Наталья Игнатова - Волчья верность
И принялся полировать свои мечи.
Мечей было аж четыре – работы надолго.
– Когда это? – не понял Зверь.
– Да каждый раз. – Князь усмехнулся. – Чего ты ждешь? Что я тебя когда-нибудь сам убью за то, что делаешь с орками? Но я же не убил тебя за то, что ты делал с людьми. И вот за это…
Замшевый лоскуток перестал скользить по стали. Князь отложил его и вынул из воздуха нож. Очень знакомый нож. Тот самый, которым Зверь открыл себе выход с Земли.
– Тринадцать девочек. – Князь протянул нож Зверю. – По нашим меркам они уже не были детьми, так что тебе повезло.
– Среди орков до хрена детей.
– Это орки.
– За что ты их – так? Ведь не только за Эрика. Ты же убивал их и раньше.
– Это орки. Великая тьма, мальчик, ну какой из тебя Вайрд Итархэ, ты же не знаешь элементарных вещей. Ты наверняка слышал про ожерелье из орочьих клыков. Про него многие слышали.
Зверь осторожно кивнул:
– Все слышали, но мало кто верит. Никто не видел этого ожерелья.
– Ты веришь?
– Я же знаю тебя. Скорее всего, ты всегда носишь его с собой.
Князь улыбнулся. Сунул руку за пазуху и достал мешочек из синего шелка, с вышитой черным по синему оскаленной кошачьей мордой.
– Ожерелье из орочьих клыков, все о нем слышали, никто не видел. Вот, полюбуйся.
Клыки нанизаны на прочную нить, правые клыки, как и рассказывали. Нанизаны через один. Перемежаясь правыми же клыками гораздо меньшего размера. Человеческими?!
– Эльфийскими. – Улыбка Князя стала такой, что Зверю захотелось отодвинуться от него подальше. Он сдержался: нельзя показывать свой страх. Нельзя провоцировать.
Орочьи клыки. Эльфийские клыки… Князь убивает и орков и эльфов, убивает без жалости.
И без смысла…
Потому что?
– Потому что они – символы?
– Потому что Санкриста нет, и Светлой Ярости нет, и кто-то должен присматривать за тем, чтоб ночь и день в свой срок сменяли друг друга. И мне плевать, Волк, дети они или взрослые. Я сам – не смогу, по крайней мере, до тех пор, пока я в своем уме. Но я – должен. Так что, как видишь, ты делаешь за меня мою работу.
Это была работа. Всего лишь. Но если так, то… почему погиб Эрик? Или надо спросить: зачем он погиб?
Нет. Ни о чем не надо спрашивать. Князь ответит. Князь не способен пощадить себя, значит, нужно хоть иногда делать это за него. Все равно ведь забрать его боль не получится – эти Мечники, они же бешеные, они защищают свои души инстинктивно и убивают не глядя… Эрик погиб для того, чтобы Звездный снова занялся истреблением орков. Как все просто: тех, кого ты любишь, убивают, чтобы заставить убивать тебя.
И как эффективно!
ГЛАВА 2
Мир рассыпался тенью иллюзий и чьих-то имен.
Это в Млечном Пути угасает шальная звезда.
ГабриэльОрочье царство. Горы
Истребляли всех подряд, но если был выбор, то Князь предпочитал уничтожать большие города, те, в которых было множество магов. В больших городах были арсеналы с магическим оружием, и загнанные в угол орки использовали все средства, чтоб спастись. Им можно было – война закончилась.
Для Князя и для Зверя арсеналы Радзимы, Лонгви и Вотаншилла были недоступны. Использование магического оружия означало, что Радзима, Лонгви или Вотаншилл объявили оркам войну. А в войне магия под запретом.
Поэтому обходились тем, что было под рукой. Магией Мечников. Магией пилотов.
Справлялись. И все же такие бои – настоящие бои – были опасны. Даже для Зверя. Даже для Князя. Даже для странного симбиоза шефанго и демона.
В городе, лежащем впереди и внизу – в просторной котловине, на удивление для этих гор, богатой лесом и водой, – водились не только орки, но и духи.
Для двоих многовато, и Князь это учел. Велел Зверю держаться подальше, ограничиться уничтожением ясно видимых целей. А в идеале – вообще не лезть в бой. Интересная логика. Для двоих, значит, магов, магии и духов многовато, а для одного Князя будет в самый раз, так, что ли?
Зверь такой логики не принял.
– Тогда хотя бы не утюжь землю, – распорядился Князь. – Не видишь цель, и хрен с ней. Я разберусь.
Ага. Хорошо придумал, нечего сказать. Пока он разберется – его в клочки порвут. За прошедшие недели Зверь не раз и не два прикрывал Князя от дальнобойных орудий, от магов, до которых Князь мог не успеть добраться сам. От духов, кстати, тоже. Так что знал, что делал, когда не соглашался с рекомендациями.
