"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Белл Том

Строганов сделал официозный вид, встав передо мной.

— Князь Сабуров Андрей Константинович, — начал торжественно. — За проявленную храбрость и находчивость в бою против оргалидов, за помощь меха–гвардии в обороне училища имени адмирала Ушакова второго июня сего года. Именем его величества батюшки императора вручаю вам ленту пурпурную и наказываю носить её с гордостью…

Фоном его речь пошла. Ведь от немыслимого до бессмыслицы звуки эти. Тёплую улыбку отца вспоминаю.

Он бы гордился мной. Такая награда далеко не у каждого гвардейца. А гусару пурпур только снится.

Объявив мои заслуги, адмирал открыл коробку, достал ленту бережно и потянулся вешать её на мой мундир.

Сжимая зубы, я выставил ладонь, препятствуя.

Строганов посмотрел вопросительно и даже отшатнулся.

— Не понял, — нахмурился адмирал следом.

— Простите, Валентин Иванович, — выдавил я. — Не приму награду.

— Ты в своём уме, Андрей? — Спросил вдруг так по–свойски.

— Сейчас вы предлагаете мне поднять эту награду с земли и прицепить её себе, как чужую. Но мне честь дороже. Если Анастасия Николаевна брезгует её вручать, пусть оставит при себе эту ленту.

— Так и передать?

— Да, и передайте, что не я в мехе Суслова шёл. А отец мой. И пусть понимает, как изволит её Небесное высочество.

Кивнул вдруг Строганов понимающе, опустив глаза.

— Как Екатерина? — Спросил я неуверенно, после недолгой, но тяжёлой паузы.

— Спасибо, что поинтересовался, увёз дочку на поезде вчера. Отправил с Наташкой. Слава Богу, всё в порядке.

— Я рад. Разрешите идти, товарищ адмирал?

— А? — Отозвался Строганов, но отстранённо как–то, будто задумался. — Да, да.

Развернулся строевым приёмом, вышел. Как раз показался из кладовки секретарь с рулоном большим.

На душе вдруг полегчало. Теперь вы знаете, Анастасия Николаевна, что Сабуров спас вас. И вы, не желающая иметь ничего общего с моим родом, позволили этому случиться.

Это лучшая мне награда.

Саблю вернули с ошалелыми лицами.

— Честь имею, господа гусары, — салютовал и двинул посередине ковровой дорожи уже без сопровождающего.

Эти так ничего и не ответили. Похоже, в свою очередь подслушали нашу тяжёлую беседу.

На этаж спустился.

— На разговор, сопляк, — раздалось грозное с холла второго этажа.

А вот и Константин нарисовался. Впился в меня глазами чёрными, будто разорвать хочет. Каштановые волосы состриг в обычную мужскую причёску.

Повернулся к нему и вышел в холл.

— Я сопляком в десять лет перестал быть, товарищ подполковник. А вы? — Ответил ему смело, встав на дистанции в три шага. Пусть он и выглядит внушительнее меня, так просто не сдамся. А то и вырублю здоровяка, если об отце начнёт плохо говорить. Потому что достали.

— Сколько уже гвардейцев одержимо мыслью убить тебя? — Спрашивает, кривясь. — Знаешь, я присоединяюсь к их числу.

— Я отвечу каждому, и вам, сударь, — заявляю без тени страха.

— Никаких дуэлей юноша, я не позволю тебе сгубить больше ни одного мехавода.

С этими словами он достаёт из кобуры револьвер и поднимает его на уровень моей головы, целясь в лоб.

И здесь я почему–то спокоен. Но закрываю глаза и понимаю, что нет… ибо вспоминаю блестящие от слёз, аквамариновые глаза Агни. С тем чувством, когда она осознаёт, что потеряла всё.

Мне достаточно было эпизода, чтобы понять, как этот офицер заботился о ней.

Понять, как любит её, ибо это так просто, любить такую. На его месте я бы поступил также.

— Прежде чем спустите курок, — начал я, не открывая глаз. — Дайте возможность написать завещание. Я хочу отдать все земли Сабуровых Агнессе. У меня нет никакой родни, любые претензии со стороны прочих исключены.

Усмехнулся подполковник вдруг.

— В скором времени твоя земля никому не будет нужна и даром, — прокомментировал с иронией.

— Если речь о том, что враг захватит её, тогда позвольте мне встать за неё насмерть.

