Игорь Поль - Ностальгия
Еще через месяц революционные силы передвигались по городу только большими отрядами. По ним беспрестанно били снайперы, управляемые фугасы разносили припаркованные на их пути старенькие легковушки, мобильные отряды хлестали по ним из пулеметов в упор, высовывая стволы из окон пролетающих на полном ходу автомобилей. Революционные силы перешли на казарменное положение. Мы заперли их в комендатурах и укрепленных административных зданиях. Полиция устранилась от процесса и теперь демонстративно ловила только уголовников и мелких жуликов, вылезших из окраинных трущоб в надежде поживиться под шумок. Красная повязка теперь не спасала грабителя, и, если выдавался случай, копы с удовольствием арестовывали мелкие группы революционеров, отбившихся от основных сил, применяя оружие на поражение при малейшей возможности. Впрочем, задержанные все равно скоропостижно умирали в камерах от острой чахотки или внезапного сердечного приступа. Глядя на посиневшие лица и вывалившиеся изо рта языки, полицейские медицинские эксперты только качали головой, подписывая заключения о смерти.
Теперь уже сматывают удочки не просто рядовые герильос. Тайком оставляют свои посты и, переодевшись в рванье, набитое драгоценностями, уезжают старшие сотрудники Безопасности, руководство полиции, революционной мэрии. Оставшиеся трясутся возле своих сейфов в глубине казарм и комендатур.
И вот настал день, когда наемники подожгли свои казармы и начали отход из города. Ощетинившись стволами, они двигались по всем правилам – разведка на колесных мотоциклах, моторизованный авангардный отряд, саперы, основные группы и обозы, фланговое и арьергардное охранения. В них не стреляли на этот раз – просто издевательски свистели из окон. Они уходили на северо-запад – шоссе на Нью-Салвадор было услужливо оставлено открытым. Но Имперской авиации не удалось поживиться – в западном предместье наемники подожгли и бросили всю технику и растворились среди домишек, мелкими группами просачиваясь через перелески в джунгли.
Мы уже перестали менять квартиры каждую ночь – город практически наш. С относительным комфортом я устроился в отеле «Копакабана» под надежной охраной целой стрелковой группы. Я хожу на службу, как на посменную работу. Буднично и без страха. В отсутствие постояльцев персонал отеля рад и таким клиентам, как мы. Единственное неудобство – вот уже пару недель нет горячей воды и обед из простой овсянки в ресторане стоит дороже прежнего банкета, но мне плевать – я счастливый обладатель имперской наличности, что регулярно поставляет мне служба майора О'Хара. Каждую ночь после возвращения из очередной стычки я снимаю стресс и напряжение посредством жарких объятий черноволосых бестий с восхитительно мягкими губами. Посредством этих объятий я пытаюсь передать Шармиле свою страсть и любовь. И крепкозадые смуглянки с благодарностью воспринимают мою искренность, удивляясь самим себе и еще больше – необычной для белого страстности.
И все-таки я продолжаю чувствовать себя неуверенно. Как-то подозрительно хорошо все идет. Весь мой скудный опыт гласит: если сейчас тебе спокойно – жди беды. Жизнь солдата – сплошные качели. Если не наступил на мину в патруле, не торопись радоваться – завтра снайпер прострелит тебе ногу. Если нарвался на засаду, не падай духом – завтра подвезут свежий сухпай и даже пиво. Убили товарища у тебя на глазах – ну что ж, тем больше шансов за то, что пиво окажется холодным. Я привык быть суеверным. На войне суеверие не самый большой недостаток. Если тебя пнули – не беда, радуйся, что не сломали ногу, если же пинка удалось избежать, смотри под ноги – где-то тут должна быть свежая куча. Может быть, я потому и жив до сих пор. Дурные предчувствия копятся внутри меня в холодный ком.
И вот наконец на мой чип падает распоряжение:
«Приступить к выполнению плана „Снегопад“. Блокировать объекты номер шесть, семь и девять и любыми доступными средствами удерживать находящиеся в них силы до подхода дружественных сил», – гласит мыслеграмма.
«Началось, твою мать», – думаю я и срочно связываюсь с Лео. Все то время, пока идет соединение, я витиевато и бездумно матерюсь себе под нос, раздувая злость назло мерзкому холодку в животе.
15Рано утром, в четыре часа, отчаянно зевая, мы выползаем из своих нор и открыто собираемся на позициях. Чтобы отличаться от революционеров, на наших руках белые повязки. Впрочем, разъяренным жителям все равно, кто мы. Для них мы такие же бандиты, что и с красными повязками. Та же шваль, которая разграбила, загадила их город и распугала богатых отдыхающих. Поэтому, от греха подальше, передвигаемся отрядами покрупнее. Над городом уже вовсю трещат выстрелы, звуки доносятся со всех сторон, вот откуда-то начинает хлопать миномет, потом, словно примериваясь, стучат короткие очереди ручных пулеметов. К моменту, когда мы выбиваем выстрелами двери квартир близлежащих к нашим объектам домов, очереди и взрывы вокруг гремят непрерывно.
