Роман Глушков - Эпоха стального креста
– Да ничего-ничего, продолжайте, – отмахнулся я от его грозящих затянуться надолго извинений. – Я ведь, как вам известно, больше не «командиришко»...
– ...Нет, ну все же некрасиво... Ну ладно... Так вот: когда какой-то ничтожный Бернард берет на себя ответственность пристрелить меня словно... словно чумную скотину какую-то! Вы меня знаете, Эрик, я не обидчив, но такое... такое задевает до глубины души!
Конрад засопел и, как мне показалось, готов был удариться в слезы, но, видимо, посчитав, что крутому байкеру подобное не к лицу, тут же взял себя в руки.
– Ну так что, разлюбезнейший, – вновь обратился он ко мне. – Не откажете в просьбе тому, кто некогда не отказал в помощи и вам?
Я усмехнулся – тертый негоциант действительно имел полное право требовать с меня плату за реннский спектакль, на что и сделал упор при проведении своих переговоров.
– Кем же я должен быть, если бы забыл о таком, ваша честь! – ответил я. – Разумеется, обещаю похлопотать и за вас, вот только гарантировать сейчас ничего не могу. И мы – бывшие Охотники – и вы – инквизитор – не те люди, которых русские примут с распростертыми объятиями. Хотя, если вдуматься глубже, ваша персона будет для князя Сергея весьма ценной. Князь, как говорят, человек образованный и дальновидный, и уж точно не упустит возможности переманить к себе в лагерь эксперта по святоевропейской внутренней политике, причем не дешевого теоретика, а матерого практика.
– Вот это, разлюбезнейший вы мой, истинно так! – обрадовался магистр, которому мои слова, похоже, пролились бальзамом на душевные раны. – Я много знаю такого, о чем русские даже и не догадываются. Я знаком со всеми слабыми местами Корпуса, и не только его. Я прекрасно владею методами ведения допросов даже без применения спецсредств. Я могу заниматься переговорами любой сложности...
– Вот в этом можете меня не убеждать, – вставил я. – В переговорах с Жан-Батистом Реннским вам уж точно равных не было. Вы уделали его как голодный волк домашнего кролика...
– Благодарю за комплимент... Так что такого, как я, в России будет еще поискать...
– Ну вот и расскажете об этом в Петербурге. А сейчас извините – мне некогда...
– Все-все, ухожу-ухожу... Много работы на кухне, знаете ли... – И Конрад, виновато улыбаясь, попятился назад, но прежде чем скрыться с глаз, на всякий случай переспросил: – Ну так мы договорились?
– Не сомневайтесь, ваша честь, – утешил я его по второму кругу. – Отныне вы считаетесь таким же злостным еретиком, как и я. Надеюсь, мои друзья вас поддержат...
– Знаете, Эрик, – прокричал коротышка уже издалека, – я много раз говорил вам это, однако не боюсь повториться: вы всегда были и будете моим лучшим другом!
Все хорошее когда-либо заканчивается (впрочем, как и плохое, но только оно обычно переходит в категорию «еще хуже»). Вот и мы, насладившись нашей двухнедельной передышкой, под покровом сумерек выдвинулись далее на восток.
Польская пустошь, до которой мы добрались к утру, оказалась не такой страшной, как Нюрнбергская, хотя тоже изобиловала всевозможными сюрпризами. Но Покрышка уверял, что эти земли знакомы ему лучше, а потому поклялся доставить нас к их восточным оконечностям уже вечером.
И не обманул. Едва лишь время нашего безостановочного (за исключением мелких передышек) броска перевалило за сутки, как на горизонте замерцали сторожевые огни Варшавы – места первых лет службы брата Михаила.
Именно его и Вацлава превосходное знание местности и вывело нас к наиболее безопасной переправе через Вислу.
Так что к рассвету все мы буквально валились с ног – а точнее с колес – от усталости, когда пересекали рубеж последней перед спасительной границей епархии – Прибалтийской. Почти тридцать шесть часов беспрерывного марша заставляли мечтать лишь об одном – упасть и уснуть.
Тишина в радиоэфире говорила о том, что мы пока не достигли зоны активности стерегущих пограничье патрулей Охотников, и этот факт хоть немного, но утешал.
Покрышка довел нас до той самой стоянки, где неделю назад состоялась его встреча с Плешивым Флегматиком, и мы, на скорую руку не то поужинав, не то уже позавтракав, попадали отсыпаться, отключившись быстрее электрических лампочек.
И хотя группа была измождена до предела, сон наш уже не мог считаться безмятежным. Все понимали – ближайшие двое-трое суток окажутся для нас решающими.