— Чёрная бестия стоила сотни таких, как ты. И тебе её не заменить, — продолжает мучить меня Константин. — Как и тому желторотому, какой сядет её в мехар.

— Где Агни? — Спросил, открыв глаза. И увидев на этот раз боль во взгляде подполковника.

— Уехала вчерашним поездом до столицы, — ответил и дальше заговорил с остервенением: — где её будут судить. И она признает свою вину, не сказав о тебе ни слова.

— Тогда я отправлюсь следом и расскажу всё. Пусть судят меня.

— И что ты расскажешь? Только значительно усугубишь её положение и запятнаешь имя принцессы. Утешает лишь то, что за её заслуги император смилуется, и не приговорит к расстрелу. Быть может, Мастер замолвит словечко.

— Я пойду к Мастеру, — заявляю.

— Что ты за дурак, — говорит вымученно.

— Стреляйте, — рычу.

— Любишь её? — Спрашивает вдруг, и сердце воет от тоски так, чёрт побери, невыносимо.

— Да.

— Тогда верни ей то, что отнял, — отвечает, опуская револьвер.

— Как?

— Не знаю, найди способ.

— Я найду способ, обещаю.

Гвардеец вздыхает тяжело, уводя свой уничтожающий взгляд. И говорит, будто сдаваясь:

— Не обещай непостижимого, юноша. Да и что ты можешь сделать? Молодой, горячий, неопытный, князь с разорённым поместьем, у которого лишь сабля наградная. Ах да, и пурпурная лента. Кстати, где она?

— Я отказался. Анастасия Николаевна побрезговала вручать лично.

— Смело, дерзко. Достойно. Похоже на Агни, — усмехнулся горько Константин.

Отвернулся теперь я, проморгать накатившую слезу.

— Ничего ты не сделаешь, прими это, как данность, — заключает он. — Это я виноват, мне не следовало давать ей дурные советы. Что ж, прошлого не воротишь. Больше не держу, товарищ поручик.

Кивнул ему удручённо. Развернулся и пошёл.

— Чтобы не надумал об Агни дурного, знай, — заговорил подполковник в след, будто спохватился. — Она ни слова не проронила о том, что ты сидел в её мехе. У неё принципы прочнее наших. Она просто закрылась ото всех окончательно. Я догадался обо всём сам, когда нашёл в кабине золотую нить от гусарского кителя, лепестки полевых цветов и… это. Кажется, оно твоё.

Обернулся, будучи уже на три ступеньки ниже.

А он медальон мне подаёт, который я ей дарил.

Принимаю дрожащей рукой, и теперь совсем горько. Приоткрытый он, и, похоже, там уже есть фотокарточка.

Открываю. И дыхание перехватывает. Потому что вижу там себя. И помню, когда был сделан снимок. Прямо перед получением знамени, когда к нам газетчики пристали.

Слёзы градом полились. Не удержать их. Сжал медальон и помчал вниз, не разбирая ступеней. Чудом не покатился. Отдышался перед постом. И уже спокойнее пошёл по холлу с плывущими стенами и люстрой, будто в линзу боевую смотрю.

20 километров от Владивостока. Бухта Якорная.

30 июня 1905 года по старому календарю. Пятница.

Блиндаж командира второго эскадрона Шестого хабаровского полка.

19:23 по местному времени.

— Какая увольнительная, Сабуров? Рехнулся⁉ — Взрывается Грибоедов.

— Мне в Иркутск надо ближайшим поездом, товарищ ротмистр, — стою на своём, но слов нормально связать не могу. — Невеста моя, Агнесса. Её судить будут. Но она не виновата. Опустите.

— Что ты несёшь, князь? Не имею я права отпускать гусар за пределы гарнизона во время военного положения. Иначе нам обоим трибунал!

— Но, товарищ командир…

— Кру–гом! Шагом–марш! Отсюда!!

Вылетел из блиндажа, как ужаленный. И злой на себя и на весь мир.

Не хотите по–хорошему, товарищ ротмистр. Тогда в самоволку отправлюсь, и никто меня не остановит.

Двинул до сарая, где собрался снарядиться в путь, чтоб никто не видел. Рано утром поскачу до вокзала. И ищите ветра в поле.

Фёдор путь преградил на полпути. Снова весь мокрый, взгляд, как у одержимого.

— Ты что удумал, Андрей?

— В Иркутск поеду, — выдавил, потому что врать деду нет никаких сил.

— А служба–то как? Нельзя ж Родину бросать в такой трудный час.