Наша комендатура на Руо до Банко – бывшая трехэтажная школа из потемневшего от времени и солнца кирпича. Подходы заставлены примитивными противотанковыми «ежами», сваренными из обрезков рельсов от городских трамвайных путей. Сплетения колючки превратили проходы во двор и заборы в уродливые колючие страшилища из фильмов ужасов. Из окон верхнего этажа сквозь разнокалиберные мешки с песком торчат пулеметные стволы. На заборе грубо намалеванная надпись: «Не подходи – мины!» Двор пуст. При первых звуках стрельбы комендатура изготавливается к бою. Бухает тяжелый фугас где-то слева – революционеры подрывают заранее установленную в доме напротив мину. Саперы прохлопали подарок. Еще один взрыв. И еще, теперь уже справа. Словно почувствовав последнюю схватку, герильос хоронят под обломками готовых к бою врагов вместе с десятками обывателей. Жутковатое ожидание взрыва витает в воздухе. Господи, не дай мне сдохнуть, как крысе! Господи, только не в этом клоповнике! Господи… БАММ! Пол уходит из-под ног. Бесшумно падает с потолка люстра. Вылетают стекла. Двери вываливаются из пазов и замирают, перекосившись, как в картинке из комиксов. Отряхиваю пыль от осыпавшейся штукатурки. Стоять непривычно, но можно. Пол перекосило. Наша часть дома устояла. Бойцы у окна поднимаются на четвереньки, плюются пылью, отряхивают оружие. Губы их шевелятся – благодарственная молитва.
– «Мангустам», здесь Старший-три. Группы два, четыре и пять, доложить о потерях, – говорю в коммуникатор.
– Группа пять. Дом обрушился, ничего не видно, пыль кругом, остались минометчики и пулеметы на улице, – отзывается кто-то срывающимся голосом.
– Группа два. Сильный взрыв, много раненых. Командира засыпало.
– Группа четыре. Пару человек засыпало, остальные целы.
– Внимание, группам два, четыре, пять. Старшим групп принять командование, доложить.
Бой еще не начался, а от моего авангарда уже здорово убыло. Хорош, нечего сказать. Мог бы и догадаться, что товарищи не идиоты и жить хотят. Я бы именно так на их месте и поступил. Теперь придется импровизировать на ходу и попотеть. Отчаявшиеся осажденные могут рискнуть на прорыв и запросто пробиться из города. Остановить их некому, все силы задействованы. Если же они имеют остатки централизованного руководства и связь, – то прорвавшаяся группа легко прорвет кольцо окружения вокруг какого-нибудь соседнего объекта. Хотя это вряд ли – как только революционеры вырвутся из мешка, то, скорее всего, постепенно начнут бросать оружие и расползаться по щелям.
– Группы два, четыре, пять. Снайперов на позиции. Огонь по пулеметчикам. Минометам открыть огонь. Группы два и пять – пулеметчикам внимание на ворота. Бить по любому шевелению.
Не успеваю договорить, как уже свистят мины и со звоном лопаются одна за одной с большим перелетом где-то за деревьями. Пулеметы революционеров открывают бешеный огонь по своим секторам. Пули с противным треском дырявят массивный шкаф позади меня. Обрушивают пласт штукатурки. Кирпичная крошка летит от окна.
– Слышь, Барбос, это Масляный, давай ближе один, – слышу из коммуникатора подобие корректировщика.
Мины снова свистят, и одна из них удачно бьет в верхний край бетонного забора, выбив в нем здоровущую дыру.
– Лево чуток, Барбос! – кричит корректировщик, и снова – «вжи-и-и-и-и-бум-бум». – Так держать, Барбос! Дай зажигалок! – Свист и грохот в ответ. Размеренное буханье перекрывает пулеметный огонь. Бой разгорается и идет своим чередом.
– Ой! – вскрикивает совершенно по-детски гранатометчик у крайнего справа окна, словно его шершень в шею укусил, и что-то разглядывает на себе удивленно. И, привалившись к стене, так и остается сидеть с выражением крайнего удивления в стекленеющих глазах. Кирпичная пыль курится над его головой красной дымкой.
– Группы два, четыре, пять. Гранатометчикам – огонь по окнам. Смена позиции после каждого выстрела, – и второму номеру убитого, который лежит под соседним окном: – Чего разлегся? Хватай трубу и бей по окнам, лапоть!