И правильно, что не согласился.
С самого начала боя, сразу после уничтожения двух орудийных гнезд, которые просто-таки напрашивались на то, чтобы их уничтожили, пришлось делать по два, а то и по три захода на цель. Биолокаторы Блудницы работали исправно, но орки уже знали о них и научились маскироваться. Стреляли отовсюду, повсюду была протянута невидимая, липкая паутина защитных полей, в небе и по земле прокатывались валы огня, на мгновения лишавшие Зверя самообладания. Городские улицы, да еще в горах, – казалось, что орки, как жуки, прячутся даже под камнями.
И все же двадцать пять «призраков» Князя, четыре «призрака» Блудницы, и сам Князь, и Блудница со Зверем – они справлялись. Давили сопротивление. Убивали живых и уничтожали неживое. Этот город погибнет, от этого города останется каменная крошка. Так же, как от тех, что были найдены раньше.
Так же, как от тех, что будут найдены потом…
Зверь шарахнулся от вспухшего между домами огненного шара. Поднялся выше… И тут над Блудницей раскрылся силовой купол. Болид упруго отбросило вниз. В огонь. Сдавило полями. Зверь заорал от боли, забился, вырываясь из ловушки. «Прыгнуть» удалось не сразу. А когда удалось, они с Блудницей прыгнули в небо не меньше чем на харрдарк.[19]
Это от страха…
Он не сразу сообразил, что Князь видел, как их затянуло в огонь, но не видел – не мог увидеть – как они «прыгнули». Он рванулся обратно. Понесся над городскими крышами, разыскивая Князя… А когда нашел, понял, что опоздал. Сегодня был плохой день.
Очень плохой.
День, когда Князь начал убивать наравне со Зверем.
Он забыл себя, поддался страсти убийства, самому желанному, самому изысканному наслаждению.
Он был ужасен.
Потому что Князь не мог делать такого, просто не мог. Тот Князь, которого знал Зверь, не способен был поднять руку на безоружного, не рвал скрюченными пальцами сердца из-под ребер, чтобы впиться в них зубами, не рубил на куски уже мертвые тела.
И лишь когда некого стало убивать, сквозь звериный оскал проступила привычная личина. Как растрескавшаяся ледяная маска. В нее не верилось, потому что застывшее в резком спокойствии лицо пятнала кровь. Черная. Чужая.
– Дерьмо… – хрипло прорычал Князь, кривя перепачканные губы. – Гратте зеш!
Сегодня был плохой день.
Сегодняшний Князь, неистовый, страшный, потерявший рассудок, почти напугал Зверя. Не странно ли, будучи существом без жалости, без совести и чести, испугаться, узнав, что кто-то еще может оказаться таким же? Не странно ли, смеясь над всеми этими глупостями, ощутить вдруг острое сожаление, когда видишь, как попирает собственные законы тот, кто казался их незыблемым воплощением?
Странно, конечно. Противоестественно. Но такой уж был день сегодня.
Ночевали прямо там, в подвале бывшего храма. От храма осталась пыль. А подвал уцелел, чистый, ухоженный, здесь хранили храмовую утварь, здесь даже пища и вода нашлись.
Зверь не спал – избыток отнятых жизней позволял ему провести без сна и пищи еще лет десять, не меньше. Зверь сидел на полу, привалившись плечом к стене, и смотрел на вытянувшуюся вдоль всей той же стены Блудницу. Машина лежала прямо на брюхе – антигравы были отключены, чтобы не светить по округе магией – и являла собой зрелище… тоже странное, если не сказать противоестественное. Как и прошедший день, начиная с того мгновения, когда из души Князя рванулся на волю собственный княжеский Зверь.
Забавно… забавно. Уж не ревность ли это? Ты полагал себя личным Зверем Князя, а оказалось, что Князь вполне способен обходиться без твоей помощи. Тотальное уничтожение в его исполнении выглядит даже эффектней, чем в твоем. Уж, во всяком случае, страшнее. Оказывается, Пустота княжеской души полна чувств и эмоций, и там, в Пустоте, эмоции переплавляются в холодное, безысходное сумасшествие.
Дурацкие мысли, право же.
Зверь смотрел на Блудницу, позволяя глупым идеям и нелепым предположениям растворяться, таять, впитываться в камень, в землю над головой, в корни растений, цеплявшихся за эту землю. Если не хочешь думать – просто не думай. Это он умел. Они оба это умели, Зверь и его машина. В конце концов, под черепом и в сердце воцарилась приятная, легкая пустота, такая же безмятежная, как небо.
И тем грубее показалось вторжение в эту безмятежность чужого страха… нет, не страха… печали?.. нет, опять нет… беспросветной тоски, страшной, жуткой, черной.
