мне большой палец и махнул рукой: дескать, пока не умер и готов двигаться дальше. Буря продолжала свирепствовать без малейшего намека на утихание, но уровень воды больше не повышался, и это обнадеживало. Нам оставалось пройти лишь четверть километра – смехотворное расстояние при обычных условиях, но вполне внушительное, когда преодолеваешь его практически по пояс в воде, на ощупь и волоча за собой беспомощного калеку.
Толку от короткого привала оказалось мало, и восстановленные мной за это время силы иссякли уже через двадцать шагов. Колесо обозрения осталось теперь позади, но, несмотря на это, оно, как и прежде, продолжало служить мне ориентиром. Надо было только при каждой вспышке молнии оглядываться и следить, чтобы монументальная громадина виднелась в строго определенном ракурсе – идеально круглая, – и все тип-топ. Если же ее контур вдруг начинал вытягиваться в овал, значит, я отклонялся от маршрута, и мне приходилось корректировать его при следующем молниевом проблеске.
Впрочем, когда впереди показались кафе «Олимпия» и соседствующие с ним девятиэтажные корпуса общежития, надобность поминутно озираться сразу отпала. Стадион располагался через улицу, аккурат напротив этих зданий, так что едва я обогну их, мне уже не пройти мимо «Авангарда» и с закрытыми глазами. Приободренный, я взял курс точно на кафе и, рассекая воду, пошагал в том направлении.
И тут зарядил град. Да такой крупный, что как только первые градины забулькали вокруг меня по воде, я решил, что на крыше общежития засела стая бюреров, которая, завидев людей, стала пулять в нас булыжниками. Однако «булыжников» с каждой секундой становилось все больше и больше, а когда они стали нещадно дубасить меня и Кальтера, версия со злобными бюрерами сразу же была решительно отметена.
– Вот дрянь! – спохватился я, после чего прислонил волокушу к стволу ближайшего дерева и, сорвав с себя ранец, закрыл им Тимофеича как щитом. Компаньон, который уже получил по лицу парой увесистых градин, без подсказок вцепился в этот импровизированный щит, дабы не уронить его в воду. А я ухватился за буксировочную перекладину и рванул вперед, к одноэтажному зданию «Олимпии». Градины молотили мне по комбинезону и накрытому капюшоном, легкому противоударному подшлемнику. Но если плечи и спина еще худо-бедно терпели этот жесткий массаж, то голове приходилось совсем не сладко. Я орал во всю глотку от натуги и боли, будучи не в состоянии прекратить эту пытку, ибо только быстрое безостановочное движение могло сохранить нам с Кальтером жизни. А также крыша кафе, куда я стремился с не меньшим рвением, чем олимпийские легкоатлеты – к финишу в финальном забеге.
Помещения «Олимпии» оказались затоплены, и в них вовсю гулял ветер, но какое же это было мелкое неудобство в сравнении с бьющими мне по темечку ледяными глыбами. Ввалившись через черный ход на кухню, я испытал ни с чем не сравнимое счастье, от которого мне захотелось одновременно и смеяться и плакать. В итоге моя нервная разрядка выродилась в череду безумных воплей, сотрясавших кухонные стены до тех пор, пока я окончательно не выдохся. Подшлемник защитил мою голову от ранений и сотрясения, но за те три минуты, что я бегал под градом, она претерпела столько ударов, что гудела теперь на все лады, как церковный орган, до клавиш которого дорвалась обезьяна. Честное слово, я бы предпочел получить несколько ударов кулаком по морде, чем снова пережить атаку бешеных дятлов с тяжелыми стальными клювами. Иного сравнения для той напасти, что на нас свалилась, я подобрать не берусь.
– Ты рехнулся? – спросил меня Кальтер, когда я прекратил идиотские гиканья и улюлюканья и утихомирился. Шум бури был слышен в кафе не так громко, как снаружи, и позволял мне расслышать слабый и осипший голос компаньона.
– Понятия не имею, старик! – отозвался я, ощупывая ушибленную макушку и болезненно морщась. – Но даже если оно так, теперь это совершенно неважно! Погоди-ка чуток, я тебе кое-что покажу!
И, перетащив компаньона через служебные помещения в обеденный зал, прислонил волокушу к прилавку так, чтобы калека мог смотреть в выходящие на стадион окна.
– Сейчас, Тимофеич, только дождемся молнию, и ты все увидишь! – пообещал я. – И провалиться мне на месте, если тебе это не понравится!
Долго томиться в ожидании не пришлось. Молния шарахнула как по заказу, причем точно над «Авангардом». То, что я собирался продемонстрировать Кальтеру, сделалось видимым всего на пару секунд, да и смотреть там, по большому счету, было не на что. Обычная угловатая тень от крупной постройки, чья вершина, в отличие от колеса обозрения и многоэтажек, лишь самую малость выступала поверх древесных крон. Стадионная трибуна, над прямоугольным силуэтом которой торчал сохранившийся козырек ложи для почетных гостей. Больше – ничего, кроме все тех же деревьев, разросшихся на некогда ухоженном лике «Авангарда», будто густая запущенная щетина.