25
«– Все убежали? – спросил мистер Смоллетт.
– Все, кто мог, – ответил доктор. – Но пятерым уже не бегать никогда!»
Р. Л. Стивенсон. «Остров Сокровищ»На следующую ночь мы на самой малой скорости начали свое продвижение по Прибалтийской епархии. Забирая постепенно все севернее и севернее, в конце концов нам удалось скорректировать свой маршрут так, чтобы он пролегал параллельно пограничной зоне.
Плешивый Флегматик указал Покрышке несколько мест безопасного форсирования Даугавы, и ветеран мотобандитизма сразу же напрямик и повел нас к наиболее подходящему – в десятке километров от слияния реки с ее мелким притоком Дубной.
Первые признаки присутствия Охотников появились, едва наш кортеж сошел с широкой мельничной дамбы, служившей одновременно и мостом через реку. Включенная рация, словно эхо, донесла до нас ослабленные расстоянием переговоры наших преследователей. Стальной баритон Мясника был невозмутим, как и прежде.
– Через сотню километров будет озерцо с лесистыми берегами, – сообщил нам Покрышка на очередной остановке. – Там и затаимся. Не будем лезть на рожон, пока не определимся, где произведем прорыв.
Добравшись ближе к утру до указанного Покрышкой водоема и поспав пару часов, мы не стали тратить зря драгоценное время и немедленно приступили к действиям...
– Ты хоть раз в жизни водил подобную технику? – недоверчиво спросил Оборотень, когда я потребовал выделить мне байк для непосредственного участия в разведрейде.
– Ну скажем так: некоторая практика имеется, – ответил я. – У меня в отряде было две «иерихонды».
– «Иерихонду» не дам – слишком шумная, – поморщился Кеннет. – Возьми-ка вон у Крючка его «БМВ». Он, правда, раза в полтора потяжелее, но привыкнешь...
Крючок мрачно вздохнул и одарил меня неласковым взором, но без лишних пререканий снял с мотоцикла чересседельные сумки с пожитками и похлопал того по седлу:
– От сердца отрываю. Будь с ним поаккуратнее, хорошо?
– Постараюсь, – заверил я байкера. – Ну а если вдруг что-то где-то, то завещаю тебе мой «хантер».
– Ловлю на слове! – оживился Крючок. – Если хочешь, то давай махнемся прямо сейчас!
– Только если что-то где-то... – напомнил я. – Не раньше...
В разведрейд, кроме меня, отправились также сам Оборотень, Покрышка и еще трое: Албанец, Сиплый и Бифштекс.
– Плешивый трепался, что когда он контрабандил с русскими, – сказал Покрышка перед самым выдвижением, – то всегда избегал Глаз Дьявола, поскольку оттуда ближе всего до гарнизона русских пограничников. А вот нам-то эти парни окажутся весьма кстати, а потому чешем к Глазам Дьявола в первую очередь...
Глаза Дьявола мы узрели ближе к обеду, когда, пропетляв несколько часов по труднопроходимым лесным тропам, выбрались наконец на более-менее обжитые пространства.
Это грозное название носили два глубоких кратера многокилометрового диаметра, выбитые в земле обломками луны практически вплотную друг к другу. Находились они на южной оконечности Чудского озера и, затопленные водой до самого верха, были, по сути, не чем иным, как его продолжением. Между северным – тем, что покрупнее – и южным тянулся неширокий, в наиболее узкой части всего-то порядка трехсот метров, перешеек – этакая «переносица» для Глаз Дьявола.
Линия границы между Россией и Святой Европой проходила аккурат через середины обоих кратеров, а то место, в котором она пересекала природную дамбу, являлось единственным от северного берега Чудского озера до южного малого кратера, где рубеж можно было перейти сухим путем.
Как рассказал мне Кеннет, во времена одной давно канувшей в Лету конфронтации с русскими те перекрыли перешеек мощной заставой, подтянув к границе целый гарнизон и отстроив для него комплекс оборонительных сооружений. Однако весенние паводки, когда вода шла из южного кратера в северный поверх естественной преграды, доставили русским массу неприятностей, и они в конце концов перенесли заставу на несколько десятков километров восточнее, оставив бесхозные постройки на произвол будущих ежегодных стихий...
Я, Оборотень и Покрышка взобрались на вершину поросшего лесом холма, с которого как на ладони просматривался весь перешеек. Высокой насыпью он разрубал с запада на восток водную гладь кратеров и уходил восточным своим краем далеко за горизонт.
